Я не могла оторвать от нее глаз.
Я в нетерпении, сказала она. Сто лет не навещала Поппи. Она та еще штучка.
Я не знала, что вы подруги, заметила я, вспомнив, как неловко чувствовала себя Клэр в лодочном доме на фоне старых афиш с Поппи.
Не подруги, поправила меня Клэр. Время от времени меня приглашали к ней в качестве сиделки. Это скорее профессиональные отношения.
Я навострила уши. Клэр в курсе, что Поппи Мандрил может встать со своего кресла в случае необходимости?
Бедняжечка, сказала я. Она нездорова, да?
Клэр может отреагировать на эти слова, как ей угодно.
Она засмеялась.
Поппи актриса. И великая. Лондонская сцена не зря восхищалась ею. Когда-то она была звездой Поппея. Так ее зовут. Поппи. Поппея.
Поппея Сабина, как однажды рассказывала нам за завтраком Даффи, поедая селедку, благодаря интригам стала женой императора Нерона, который потом забил ее беременную до смерти.
Может, потому что у нас с ней было одинаковое второе имя Сабина, я всегда чувствовала родство с этой решительной женщиной с трагической судьбой. Быть женой Нерона не фунт изюму.
Доггер осторожно преодолел узкую дорожку, фактически выходившую из реки и заканчивавшуюся в тенистой рощице, откуда доносился стук дятла словно стрельба рикошетом в вестернах. Не хватало только дыма.
Альгамбра, сказала Клэр. Дом назвали в честь театра.
В этом месте не было ничего величественного. Промозглый дом с обветшавшей и потрескавшейся белой штукатуркой зарос виноградом до такой степени, что хотелось выхватить меч и начать рубить лозу. Говорят, это любила делать королева Мария.
Вход украшали две колонны, которые когда-то выглядели впечатляюще. Осыпающаяся краска выдавала, что они сделаны всего лишь из дерева, изъеденного червяками. По ним вверх-вниз маршировали муравьиные похоронные процессии.
Поппи переживает трудные времена, сказала Клэр. Когда-то этот дом был Меккой театрального мира. Самые знаменитые критики умоляли, чтобы им разрешили посидеть у ног этой великой дамы.
Я внезапно кое-что вспомнила и спросила:
Что у нее с ногой?
Это была национальная трагедия, ответила Клэр. Поломка театрального оборудования. В конце спектакля у Поппи была самая знаменитая, самая эффектная сцена. Она летала над сценой на железном полумесяце, и в этот момент устройство сломалось. Хотя впоследствии установили, что это несчастный случай, кое-кто говорил, что оборудование испортили специально. Так или иначе, эта тяжелая штука рухнула и рубанула, как ятаган
Я не нуждалась в дальнейших объяснениях и могла сама все представить в красках: падение механической луны, жуткий, леденящий душу вопль, наэлектризованная публика, вскочившая на ноги, сотни возгласов, взметнувшиеся руки, потемневшие огни рампы, медленно опускающийся занавес, скрывающий кровь.
Жуть какая, выдохнула я.
Точно, согласилась Клэр. Несмотря на это, через шесть недель после ампутации Поппи вернулась на сцену в роли Долговязого Джона Сильвера, одноногого пирата в «Острове сокровищ».
Жуть какая, выдохнула я.
Точно, согласилась Клэр. Несмотря на это, через шесть недель после ампутации Поппи вернулась на сцену в роли Долговязого Джона Сильвера, одноногого пирата в «Острове сокровищ».
Господи боже мой! с искренним восхищением воскликнула я.
Это был величайший момент во всей театральной истории. Она до сих пор время от времени пользуется старым деревянным протезом, с которым так эффектно управлялась в этой роли. Хранит его в недрах своего нелепого старого кресла и в драматические моменты извлекает. Как я уже сказала, Поппи великая актриса. Но не позволь ей обмануть тебя. Ты удивишься, на что она способна.
«Нет, не позволю», подумала я, но промолчала.
Я думала о синяке на шее Орландо.
Глава 22
Мы позвонили в колокольчик, и нам открыл на удивление изящный молодой человек в синем кардигане и с желтым галстуком.
Мисс Мандрил вас ожидает, сказал он, отступая на шаг и впуская нас.
Благодарю вас, Коутсворт, Клэр едва заметно подмигнула. Надеюсь, мы не слишком рано.
Вовсе нет, мисс Тетлок, ответил он. Мисс Мандрил уже закончила приготовления.
Приготовления? Что он имеет в виду? Неужели эта женщина готовит яды у себя на кухне?
Надо быть осторожнее с чаем и печеньем.
Хотя имя Поппи Мандрил не упоминалось в реестре покупателей ядов мистера Ванлесса, она имела опосредованный доступ к цианистому калию через Орландо, время от времени подрабатывавшего в аптеке. И запасы каноника Уайтбреда тоже хранились где-то в доме священника, может быть, в оранжерее, и все помощники викария, включая миссис Палмер, могли бы с легкостью добыть необходимое им количество на любые гнусные цели.
Она примет вас во второй гостиной, продолжил Коутсворт, провожая нас мимо открытых двойных дверей, сквозь которые я заметила пыльный паркетный пол, высокую лепнину и унылые зеленые гардины.
Коутсворт впустил нас в комнату поменьше:
Сюда, пожалуйста.
Я сразу поняла, что солнцу тут не рады. Окна закрыты черной бумагой и занавешены тяжелыми темными портьерами.
Три кресла были точно выровнены по краю турецкого ковра. Рядом стоял маленький столик, на нем ваза со старомодными гвоздиками и большие медные часы. В тишине их постукивание казалось особенно громким.
Сильный аромат цветов перебивал даже влажный воздух гостиной. Я сразу подумала о спальне больного или даже о магазине гробовщика.
