Жена растолстела, стала носить махровый халат с леопардовым узором. Роберт уходил на работу она стояла, прислонившись к дверному косяку плечом, и зевала, прикрывая рукой рот. Другая рука покоилась в большом кармане халата. Белые голые ноги утопали в мягких тапках-кошках. Когда он приходил, она стояла точно так же, будто он и не уходил никуда, а просто моргнул.
Эта ежедневная неизменность отдавала какой-то запредельной космической жутью, от которой хочется кричать, когда сталкиваешься с нею внезапно, и к которой привыкаешь, если она сопутствует тебе постоянно.
Приходя по пятницам в бар «Малибу» Роберт жалобно спрашивал у случайных знакомых, которых он обретал там, чувствуют ли они хотя бы иногда нечто подобное.
У тебя кризис среднего возраста, чувак, пройдет.
Но это же совсем ненормально, вот представь: я возвращаюсь домой, еду в лифте, и у меня примерно на половине пути начинает нарастать внутри это страшное предчувствие: вот я войду сейчас, и жена выйдет мне навстречу, встанет у косяка, прислониться плечом, поставит ноги крест-накрест И в какой-то момент становится так невыносимо, что мелькает грешная мысль, чтобы сейчас хоть что-то сделалось, любое событие произошло, способное отменить выход жены, сломать эту бездушную машину порядка вещей пусть хоть лифт отрывается, все провода с мясом, и уносит меня в преисподнюю!
Сходи к психоаналитику. Отцов часто раздражают младенцы.
Разведись с женой, если она так надоела.
Сходи к психоаналитику. Отцов часто раздражают младенцы.
Разведись с женой, если она так надоела.
Приходи позже, когда они уже спят.
Все советы, даваемые малознакомыми людьми, каждый из которых, может, и правда хотел помочь, особенно после нескольких рюмок, казались Роберту абсурдными. Точно он говорил одно, а слышали они нечто совершенно другое.
Ведь дело было не в жене, не в её позе, не в её халате, не в ребенке Роберт жалел их, он чувствовал себя безмерно виноватым перед ними, ему сразу становилось стыдно за свои мысли про отрывающийся лифт как так, ведь он должен любить их, они ведь его родные, его жена, его сын! но крамольные мысли приходили, и побороть их Роберт не мог.
Тебе не хватает сексуальной разрядки. Если жена перестала привлекать тебя, воспользуйся услугами проститутки.
Роберт пришел к выводу, что, выслушивая его, любой собеседник в нём, точно в магическом зеркале, видит свои собственные проблемы, и даёт советы как бы самому себе.
Он перестал надеяться на обретение истины в устах бесконечных бутылочных знакомых, и рассказывал о себе по инерции, выдавая заученную историю.
Никто не может дать человеку правильный совет. Человек одинок, и никакой друг, собутыльник, психоаналитик, даже самый чуткий и опытный, не способен разделить чужое одиночество внутри черепной коробки. И потому оно самая драматичная неизбежность человеческой жизни.
Роберт не собирался пользоваться советами, которые ему давали, но всегда терпеливо их выслушивал. Встречаются люди, обладающие хронической потребностью советовать. Хотя проблем у них самих едва ли меньше, чем у тех, кто становится жертвами их красноречия, такие экземпляры всё равно уверены, что знают, как именно следует жить. Советование добавляет им важности, нужности. Они видят своё существование более осмысленным, ступив на добровольную стезю духовного учительства. У мудрых это вызывает улыбку, а чуть менее просветленных просто бесит.
Однажды в пятницу, приняв свою обычную порцию виски, Роберт возвращался домой пешком.
Ночной город скалился безупречными коронками витрин закрытых дорогих магазинов, освещенных мертвым белым светом. Открытые двери полуподвальных баров зияли на улицу, пыхали в лицо табачным дымом, вульгарным смехом, потной жарой будто бы существовал под землей раскаленный ад, и так в него можно было попасть спуститься в одну из этих шумных душных дыр.
