В могиле не опасен суд молвы - Алан Брэдли 35 стр.

Даффи схватила книгу и зачитала.

 Вот например, о медной кобыле и латунном жеребце. Помнишь?

 Разумеется, помню,  ответила я.  Это о Леандре, древнегреческом парне, который утонул, пытаясь доплыть к своей любимой жрице Геро.

 Речь идет о шумной возне,  возразила Даффи.  И не о той, о которой ты думаешь. Джеймс Элрой Флеккер умер в своей постели, помнишь?

 Я не понимаю, о чем ты говоришь,  честно сказала я. Наши с Даффи мозги функционируют совершенно по-разному.

 Ты помнишь «Мадам Бовари»?  спросила она.  Помнишь Родольфа? Джентльмена в желтых перчатках и зеленом бархатном пальто?

 Дьявольщина!  воскликнула я.  Ты же не имеешь в виду?

 Имею,  Даффи бросила на меня косой взгляд.

 Миссис Палмер?  уточнила я.  Не могу поверить!

Я не до конца была уверена, что понимаю намеки Даффи, но мне не нужны были подробности.

 С кем?  спросила я, с трудом не путаясь в падежах.

 С ее Леандром. Который утонул.

 Погоди!  возразила я.  Она написала и опубликовала эти стихи задолго до смерти Орландо.

 Что может означать две вещи: либо она предвидела его смерть, либо сама была инструментом его погибели. Ах! Существует ли истинная любовь за краем могилы? Ждет ли утонувший герой где-то в чистилище среди аромата фиалок? Вряд ли, Флавия. Марвел сформулировал это лучше всех:

Никто не может рассчитывать на это, сестрица. Эта женщина либо ненормальная, либо убийца.

 Высокий класс, Даффи!  воскликнула я.  Ты должна быть детективом!

С удивлением я осознала, что в моих словах нет ни капли издевки. Моя сестра заслуживает уважения и восхищения.

 Продолжай!  попросила я.  Что-то еще?

 Целый вагон.

На этом я сломалась. Поклялась начать изучать поэзию при первой возможности.

 Я вся внимание,  сказала я, оттопырив уши пальцами.

 Что ж, вот, например,  продолжила Даффи, открывая новую страницу и принимая выразительную позу.

Я заметила, что у нее меняется голос, когда она читает стихи.

 Она больше боится певчую птицу, чем хищника,  перебила я.  Интересно почему?

 Согласно классификации Линнея, жаворонок это Alauda arvensis, что значит «полевая птица». Arvensa «поле» на латыни, вспомним Флеккера и поле, на котором пасутся медная лошадь и латунный жеребец. И имя нашего почтенного трактирщика Палмера Арвен. Это написано на табличке у входа.

О боже! Я же видела ее своими собственными глазами!

Я поклялась взяться за латынь, как только мы вернемся домой. У меня потекли слюни при мысли о множестве переплетенных в кожу книг на латыни, хранящихся в огромной библиотеке Букшоу. Какие завораживающие секреты там таятся!

 Прости,  извинилась я.  Давай дальше.

Даффи с удивлением выгнула бровь и продолжила:

 Сова!  предположила я.  Сова видит в темноте. Кто-то увидел их на поле Флеккера!

 Отчасти верно,  сказала Даффи.  Кто-то их и правда увидел. Но не сова.

Она закрыла книгу, обнюхивая страницы, как будто вдыхая содержащееся в них знание.

 Жалобно поющая птица это отсылка к поэме Джона Мильтона. Наверняка ты слышала о «Потерянном рае»?

Слышала? Я жила в нем. Потерянный рай это история всей моей жизни!

 Смутно,  сказала я.

 Отлично,  продолжила Даффи.  Отсылка к его раннему стихотворению «Il Penseroso», что в примерном переводе означает «Задумчивый».

 И о чем думает задумчивый, если речь идет не о сове?  поинтересовалась я.

 Это стихотворение о его музе и о том, как она встречает своего возлюбленного.

И Даффи вдохновенно процитировала:

 Откровенно говоря, Флавия, речь идет о любовном свидании.

Что ж! Это проливает совершенно другой свет на ситуацию. Может, супруг миссис Палмер понял, что происходит, и убил человека, встречавшегося с его женой «в лесной тени», что бы это ни означало?

 А птица?  уточнила я. Не позволю сбить себя с толку тошнотворными муками любви.

 Найтингейл,  пояснила Даффи.  Жалобно поющая птица, о которой говорит поэт,  это найтингейл[34] соловей.

Временами бывает так, что воздух в легких внезапно заканчивается. Взволнованная и одолеваемая слабостью, я извинилась и сбежала под предлогом сильной усталости.

 Подожди!  крикнула она вслед.  Есть кое-что еще!

Но у меня кружилась голова. Мне надо побыть одной. Сейчас.

Когда все остальное не годится, есть одно место, где можно остаться в одиночестве; место, где можно собраться с разбегающимися мыслями; место, где тебе никогда не помешают местные жители.

Мои туфли, словно по собственной воле, направились к кладбищу. Мне оставалось только следить, чтобы ноги шли туда же.

Здесь, посреди древних камней, я могу предаться размышлениям.

Сесть рядом с Фанни Грейторикс, старой девой, покинувшей этот мир третьего апреля тысяча девятьсот шестого года, или на заросшем мхом берегу в обществе Томаса Баттона из Гента, чья жизнь «оборвалась» тридцать первого ноября (там так было написано) в пятьдесят девятый год правления монарха нашего короля Георга III?

Поскольку Фанни казалась более приветливой и менее сырой, я выбрала ее и села на заросшее мхом надгробье.

