Не понимаю Нет, это только потому ты привязался к ней, что лучше ее не видал
Не видал! согласился Фома и, помолчав, нерешительно сказал: Может, лучше и нет Она для меня очень нужна! задумчиво и тихо продолжал он. Боюсь я ее, то есть не хочу я, чтобы она обо мне плохо думала Иной раз тошно мне! Подумаешь кутнуть разве, чтобы все жилы зазвенели? А вспомнишь про нее и не решишься И во всем так подумаешь о ней: «А как она узнает?» И побоишься сделать
Да-а, задумчиво протянула девушка, значит, ты ее любишь Я бы тоже если б любила, то думала бы о нем что он скажет?
И все у нее особенное, рассказывал Фома. Говорит она по-своему красива как, господи! И такая маленькая как ребенок
Что же у вас вышло? спросила Любовь.
Фома вместе со стулом подвинулся к ней и, наклонившись, зачем-то понизив голос, стал рассказывать. Он говорил, и по мере того, как вспоминал слова, сказанные им Медынской, у него воскресали и чувства, вызывавшие эти слова.
Я ей: «Эх ты! Играла ты со мной зачем?» гневно и с упреком говорил он.
А Люба, с румянцем оживления на щеках, одобрительно кивая головой, поощряла его:
Вот хорошо! Ну, а она?
Молчит! тоскливо сказал Фома, передергивая плечами. То есть она говорила да что в том?
Он махнул рукой и замолчал. Люба, играя своей косой, тоже молчала. Самовар потух уже. А тьма в комнате все сгущалась, в окна смотрело что-то мутное.
Зажгла бы ты огонь!.. предложил Фома.
Какие мы с тобой оба несчастные сказала Люба и вздохнула.
Фоме не понравилось это.
Я не несчастный твердо возразил он. Я просто не привык еще жить
Человек, который не знает, что он сделает завтра, несчастный! с грустью говорила Люба. Я не знаю. И ты тоже У меня сердце никогда не бывает спокойно все дрожит в нем какое-то желание
Это и у меня есть, сказал Фома. Эх!.. Надо, однако, идти в клуб
Не уходи попросила Люба.
Надо, там ждет меня один Прощай!
До свиданья! Она протянула ему руку и печально посмотрела в глаза его.
Спать ляжешь? спросил Фома, крепко пожимая ее руку.
Почитаю немножко
Ты к этому как пьяница к водке с сожалением сказал он.
Что же есть лучше?
Идя по улице, он взглянул на окна дома и в одном из них увидал лицо Любы, такое же неясное, как все, что говорила девушка, как ее желания. Фома кивнул ей головой и подумал:
«Тоже заплуталась, как и та»
При этом воспоминании он тряхнул головой, как бы желая спугнуть мысль о Медынской, и ускорил шаги.
Холодный, бодрящий ветер порывисто метался в улице, гоняя сор, бросая пыль в лицо прохожих. Во тьме торопливо шагали какие-то люди. Фома морщился от пыли, щурил глаза и думал:
«Ежели теперь встретится мне женщина значит, Софья Павловна встретит меня ласково, по-старому Завтра пойду к ней А ежели мужчина не пойду завтра, погожу еще»
Встретилась ему собака, и это так раздражило его, что ему захотелось ткнуть палкой собаку
А в буфете клуба его встретил веселый Ухтищев. Он, стоя около двери, беседовал с каким-то толстым и усатым человеком, но, увидав Гордеева, пошел к нему навстречу, улыбаясь и говоря:
Здравствуйте, скромный миллионщик!
Он нравился Фоме за свой веселый нрав, и Фома всегда встречал его с удовольствием. Добродушно и крепко пожимая руку Ухтищева, Фома спросил его:
А почему вы знаете, что я скромный?
Он спрашивает! Человек, который живет, как отшельник, не пьет, не играет, не любит женщин ах, да! Вы знаете, Фома Игнатьевич? Наша несравненная патронесса завтра уезжает за границу на все лето.
