Малышу весь день было намного лучше, и от этого ей хотелось петь. Было бы здорово запеть во весь голос и услышать, как он отзовется в пустом городе, пронесется по пустынным улицам, вернется к ней многоголосым эхо, принесет иллюзорную радость, что она не одна. Но надо сохранять благоразумие. Совсем не ясно, кто еще, как и они с Малышом, избежал Комиссии. Судя по вскрытым магазинам и аптекам, люди в городе точно есть, но кто они и каковы их намерения, как они поведут себя при встрече, неизвестно. А ей нельзя задержаться или не вернуться к Малышу они договорились, что она отлучится всего на полчаса.
К счастью, магазин был вскрыт, мешки и все остальное там было. Она задумчиво посмотрела на выставленные санки и напряглась от мысли, что и они могут понадобиться зимой. Пригодился найденный в другом отделе большой походный рюкзак, в который влезло все, включая взрослый и детский пуховики, лыжные шапки и перчатки. Пусть будут. Как все-таки странно проходить мимо опустевшей кассы, не заплатив.
Какое необычное время наступило! Может быть, ей все это снится? Нужно понять, что это всего лишь страшный сон, сделать над собой усилие и проснуться. Вернуться в тот день, когда она впервые пришла в любимую больницу уже не практикантка, медсестра. Как она волновалась, какой важной казалась сама себе, поправляя отбеленный и тщательно отутюженный белый халат. Ведь самая строгая заведующая отделением детской хирургии Ангелина Андреевна выбрала из всего курса именно ее. Никак нельзя обмануть ее доверие: «У тебя легкая рука, доброе сердце и отличные мозги, дорогуша. Я бы порекомендовала тебе ехать поступать в медицинский, но ты так нужна мне здесь. А после того как уйду на пенсию, непременно поезжай!»
Именно тогда Белая поняла, какими мудрыми бывают больные дети. Не все, конечно, но многие. Как мужественно они терпят боль, как радуются простой улыбке, шутке или любому знаку внимания. Как легко выздоравливают, если чувствуют себя любимыми, понятыми, успокоенными.
Проходя потом по городу и встречая своих маленьких пациентов, она часто испытывала некоторое замешательство, когда они бежали к ней со всех ног, заметив издалека. Ей становилось неловко от того, как вытягивались лица иных родителей: не все радовались такому яркому проявлению детских чувств, хотя многие все же были весьма признательны ей за доброе и участливое отношение к их прежде болеющим детям.
Сколько раз она внутренне хвалила себя за смелость противостоять родительской воле в день исчезновения няни. Ее удивляла не только собственная смелость сказать: «Я не поеду», но и тот факт, что она действительно сделала все, чтобы не поехать.
Для начала она просто убежала из дому как ей тогда представлялось, на поиски няни Жанин. Она понятия не имела, где та жила, но ей казалось, что, если просто пройти по местам, где они бывали чаще всего: в парке у реки, в библиотеке недалеко от моста, в кафе «Жимолость», где, по словам француженки, варили самый сносный в городе кофе («но дай мне слово, что никогда не будешь покупать у них эклеры! Иль сон террибль, они не знают, какими должны быть настоящие эклеры! И никогда не ставь в вазы искусственные цветы. Если нет живых, лучше никаких не ставь, чем эта поддельная природа»).
Жанин, конечно же, не оказалось ни в одном из этих мест. Напрасно она ждала в парке почти до темноты, напрасно уговаривала библиотекаршу передать Жанин записку, если та появится. Ей больше не суждено было увидеть свою эксцентричную няню. Все детские страхи, которые она так долго носила в себе, сбывались. Необходимость вернуться в родительский дом, в котором нет той, что оберегала, веселила и учила жить, ужасала ее. Без Жанин они сделают с ней все, что им вздумается, а что им вздумалось, она достоверно знала.
Подъем на холм с рюкзаком оказался тяжеловат, и она запыхалась, останавливаясь через каждые пять минут. Но немножко тренировки ей не повредит. Сколько дней они отсиживались в квартире, а ей нужно быть в форме, мало ли что случится с Малышом. Так теперь еще отдышаться перед подъемом на шестой этаж. Можно пока посмотреть на город. Ой нет, лучше не смотреть, так невозможно уйти в воспоминания или фантазии. Изменившийся пейзаж города, ставшего «территорией неблагополучия», слишком явно напоминает о том, что все это ей не приснилось: Постановление, Комиссия, депортация, короткая, но страшная война. И все-таки по-прежнему трудно в это поверить! Особенно в то, что многие люди пошли на это добровольно, убежденные в необходимости этих чертовых усовершенствований.
Прогулка явно пошла ей на пользу: к ней вернулось ощущение своего тела. Ноги ныли от усталости, плечи тоже, но почему-то становилось легче, как будто ноющие мышцы исцеляли от чудовищной, раздавливающей беспомощности. Теперь она лучше осознавала, что жива, легче принимала реальность, от которой так хотелось закрыться. Малыш был рад ей, а также запасу батареек и фонарикам. Он тоже почти панически боялся отключения электричества. Вероятно, темнота создавала у него ощущение еще большей беспомощности.
Белая разогрела фасолевый суп, приготовленный вчера, нажарила гренок с корицей и маком, которые оба любили к чаю. Они прочитали две главы в книжке, сделали привычные процедуры, которые Малыш достаточно стойко перенес, и легли спать.
Ночной звонок в дверь прозвучал резко и напугал ее до смерти. Она подскочила, накинула свитер и стала пробираться к двери, в темноте больно ударившись боком об угол комода. Сердце бухало в груди и мешало думать. Взять нож? Не открывать? Они разбудят Малыша. Подбежала к двери, открыла глазок. Господи, какой неприятный тип! Девушка рядом, высокая, лицо кажется знакомым, но не вспомнить. Из-за двери она услышала ее голос:
Извините, что мы тревожим вас ночью, но у меня болен ребенок, нам очень нужна ваша помощь. Вы не могли бы нам открыть?
