Мне кажется, что современные реалистические романы никуда не годятся, потому что на самом деле они лишены реализма. Они демонстрируют нам не лицо реальности, а только обтрепанную фигуру, плохо выбритые щеки, грязные уши, отвисшую грудь, мутные глаза. По-моему, проблема реализма в том, что авторы не знают своих героев. Если бы они их знали, то поняли бы, а поняв, написали бы такой полный и достоверный портрет, что герои стали бы симпатичными и вызывали бы сочувствие. А вместо этого они вульгарны, отвратительны и ничтожны. Даже если кому-то очень надо писать о жестоких убийцах и полуграмотных проститутках, они должны быть описаны так выпукло и подробно, чтобы читатель в конце книги воскликнул: «Господи, упаси от такого», а не «Какая гадость!». Человечек с крысиной мордашкой, стоящий в темном дверном проеме и вкалывающий себе героин в руку при помощи английской булавки не мог бы стать героем Шекспира, но, если изучить его как следует, можно было бы хотя бы написать, что с ним случилось и как он в это превратился. Многие писатели не способны осознать и описать, что в раннем возрасте человек обладает определенным достоинством, но постепенно теряет его. Именно поэтому многие люди не любят реализма. Чтобы в историю поверили, писать о падении нужно, не забывая о старой доброй чистоте, преданности, гордости и мужестве, чтобы трагедия [неразборчиво] утрату добродетели, сколь угодно незначительной, но все же имеющейся в каждом.
Р.Б. 17 октября 1950 года. Опубликовано в 2009 году.
Иные марсианские хроники
Одни
Шесть раз они ужинали на открытом воздухе, болтая о всякой всячине у небольшого костерка. Отсветы играли высоко на боку серебристой ракеты, доставившей их сюда через космос. Если посмотреть издалека, с голубых холмов, их костер можно было бы принять за звезду, опустившуюся близ протяженных марсианских каналов под прозрачным, безветренным марсианским небом.
На шестой вечер двое мужчин, сидевшие у костра, напряженно смотрели по сторонам.
Холодно? спросил Дрю, когда его напарник поежился.
Что? Смит взглянул на свои руки. Нет.
Дрю посмотрел на лоб Смита, покрытый каплями пота.
Жарко?
Нет, и не жарко.
Одиноко?
Может быть. Резко дернув рукой, он бросил в огонь еще одно полешко.
Перекинемся в картишки?
Не могу сосредоточиться.
Дрю прислушался к частому неглубокому дыханию Смита.
Информацию мы собрали. Каждый день фотографировали и брали пробы руд. Практически загрузились. Почему бы нам сегодня же не отправиться домой?
Смит рассмеялся:
Тебе не настолько одиноко, да?
Брось.
Они елозили ботинками по холодному песку. Воздух был неподвижен. Огонь, подпитываемый струйкой из кислородного баллона, взятого с корабля, горел ровно, пламя поднималось вертикально вверх. Лица людей закрывали прозрачные маски, под которыми пульсировал тонкий слой кислорода, поступавшего из кислородных жилетов, надетых под куртки. Дрю проверил манометр на запястье. Кислорода в жилете хватит на шесть часов. Отлично.
Он поднял укулеле и принялся небрежно бряцать по струнам, откинувшись назад и глядя на звезды из-под полуприкрытых век.
Девушка моей мечты лучше всех девчат О, всех знакомых мне девчат Всех милашек-одноклассниц, так пылающий закат Радугу с небес сгоняет. Ее синие глаза, золотые локоны
Звуки укулеле Дрю ощущал только руками, они не попадали в наушники. Смит тоже не мог слышать инструмент, только пение Дрю. Слишком разреженной была атмосфера.
В нее влюблен весь «Сигма-Чи»
Эй, заткнись! выкрикнул Смит.
Какая муха тебя укусила?
Я сказал: заткнись, вот и все! Смит распрямил спину и яростно уставился на напарника.
