Папа, ты ты ты вернулся или Или как?
Давай поговорим, прервал отец, вталкивая Сашу в его комнату.
Я чайник поставлю, сказала мама, уходя на кухню. Бабушка пирожков напекла целую гору, надо ее срочно уменьшать!
Ты вернулся? настойчиво повторил Саша. Или уйдешь?
Я вернулся, ответил отец. Но я уйду. Вернее, уеду. Уеду в Москву вместе с Асей. В Москве ей сделают пересадку костного мозга. У нее редкое заболевание крови, я тебе уже говорил. Катерина, мать Аси, умерла от этого. Ей не смогли найти донора, но Асе повезло. Я ее донор! Мы думали, что уже поздно начинать лечение, но теперь мнение врачей изменилось. Если все пройдет хорошо, она будет жить жить вместе с нами.
Ну да, тупо пробормотал Саша, не в силах осмыслить то, что услышал. С нами, да. Она ведь моя сестра
Отец несколько секунд молча смотрел на него, потом качнул головой:
Нет.
Как нет? удивился Саша. Она ведь твоя дочь.
Да, сказал отец. Она да. Но
И тут до него дошло!
Но я не твой сын, так? с трудом выговорил он. «Так вот почему среди фотографий не было такой, чтобы он держал на руках меня маленького, с тоской подумал Саша. Потому что он не мой отец!»
И задохнулся от горя.
Я не твой отец по крови, но ты мой сын! воскликнул Василий Николаевич, схватив его за плечи и сильно тряхнув. Мой! Я вырастил тебя как родного сына и люблю как родного. Ты ж это знаешь! Знаешь, правда?
Саша слабо кивнул.
Тебе будет трудно сейчас все понять, сказал отец. Но постарайся. Много лет назад я был женат. Жили мы с Катериной в другом городе. Жили плохо, часто ссорились. Катерина любила не меня, а другого мужчину. Однажды она в разгар ссоры крикнула, что Ася не моя дочь, а дочь того мужчины, и я должен уйти, чтобы отец Аси мог жить вместе с ней. Я не мог, не хотел верить, но она все же убедила меня. Я покинул тот город и уехал в Нижний. И однажды познакомился с твоей мамой. У нее был сын четырехлетний Сашка, ровесник Аси. Ты. А мужа не было. Может быть, твоя мама когда-нибудь расскажет, что между ними произошло, почему она от него ушла. Мы с твоей мамой встречались, полюбили друг друга и поженились. Ты стал моим родным сыном, я всегда очень тебя любил. Но я не мог забыть Асю. Валентина, сестра моей бывшей жены, живет в Нижнем. Она иногда рассказывала мне об Асе, передавала фотографии. Их увидела твоя мама, но я сказал ей, что это дочь моих знакомых И вот однажды Валентина сообщила, что Катерина умерла. Оказалось, незадолго до смерти она тоже переехала в Нижний вместе с Асей, лечилась здесь, но так и не выздоровела. Перед смертью она оставила Вале письмо о том, что Ася моя дочь, что она обманывала меня, но счастья так и не нашла. А признаться во лжи не захотела. Она запрещала Вале говорить мне правду, но та не послушалась.
Отец перевел дыхание, помолчал Саша слушал, стиснув руки, чтобы не дрожали.
Когда я узнал, что моя родная дочь умирает, я совершенно потерял голову. Знал одно: если бы я не ушел из семьи много лет назад, если бы не был таким глупцом и не поверил Катерине, с Асей ничего бы не случилось. Ее начали бы лечить вовремя! А так она болела, мучилась много лет, а я жил так счастливо с вами, с тобой, с твоей мамой Я не мог больше здесь оставаться, но и не мог сказать вам правду. Я решил просто уйти, попытаться спасти Асю или хотя бы скрасить ее последние дни. Она в самом деле была на краю смерти! Но душа моя рвалась на части. Рвалась между вами и Асей. Я был страшно несчастен, но вот теперь, когда у Аси появился вполне реальный шанс выздороветь, я понял, что вел себя глупо и жестоко. Мы поговорили с Валей и с Асей, и они сказали, что я должен немедленно все вам объяснить. После этого разговора я вчера уехал в Арзамас и все рассказал твоей маме. Она простила меня. Она тоже хочет, чтобы Ася после выздоровления жила с нами. А ты, Сашка?.. Ты меня простишь? Ты
Саша моргал, моргал часто-часто. Что-то попало в глаза, наверное.