Вы кто? Вы зачем здесь? слова не складывались в вежливые осмысленные фразы.
Я Каланча, а он меня привез. А там, в больнице, Очкарик, у него температура высокая уже два дня, может быть, ногу поранил или горло болит, я не могу понять, я же не врач и сама никогда не болела. Мне нужно понять, какое ему дать лекарство, потому что он уже бредит.
Извините, что мы тревожим вас ночью, но у меня болен ребенок, нам очень нужна ваша помощь. Вы не могли бы нам открыть?
Вы кто? Вы зачем здесь? слова не складывались в вежливые осмысленные фразы.
Я Каланча, а он меня привез. А там, в больнице, Очкарик, у него температура высокая уже два дня, может быть, ногу поранил или горло болит, я не могу понять, я же не врач и сама никогда не болела. Мне нужно понять, какое ему дать лекарство, потому что он уже бредит.
Бредит? И давно? Белая сама не заметила, как отперла замок и впустила незнакомцев. Ангина? Горло смотрели? Кашель есть? А что с ногой? Сепсис?
Двое вошли в прихожую. Парень казался ужасно подозрительным и пугал ее, но девушка говорила, непритворно волнуясь.
Он в больнице. Ногу поранил позавчера, поцарапал чем-то, я вроде промыла, обработала, но там все равно краснота, рана была неглубокая, но грязная, а мы пришли поздно, в темноте сложно было разглядеть хорошо. Боже, у вас есть свет! Каланча только сейчас осознала, что в прихожей светло.
Ей сразу понравилась эта растрепанная, в растянутом свитере медсестра, ее добрые зеленые глаза, морщинка, прорезающая лоб в тот момент, когда она серьезно и быстро задает медицинские вопросы. Отродье же неприкрыто пялился на хозяйку квартиры: ни разу не встречал таких внимательных и красивых глаз, такой милой девушки.
Вы должны поехать с нами, он же в больнице один.
Один? Белая ужаснулась, представив больного ребенка одного в темной пустой больнице.
Не совсем, с Гиком, это сисадмин такой. Он, собственно, и рассказал нам про вас.
Но это, етить, совсем ненадежный тип, я бы ему не доверял. Вы бы и правда быстрее с нами поехали, а то этот Очкарик совсем того, Отродью отчаянно хотелось понравится девушке, кем бы она ни была.
Но я не могу, у меня Малыш. Он спит, и он очень болен. Я не могу оставить его здесь одного, а среди ночи не буду его будить.
В спальне послышалось кряхтение, Белая обмерла разбудили-таки!
Я уже проснулся, Белая, кто там?
Так это вы Белая Ворона? Я много слышала о вас, девушка неожиданно расплылась в улыбке.
Белая зашла в спальню, Малыш заморгал от появившейся полоски света. Она присела к нему на кровать.
Это люди, они пришли за помощью. Одному мальчику плохо, он заболел, и ему нужна помощь. Они просят меня поехать с ними, но я не хочу оставлять тебя здесь одного, ей очень хочется уложить его обратно, выгнать незваных гостей, но тот, другой ребенок, о котором они говорят, в бреду, и он не выходит у нее из головы.
Не надо оставлять меня здесь. Просто возьми меня с собой, ну пожалуйста. Мы должны помочь этому больному мальчику. Ты же спасешь его, как спасла меня?
Мы можем его взять, Каланча подала голос, у нас машина.
Белую рассердило, что незнакомка вмешалась в их с Малышом разговор. Она задумалась.
Ну же, Белая, мы не сможем отказать им и просто лечь спать. Мы посмотрим, что там с мальчиком, ты его вылечишь, и мы вернемся досыпать дальше, в полутьме его глаза сверкали с таким воодушевлением, как будто его ждало увлекательное приключение.
Хорошо, давай я тебя одену.
Я сначала в туалет! Малыш выскочил в коридор прямо из постели в чем был: трусы да майка, радостно крикнул «здрасьте» и помчался в открытую уборную.
Натягивая в темноте джинсы, она услышала голос неприятного придурка в прихожей: «Етить, да пацан-то безрукий урод!»
Тише! только и успела воскликнуть девушка в черном. Нельзя называть людей уродами. Что ж это такое!
Я не урод. Просто я таким родился, у меня еще и сердце с другой стороны, и с легкими беда. Мне сказали, что я не выживу, привели «усыплять», но Белая меня спасла, Малыш, весело журча, выдал незнакомцам часть своей биографии и анамнеза.
А еще у него бывают страшные спазмы, которые нужно срочно купировать, и в любой момент он может начать задыхаться, сообщила им Белая, хмурясь и автоматически складывая в сумку шприц и ампулы.
Малыш жизнерадостно прошлепал обратно, она быстро натянула на него штаны, носки и его любимый свитер, фиолетовый, с изумрудными ромбиками. Незнакомцы потрясенно молчали. В полной тишине они спустились к машине.
Гику снова снилась та девушка. В этот раз он понял, кого она ему напоминала ту самую медсестру. Улыбкой, наверное, или исходящим от нее ощущением безопасности и тепла. Почему-то она снова повторяла с неизменной улыбкой: «Не подходи сюда, здесь опасно, не подходи». Говорила тихо, вкрадчиво, будто с малышом. Сквозь морок сна он вдруг отчетливо услышал шум подъезжающей машины и чуть позже топот чьих-то ног. Он помотал головой, открыл глаза: черт, ему же сказали следить за мальчишкой!