Есть что-то мистическое в том, чтобы сидеть на камне. Такое ощущение, будто твердая поверхность стимулирует мозг.

Очевидно, что центром Воулсторпской тайны, как я ее именовала, является Орландо Уайтбред. Никогда еще я не сталкивалась с таким клубком убийств. Орландо, его отец и три женщины, которые слишком много сплетничали для своего же добра.

Добрый каноник отправился на виселицу за убийство трех леди, а теперь и его сын присоединился к нему в могиле.

Что можно сделать? Уже слишком поздно. Может, нам просто надо погрузить вещи в «роллс-ройс», уехать в закат и оставить мертвых в покое. Через какое-то время все это не будет иметь никакого значения.

Или будет?

Неужели Флавия де Люс запятнает свою биографию неразгаданным преступлением?

«Четырьмя преступлениями!»  воскликнул мой внутренний голос.

Неужели, когда я перенесусь в рай, святые будут неодобрительно покачивать головами и цокать? Хор ангелов запоет на мотив Баха или Генделя: «Позор! Позор! Позор! Позор! Флавия опозорилась!»

Когда речь идет о небесах, нельзя знать наверняка. Лучше подстраховаться.

Треснула ветка, и не успела я даже шевельнуться, как меня сзади схватили и зажали рот. Я почувствовала грубые ладони и горячее неровное дыхание над ухом.

 Тихо,  прошипел голос.

Должно быть, у меня выкатились глаза из орбит. Я сделала единственное, что мне пришло в голову,  вонзила зубы в пальцы нападавшего.

 Ой!  раздался вопль, и меня отпустили.  Ах ты грязная маленькая тварь! Ты укусила меня! Я останусь без пальца!

Я повернулась и увидела миссис Палмер. Она смотрела на свою кровоточащую руку со следами укуса на мякоти между большим и указательным пальцами.

Моим первым желанием было драпать куда подальше, но ее слова помешали мне.

 Постой. Наверное, я заслужила. Я просто не хотела, чтобы ты вскрикнула и привлекла внимание. Не надо было мне за тобой ходить. Но я просто хотела спокойно поговорить.

Она подавленно рассматривала свою ладонь.

 Почему вы просто не подошли ко мне?  спросила я, протягивая ей платок мистера Клемма.  Почему не окликнули?

 Я подумала, ты убежишь,  ответила она.  Решишь, что я хочу убить тебя, как Орландо.

 А вы его убили?  спросила я.  Орландо?

 Нет,  ответила она, бинтуя раненую руку сопливым платком.  Вовсе нет. Но ты считаешь, что да.

 Разве?  удивилась я.

Наш разговор начинал напоминать диалог из нелепых французских драм, в которых персонажи несут всякую чепуху, в то время как публика делает вид, что понимает происходящее.

Не ответив на мой вопрос, она здоровой рукой полезла в карман передника и достала пачку банкнот.

 Вот,  сказала она, протягивая их мне.  Возьми. Это все, что у меня есть. Позже могу найти еще, если захочешь.

Я уставилась на нее, как баран на новые ворота.

 Просто уезжай. Не задавай вопросы. Оставь нас в покое.

Я не сразу поняла, чего она хочет.

 Вы предлагаете мне взятку?

Она сунула деньги мне в лицо, потом попыталась вложить их мне в руки, и это была жуткая картина: кровь и купюры.

Я не взяла деньги, но и не отказалась. Надо продолжить разговор, пока я не узнаю все, что мне нужно.

 Кто вас шантажирует?  спросила я.

Поскольку я вломилась в ее спальню, я решила воздержаться от упоминания латунного жеребца и медной кобылы. Не хочу, чтобы она знала, что я обыскала ее комнату.

 А!  она криво усмехнулась.  Вижу, ты поговорила с Дафной. Что ж, будет мне урок. Не стоит доверять человеку, читающему Троллопа.

Повисла долгая неловкая пауза. Потом она достала из кармана передника сигареты и спички. Неловко попыталась закурить, но пальцы ее не слушались. Я зажгла спичку и подержала перед ней, несмотря на то что я терпеть не могу эту привычку.

Так мы и сидели в нескольких дюймах друг напротив друга, глядя в глаза.

 Орландо,  произнесла я, наблюдая, как от звука его имени ее глаза наполняются слезами. Наверняка эта женщина не могла

 Орландо был особенным,  сказала миссис Палмер.  Он не принадлежал этому миру.

 Кто его убил?  настойчиво спросила я, подумав о ее муже.

Она глубоко затянулась, рассматривая меня утомленными глазами.

 Не слушай сплетни,  ответила она, выдыхая клуб дыма.  Сплетни убивают.

 Иногда нет другого выбора, когда фактов не хватает.

Я возрадовалась своему находчивому ответу.

Она выкурила половину сигареты, глядя вдаль.

 Орландо, как многие артисты, не обладал сильной волей. Он страдал от разных зависимостей.

«Аккуратная формулировка»,  подумала я. Вино, женщины, песни и паральдегид никаких прямых упоминаний, все заметено под ковер, как это делает миссис Мюллет, когда тетушка Фелисити неожиданно приезжает из Лондона в субботу утром.

 Талант ужасный учитель,  заметила я, откуда-то вспомнив эту избитую фразу. Я одновременно возгордилась собой и устыдилась.

 Так и есть,  миссис Палмер промокнула глаза забинтованной рукой.  Его отец так им гордился, так гордился, и тем не менее

 Должно быть, канонику Уайтбреду было нелегко,  заметила я.

Общие фразы очень полезны для того, чтобы побудить собеседника вывалить поток деталей. Но в этот раз не сработало.

 Да,  кратко ответила она.