Ладно, ладно, не заводись.
Дрю отложил укулеле, растянулся на спине и задумался. Он знал, какая муха укусила его спутника. С ним происходило то же самое. Холодное одиночество, полуночное одиночество, одиночество расстояния, и времени, и пространства, звезд, странствий, месяцев и дней.
В его память накрепко впечаталось лицо Анны, смотревшей на него через поле космопорта за минуту перед взлетом ракеты. Словно яркая четко вырезанная голубая камея голубое круглое стекло и ее очаровательное лицо, поднятая рука, машущая ему, улыбающиеся губы, сияющие глаза. Она приложила ладонь к губам, посылая ему воздушный поцелуй. А потом исчезла.
В его память накрепко впечаталось лицо Анны, смотревшей на него через поле космопорта за минуту перед взлетом ракеты. Словно яркая четко вырезанная голубая камея голубое круглое стекло и ее очаровательное лицо, поднятая рука, машущая ему, улыбающиеся губы, сияющие глаза. Она приложила ладонь к губам, посылая ему воздушный поцелуй. А потом исчезла.
Он праздно взглянул на Смита. Тот сидел с закрытыми глазами, погруженный в свои собственные мысли. Конечно же, думает о Маргерит. Прекрасной Маргерит с карими глазами и мягкими каштановыми волосами. Находящейся за шесть миллионов миль отсюда, в каком-то немыслимом мире, откуда они родом.
Интересно, что они могут делать сегодня вечером? сказал Дрю.
Смит открыл глаза, посмотрел через костер и ответил, даже не поинтересовавшись, что мог иметь в виду Дрю:
Смотреть телевизионный концерт, плавать, играть в бадминтон да что угодно.
Дрю кивнул. Он снова ушел в себя и почувствовал, как на его ладонях и лице проступает пот. Его бросило в дрожь, и в самой глубине своего существа он ощутил резкую, пронизывающую эмоцию. Он хотел не спать этой ночью. Если уснуть, она окажется точно такой же, как и все остальные ночи. Из ничего губы, тепло и видение. А потом, сразу же, пустое утро и возвращение к кошмару реальности.
Он резко вскочил.
Смит дернулся и уставился на него.
Может, пройтись, хоть чем-нибудь заняться? с чувством предложил он.
Ну что ж.
Они шли по розовым пескам дна высохшего моря, шли себе и шли, не говоря друг другу ни слова. Дрю чувствовал, как понемногу спадало напряжение. Он кашлянул, прочищая горло.
Представь себе, сказал он, нет, просто представь, что ты встретил марсианку. Сегодня. Сейчас.
Смит фыркнул:
Не валяй дурака. Их нет.
Ну а если представить.
Не знаю, ответил Смит, глядя вперед. Потом опустил голову и потер ладонью тонкую теплую стеклянную маску, закрывавшую лицо. Меня в Нью-Йорке ждет Маргерит.
А меня Анна. Но давай рассуждать практически. Вот мы с тобой, два человека, двое мужчин, год назад покинувшие Землю, замерзшие, одни, оторванные от всего и вся, позарез нуждающиеся в сочувствии и ласковой руке. Неудивительно, что в мыслях у нас женщины, которых мы оставили дома.
Дурацкие мысли, и нужно от них избавляться. А здесь, черт возьми, нет никаких женщин!
Они прошли еще немного.
Как бы там ни было, продолжил, подумав, Смит, если бы мы нашли здесь женщину, уверен, что Маргерит первой оценила бы ситуацию и простила бы меня.
Уверен?
Целиком и полностью!
Или ты пытаешься выдать желаемое за действительное?
Нет!
В таком случае позволь показать тебе кое-что. Оглянись. Вот сюда. Дрю взял Смита за руку и отвел назад и немного в сторону на полсотни шагов. Я ведь почему завел весь этот разговор? Он указал пальцем.
Смит ахнул.