Роберт шёл по привычке очень быстро, чтобы никто не остановил его.
На противоположном тротуаре топталась одинокая проститутка.
Она заметно замёрзла в коротенькой, до пояса, курточке, в юбке резинке, в тонких чулках, ноги в которых всё равно оставались голыми. Она была чернокожая, тощая как борзая и выше Роберта ростом; недлинные объемные волосы её смотрелись как папаха на голове.
Заметив одиноко идущего мужчину, она решительно двинулась к нему. Роберту, конечно, хотелось избегнуть этой встречи, но как-то совсем неприлично получилось бы, если бы он вдруг, заметив явное намерение девушки подойти, резко развернулся или ни с того ни с сего нырнул в подворотню.
Она потянулась к нему, как к теплому огоньку на бесприютной улице, и он должен был с достоинством это принять. Всегда ведь можно сказать, что женат. Что есть принципы. Как знать, может она и вовсе ничего предлагать не станет, а только попросит прикурить?
Когда проститутка подошла близко, Роберт растерялся. Её чёрные кузнечиковые ноги в туфлях так крупно уже дрожали от холода, что это невозможно было скрывать. Большие глаза с яркими белками спелые вишни в молоке.
Дддобрый ввечер! борясь с ознобом, она еле выговорила приветственную фразу, У ввас не ннайдется сигггареты?
Роберт молча достал пачку, протянул девушке худыми пальцами, чёрными как уголь с внешней стороны, а с внутренней чуть более светлыми она вытянула сразу три штуки. Две стыдливо втолкнула обратно, третью обняла большими губами.
Берите, берите. Сколько нужно.
Она виновато сцапала сигареты и вертикально, точно карандаши, сунула их в узкий неглубокий нагрудный кармашек.
Роберт поднес негритянке зажигалку; прикрыл ладонью от сквозняка дрожащий, точно тоже озябший огонёк.
Сделав затяжку, она, как ему показалось, стала дрожать сильнее.
Роберт представил себе, что ждёт его дома: подъём в лифте, в течение которого он не раз успеет пожелать лифтовому тросу всего наилучшего, коляска на лестничной площадке нежное пятно в темноте точно в бухте пришвартованная на ночь яхта, жена возле дверного косяка; хотя, вполне вероятно, она легла, час поздний.
Она виновато сцапала сигареты и вертикально, точно карандаши, сунула их в узкий неглубокий нагрудный кармашек.
Роберт поднес негритянке зажигалку; прикрыл ладонью от сквозняка дрожащий, точно тоже озябший огонёк.
Сделав затяжку, она, как ему показалось, стала дрожать сильнее.
Роберт представил себе, что ждёт его дома: подъём в лифте, в течение которого он не раз успеет пожелать лифтовому тросу всего наилучшего, коляска на лестничной площадке нежное пятно в темноте точно в бухте пришвартованная на ночь яхта, жена возле дверного косяка; хотя, вполне вероятно, она легла, час поздний.
Пойдемте в кабак, сказал он, согреемся, выпьем, поговорим.
Роберт никогда прежде не имел дела с проститутками и постарался, чтобы сформулированное предложение звучало универсально.
Она покорно двинулась за ним, докуривая на ходу. В этой её готовности идти куда угодно и с кем угодно содержалась какая-то ужасающая безмолвно вопиющая трагедия. Она безусловно доверяла Роберту целую свою ночь, а как знать? может, и целую жизнь. Мало ли кто встретится? Проституток, особенно без гражданства, часто убивают; они замерзают на улицах, перебрав алкоголя или наркотиков; и никому нет никакого дела, в полиции пишут отписки; они тоже люди, им хочется перерыв, им хочется домой
Она смешно семенила ногами, стянутыми тугой юбкой, оставляла на заиндевелом тротуаре туфлями на тонких шпильках мелкие птичьи следы.