Софья Павловна? медленно спросил Фома.
Ну да! Заходит солнце моей жизни а может быть, и вашей?
Ухтищев состроил комически-коварную гримасу и заглянул в лицо Фомы.
А тот стоял пред ним и чувствовал, что голова у него спускается на грудь и он не может помешать этому
Уезжает Медынская? раздался жирный басовой голос. Славно! Я рад
Позвольте почему? воскликнул Ухтищев.
Фома глуповато улыбался и растерянно смотрел на усатого человека собеседника Ухтищева. Тот важным жестом разглаживал усы свои, и из-под них лились на Фому тяжелые, жирные, противные слова:
Фома глуповато улыбался и растерянно смотрел на усатого человека собеседника Ухтищева. Тот важным жестом разглаживал усы свои, и из-под них лились на Фому тяжелые, жирные, противные слова:
А по-отому, что в городе одной кокоткой будет меньше
Фи, Мартын Никитич! укоризненно сказал Ухтищев, наморщивая брови.
Почему вы знаете, что она кокетка? угрюмо спросил Фома, подвигаясь к усатому господину.
Тот окинул его пренебрежительным взглядом, отворотился в сторону и, дрыгнув ляжкой, протянул:
Я не сказал ко-окетка
Нельзя, Мартын Никитич, говорить так о женщине, которая заговорил Ухтищев убедительным голосом, но Фома перебил его.
Позвольте! Я желаю спросить господина, что такое, какое он слово сказал?
И, проговорив это твердо и спокойно, Фома сунул руки глубоко в карманы брюк, а грудь выпятил вперед, отчего вся его фигура сразу приняла явно вызывающий вид Усатый господин вновь оглянул его и насмешливо улыбнулся
Господа! тихо воскликнул Ухтищев.
Я сказал ко-ко-тка произнес усатый человек, так двигая губами, точно он смаковал слово. А если вы не понимаете этого мо-огу пояснить
Да уж, глубоко вздыхая, сказал Фома, не сводя с него глаз, вы объясните
Ухтищев всплеснул руками и сунулся куда-то в сторону от них
Кокотка, если вам угодно знать, продажная женщина вполголоса сказал усатый, приближая к Фоме свое большое, толстое лицо.
Фома тихо зарычал и, прежде чем тот успел отшатнуться от него, правой рукой вцепился в курчавые с проседью волосы усатого человека. Судорожным движением руки он начал раскачивать его голову и все большое, грузное тело, а левую руку поднял вверх и глухим голосом приговаривал в такт трепки:
За глаза не ругайся а ругайся в глаза прямо в глаза прямо в глаза.
Он испытывал жгучее наслаждение, видя, как смешно размахивают в воздухе толстые руки и как ноги человека, которого он трепал, подкашиваются под ним, шаркают по полу. Золотые часы выскочили из кармана и катались по круглому животу, болтаясь на цепочке. Опьяненный своей силой и унижением этого солидного человека, полный кипучего злорадства, вздрагивая от счастья мстить, Фома возил его по полу и глухо, злобно рычал в дикой радости. Он в эти минуты переживал чувство освобождения от скучной тяжести, давно уже стеснявшей грудь его тоскою и недомоганьем. Его схватили сзади за талию и плечи, схватили за руку и гнут ее, ломают, кто-то давит ему пальцы на ноге, но он ничего не видал, следя налитыми кровью глазами за темной и тяжелой массой, стонавшей, извиваясь под его рукой Наконец его оторвали, навалились на него, и, как сквозь красноватый дым, он увидел пред собой, на полу, у ног своих, избитого им человека. Растрепанный, взъерошенный, он двигал по полу ногами, пытаясь встать; двое черных людей держали его под мышки, руки его висели в воздухе, как надломленные крылья, и он, клокочущим от рыданий голосом, кричал Фоме:
Меня бить нельзя! Нельзя! Я имею орден подлец! О, подлец! У меня дети меня все знают! Мер-рзавец!.. Дикарь о-о-о! Дуэль!