По песку, словно крохотная ложбина, тянулся след.
Двое мужчин, присев на корточки, взволнованно трогали следы пальцами. Шумно сопели. Глаза Смита загорелись.
Они надолго уставились в глаза друг другу.
Следы женские! воскликнул Смит.
Ты совершенно прав, важно кивнул Дрю. Уж я-то знаю. Мне когда-то довелось работать в обувном магазине. След женской ноги я узнаю где угодно. Отлично, отлично!
Оба сглотнули тяжелые комки, подступившие к пересохшим горлам. Сердца отчаянно заколотились.
Смит раскрыл ладони и стиснул их в кулаки.
Небо, до чего маленькая ножка! Посмотри на мыски! Да она же совсем крохотная!
Он выпрямился и, прищурившись, посмотрел вперед. А потом бросился бежать с криком:
А вот еще и еще. Они ведут туда!
Успокойся. Дрю догнал напарника и взял его за руку. Куда, по-твоему, они могут вести?
Какая разница? Идем! Смит махнул рукой вперед. Во всяком случае, я иду.
А как же Маргерит?
У нас будет до черта времени поговорить о ней. Хватит тянуть время, а то ведь врежу!
Дрю задумчиво опустил руки:
Ладно. Пошли.
Они побежали
Свежий след с четко очерченными глубокими отпечатками, отпечатавшимися то чаще, то реже, уходящими в стороны, петляющими по дну пересохшего моря. Взглянуть на часы. Пять минут. Бегом. Быстрее. Дрю тяжело дышал и смеялся. Действительно смешно. И глупо. Двое мужиков бегут сломя голову. Право, не будь все это так серьезно, не происходи это в совершенно безлюдном месте, он сел бы и смеялся до слез. Двое интеллигентных вроде бы мужчин, двое Робинзонов Крузо гонятся за невидимым пока еще Пятницей женского пола! Ха!
Что смешного? крикнул Смит, вырвавшийся далеко вперед.
Ничего. Посматривай на время. Кислород, знаешь ли, расходуется.
У нас его полно.
Все равно проверяй!
Понимала ли она, проходя здесь, умиленно думал Дрю, и аккуратно оставляя следы в почве, что своим поступком, невинными отпечатками маленьких ножек, она внесет сумятицу в отношения между мужчинами? Нет. Даже и подумать не могла.
Как бы там ни было, нужно бежать дальше и не слишком отставать от обезумевшего Смита. Глупость, глупость. И все же не такая уж глупость.
Дрю бежал, и в мыслях у него становилось теплее. В конце концов, это же будет здорово сидеть у костра рядом с красивой женщиной, держать ее за руку, целовать ее, прикасаться к ней.
А что, если она голубая?
Смит обернулся на бегу.
Что?
Что, если кожа у нее голубая? Как эти холмы. Что тогда?
Тьфу на тебя, Дрю!
Ха! Дрю выкрикнул смешок, и они помчались дальше, вдоль старого речного русла, а потом канала, пересохших в незапамятные времена и не знавших с тех пор смены сезонов.
Отпечатки ног плавно поднимались в гору. Преследователям пришлось остановиться у начала подъема.
Чур-чура, сказал Дрю, окинув напарника острым взглядом пожелтевших глаз.
Что?
Я сказал: «чур-чура». Это значит, что я первым заговорю с нею. Помнишь, в детстве? Мы кричали: «Чур-чура», что значило: я первый. Ну вот. Я говорю: «Чур, я первый». Можно считать официальной заявкой.
Смит не улыбался.
Что не так, Смит? Боишься соперничества? продолжал Дрю.
Смит молчал.
У меня роскошный профиль, заметил Дрю. К тому же я на четыре дюйма выше.
Смит холодно смотрел на него неподвижным взглядом.
Да, сэр, соперничества, не унимался Дрю. Знаешь что, Смит, если у нее есть парень, я не буду возражать против вашей дружбы.