Прошу, садитесь, предложил Коутсворт, копошась у тележки с чайными принадлежностями в углу ковра. Все это напоминало декорации. Мисс Мандрил будет моментально.
Я вопросительно выгнула брови в адрес Доггера, однажды сказавшего мне, что это слово скорее означает «быстро», чем «скоро», и что его лучше избегать, если не хочешь, чтобы тебя приняли за американку. Но Доггер сохранял полнейшую невозмутимость, и мне пришлось наслаждаться в одиночестве.
Благодарю вас, Коутсворт, сказала Клэр, усаживаясь.
В комнате воцарилась выжидательная атмосфера. Даже обои, казалось, ловили каждое наше слово. Мы молча сидели, сложив руки, и ждали.
И ждали.
Клэр чуть улыбнулась мне, перед тем как вернуться к изучению ковра.
Такое ощущение, будто освещение в комнате начало меняться. Похоже, тени от вазы и часов слегка изменили положение на шелковой скатерти.
«Сколько туфель повидал этот старый потрепанный ковер на своем веку? задумалась я. Чьи знаменитые ноги топтали его некогда красный ворс? Бывали ли здесь убийцы?»
В углу послышался шорох, похожий на придушенный писк мыши, пойманной с сыром, а следом раздался гулкий стон.
В гостиную вкатилось плетеное разукрашенное кресло Поппи Мандрил. Словно древний деревянный корабль на всех парусах, оно проплыло по турецкому ковру и встало на якорь между столиком и тележкой.
Наверняка свет в этой точке стал ярче, чем был, когда мы вошли, а наша часть комнаты как будто погрузилась в темноту.
Все внимание сосредоточилось на этой женщине. Я бы не поверила, если бы не видела это своими собственными глазами.
Это была вовсе не пожилая больная женщина, обратившаяся ко мне на церковном кладбище! И не гарпия, шипевшая мне в ухо на скамье в Святой Милдред.
Это была эдвардианская красавица в полном сиянии женственности и красоты. Персиковая кожа, сияющие, словно бриллианты, глаза.
«Белладонна», подумала я, но сразу изгнала эту мысль из головы. Грешно анализировать сей талант, это за гранью приличий. «Мы попали во власть ее чар», признала я.
Поппи Мандрил медленно рассматривала нас по очереди: сначала Клэр, потом Доггера, а потом меня, и ее горящие глаза впитывали нет, не впитывали, а пожирали каждую нашу реакцию.
Она холодно оценивала произведенный ею эффект по нашим расширенным глазам, в которых видела себя как в зеркале.
Невероятное превращение. Из хрупкой большой старухи в богиню.
У меня даже перехватило дыхание.
Добро пожаловать, произнесла Поппи Мандрил медовым голосом и гостеприимно простерла руки. Рада приветствовать вас в доме Альгамбра.
Мне захотелось зааплодировать. Я в ее власти, в плену ее магии.
Но мне наплевать. Как будто сама природа времени изменилась, и мы застыли, как мухи в янтаре, как персонажи маленькой очаровательной картины.
Поппи была одета в классическое белое платье на греческий, насколько я поняла, манер, украшенное крупным ожерельем в стиле ар деко из сверкающих разноцветных бакелитовых[32] ромбов. Ожерелье, за которое герцогиня Виндзорская с радостью продалась бы в рабство, и не раз.
Несколько долгих мгновений мы сидели завороженные, пока Доггер не нарушил чары.
Мы премного благодарны за разрешение навестить вас, мисс Мандрил, сказал он. Так любезно с вашей стороны поделиться воспоминаниями.
Ее очи заблестели, как звезды. Организм этой женщины питался признанием, как автомобиль бензином.
Она тихо хихикнула.
О, не будьте так настойчивы, мистер Доггер, я всего лишь хрупкая женщина трепетного возраста.
Полагаю, это была шутка, и Доггер послушно улыбнулся.
«Ипатия Александрийская», сказал он. Акт первый, сцена первая.
Вы меня изумляете, мистер Доггер, заметила Поппи.
У меня чуть не отвисла челюсть, но я совладала с собой. Доггер поразил и меня. Как только я начинаю думать, что знаю о нем все, как он поворачивается ко мне совершенно новой, неожиданной стороной.
Когда я был студентом, мне посчастливилось жить в театральном общежитии, сказал Доггер. Бесплатные билеты были там обычной валютой.
Поппи Мандрил засмеялась грудным смехом.
И за что расплачивались этой валютой, мистер Доггер?
За услуги, ответил он. За дружбу. Вы помните Фредерика Линден-Смита?
Лицо Поппи засияло.
Разумеется! Он был Адажио в «Возвращении блудного ангела». Великолепные отзывы. Великолепные. И Карлайлом Квинном в «Когда спящий пробуждается». Вы были знакомы с ним, мистер Доггер?
Да, сказал он. Он умер в плену в Бирме.
Доггер не упомянул, что находился в том же лагере военнопленных.
«Он очень рисковал, направляя разговор в это русло», подумала я, ведь даже легкий намек, безобидная фраза могут отправить его в путешествие по кошмарам воспоминаний.
Да, кажется, я что-то об этом слышала, заметила Поппи. Бедняга Фред. У него были такие перспективы.
Я прикусила язык, и мне показалось, что Доггер сделал то же самое.
Полагаю, он был вашим протеже, заметил Доггер. Как Орландо Уайтбред.
В уголках глаз Поппи Мандрил что-то блеснуло.
Не будьте со мной суровы, мистер Доггер, сказала она. Нельзя винить пламя за гибель мотылька. Угощайтесь, добавила она, прикрыв ладонью чашку, когда Клэр предложила поухаживать за ней.