А Ухтищев звонко говорил прямо в ухо Фоме:
Пойдемте! Голубчик, бога ради
Погоди, я дам ему в рожу пинка попросил Фома.
Но его потащили куда-то. В ушах его звенело, сердце билось быстро, но он чувствовал себя легко и хорошо. И на подъезде клуба, глубоко и свободно вздохнув, он сказал Ухтищеву, добродушно улыбаясь:
Здорово я ему задал, а?
Слушайте! возмущенно воскликнул веселый секретарь. Это, извините, дико! Это, черт возьми я первый раз вижу!
Милый человек! ласково сказал Фома. Аль он не стоит трепки? Не подлец он? Как можно за глаза сказать такое? Нет, ты к ней поди и ей скажи самой ей, прямо!..
Позвольте, дьявол вас возьми! Да ведь не за нее же только вы его отдули?
То есть как не за нее? А за кого? удивился Фома.
За кого? Я не знаю очевидно, у вас были счеты! Фу, господи! Вот сцена! Вовеки не забуду!
Он, этот самый, кто такой? спросил Фома и вдруг засмеялся. Как он кричал, дурак!
Ухтищев пристально взглянул в лицо и спросил его:
Скажите вы в самом деле не знаете, кого били? И действительно за Софью Павловну только?
Вот ей-богу! побожился Фома.
Черт знает что такое!.. Он остановился, с недоумением пожал плечами, махнув рукой, вновь зашагал по тротуару, искоса поглядывая на Фому. Вы за это поплатитесь, Фома Игнатьич
К мировому он меня?..
Дай боже, чтобы так Он вице-губернатора зять
Н-ну-у?! протянул Фома, и лицо у него вытянулось.
Н-да-с. Говоря по совести, он и мерзавец и мошенник Исходя из этого факта, следует признать, что трепки он стоит Но принимая во внимание, что дама, на защиту коей вы выступили, тоже
Барин! твердо сказал Фома, кладя руку на плечо Ухтищева. Ты мне всегда очень нравился и вот идешь со мной теперь Я это понимаю и могу ценить Но только про нее не говори мне худо. Какая бы она по-вашему ни была, по-моему мне она дорога для меня она лучшая! Так я прямо говорю уж если со мной ты пошел и ее не тронь Считаю я ее хорошей стало быть, хороша она
Ухтищев услыхал в голосе Фомы большое волнение, взглянул на него и задумчиво сказал:
Любопытный вы человек, надо сознаться
Я человек простой дикий! Побил вот, и мне весело А там будь что будет
Боюсь нехорошо будет Знаете, откровенность за откровенность, и вы мне нравитесь хотя гм! опасно с вами Найдет этакий рыцарский стих, и получишь от вас выволочку
Ну уж! Чай, я еще первый раз это не каждый день бить людей буду сконфуженно сказал Фома. Его спутник засмеялся.
Экое вы чудовище! Вот что драться дико скверно, извините меня Но, скажу вам, в данном случае вы выбрали удачно Вы побили развратника, циника, паразита и человека, который, ограбив своих племянников, остался безнаказанным.
Вот и слава богу! с удовольствием выговорил Фома. Вот я его и наказал немножко
Немножко? Ну, хорошо, положим, что это немножко Только вот что, дитя мое позвольте мне дать вам совет я человек судейский Он, этот Князев, подлец, да! Но и подлеца нельзя бить, ибо и он есть существо социальное, находящееся под отеческой охраной закона. Нельзя его трогать до поры, пока он не преступит границы уложения о наказаниях Но и тогда не вы, а мы, судьи, будем ему воздавать Вы же уж, пожалуйста, потерпите
А скоро он вам попадется в руки-то? наивно спросил Фома.