Роберт жестом предложил девушке спуститься вниз по каменным ступеням из распахнутой двери бара валил густой мужской хохот, пахло горелым синтетическим жиром и как из горнила дуло в морозную улицу спертым теплом помещения, в котором находится много людей.
По крайней мере здесь топят, сказал Роберт, не умея побороть неловкость, сквозившую в каждом его жесте. Ему мнилось, будто каждый встречный замечает, что он идёт с проституткой, делает на этот счет логичные выводы и мысленно осуждает его.
Свободных столиков в забегаловке, волей случая избранной в качестве приюта, не нашлось возле бара стояло несколько неудобных деревянных стульев, похожих на старинные кресла для кормления детей. Вероятно, по причине своего неудобства они и не были заняты.
Сегодня пятница, мрачно заметил Роберт.
Его постоянное и не проходящее, как смог, несчастье, осложнившись пьянством, вынудило его запоминать графики посещаемости питейных заведений в своем квартале. Заглянув в любое из них, он мог с порога определить час и день недели.
Поищем что-нибудь получше? спросил Роберт свою спутницу.
Негритянка пожала плечами; тепло начало понемногу размягчать её продрогшее тело; она наслаждалась этим ощущением, и ей всё равно было, идти и не идти; безграничное доверие к спутнику, свойственное таким отчаявшимся существам, только укрепилось в ней после нескольких десятков шагов, пройденных вслед за ним.
Роберту жалко стало снова вытаскивать её на холод он подошел к стойке и заказал две порции глинтвейна.
Сейчас согреетесь, пояснил он.
Девушка грациозно взгромоздилась на высокий стул. Привычка к барно-клубному образу жизни и исключительно длинные ноги сослужили ей при этом добрую службу.
Меня зовут Роберт, я работаю в компании, производящей и продающей лифты, у меня есть жена и двое детей, сказал он, когда бармен поставил на стойку заказанные напитки.
Негритянка достала из своего стакана увесистую палочку корицы, похожую на свиток папируса, поболтала ею в кружке и взглянула на Роберта, как бы спрашивая его: чего он ждёт от неё в ответ?
Расскажите о себе. Откуда вы, почему вы здесь, что с вами случилось? Я заранее предупрежу вас, я не обычный клиент, мне не нужно ничего из того, чем вы привыкли обеспечивать мужчин. Вы удивитесь, конечно. Вы ведь не читали Достоевского? В человеке нужно всегда видеть человека. Каким бы ни был род ваших занятий, вы в первую очередь человек. И я человек. А человек может поговорить с человеком.
Меня зовут Энайола, сказала она, это значит «богатая», имена всегда что-то значат; мои родители верили: дав ребенку правильное имя, можно «зарядить» его судьбу. Я родилась в Уганде, и до двенадцати лет работала с матерью и сестрами на кофейной плантации. Путь кофе в ваши бумажные стаканчики начинается высоко в горах, под палящим солнцем, среди острых горячих камней, где девочки, обмотанные ветошью вместо одежды, до мозолей на руках собирают ягоды робуста и либерика. Нас было четырнадцать человек детей в семье, потом четырех маленьких братьев унесла лихорадка, но легче не стало. По соседству с нами жил человек, который очень много знал; когда у него находилось свободное время, он собирал вокруг себя ребятишек и рассказывал много разного, я всегда с интересом слушала его, и однажды он сказал моей матери, что я могла бы учиться, чтобы уехать и найти в другой стране благополучное будущее. На следующий год того человека тоже забрала лихорадка, и о его словах скоро забыли бы, но на плантацию приехал начальник из компании, продающей кофе. Так случилось: среди листьев первой он увидел меня; он поговорил со мной, понял, что я знаю язык, и предложил мне поехать учиться. Моя мама отпустила меня с большой радостью, она сказала, что это моё имя ведет меня, и однажды я действительно стану богатой женщиной, и смогу всю свою семью вытащить из нищеты. Они, наверное, до сих пор верят, что я приеду, чтобы забрать их в лучшую жизнь.