Сказал каким-то чужим голосом:
Я так рад, папка, так рад Я так рад, что Ася
Он чуть не ляпнул: «Я так рад, что Ася не моя сестра!» но вместо этого пробормотал что-то вовсе несуразное:
Я так рад, что Ахилка теперь будет жить у нас!
Что?! изумился отец. Откуда ты знаешь про Ахилку?!
Саша зажмурился.
Ну вот как ответить на такой вопрос?
Эй, ребята, откуда у нас в доме взялся еж?! закричала в этот момент в коридоре мама, и Саша зажмурился еще крепче.
Саша зажмурился.
Ну вот как ответить на такой вопрос?
Эй, ребята, откуда у нас в доме взялся еж?! закричала в этот момент в коридоре мама, и Саша зажмурился еще крепче.
Ну вот как ответить на эти два вопроса?! И помощник-гелиотроп, как назло, забыт под подушкой
Вот так, савватистис Александр! Выкручивайся как можешь!
Дочь мертвеца
«Куда ты глядишь? Кого ты там видишь?»
Н. В. Гоголь. Вечера на хуторе близ ДиканькиБлиже к полуночи внезапно задул жестокий ветер, и старый лес, окружавший монастырь, заскрипел под его бурным натиском.
Клочья бледных ночных облаков неслись по мрачному небу, иногда закрывая луну.
Человек в длинном черном одеянии, который брел незримой тропой через лес, гнулся и стонал, словно тоже был старым деревом. Он что-то бормотал, но и сам не слышал своего голоса в шуме бури.
И вот наконец тропа привела его на голый, безлесный холм. Только одно дерево гнулось и трещало на вершине.
Ветер ударил в лицо с такой силой, что человек чуть не упал. Однако он заставил себя выпрямиться и раскинул руки.
Издали он напоминал черный обожженный крест. Такой крест мечтает иметь на своей могиле всякая нечистая тварь, ибо он не препятствует мертвому выйти из земли, чтобы насытиться живой кровью.
Издалека донеслись мерные удары монастырского колокола.
Колокол бил двенадцать раз.
Полночь!
Ветер неистовствовал, завывая громче и громче.
Человек поднял голову к луне, ночному солнцу колдунов, упырей и оборотней, и начал произносить проклятие. Ветер вырывал слова из его рта и разносил обрывки их по округе, словно гнилые листья:
Аминь бысти тебе в керсту живьем ввержену дондеже не грянет тварь кобную в нощь купальскую осилит до третьего коура на могиле высокой развезнется удолие и разится бесследно и не восстанет николиже
Тот, кого он проклинал, слышал каждое слово, несмотря на то, что находился за версту от холма. И проклятие накрепко впечатывалось в его память.
Слезы катились по его измученному лицу, но не в силах он был их вытереть, потому что стоял прикованным к стене. Все, что он мог, это стенать, молиться и ждать годы и века.
Ждать, пока не явится тот, кому предназначено разрушить проклятие, избавить его от вечных мучений и погубить.
Уничтожить.
То, что этот дядька был мертвый, понял бы даже пацан ясельного возраста.
Нет, само собой, на мертвецов не натыкаешься в каждой песочнице или на игровой площадке! Но у всех дома есть телевизоры, по которым то и дело идут всякие нехорошие киношки про убийства, убийц и про их многочисленные несчастные жертвы, ну и благодаря этому невольно пополняешь образование. А маленькие цифирки 12+ или 16+, которые теперь, надо или не надо, мелькают в углу экрана, могут удержать вдали от телевизора только грудничков, и то лишь потому, что те самостоятельно ничего включить не могут, разве что свою собственную кричалку. Взросление же прочего молодого поколения происходит под диктовку телеящика так папа Сереги Сапожникова называет телевизор, а потому все вполне подкованы в данном вопросе и живого от мертвого отличат с полпинка.
Так что если ты без разницы, пацан ясельного возраста, 12 тебе плюс или уже 16! вдруг обнаруживаешь в непосредственной близости от себя невесть откуда взявшегося незнакомца, испачканного сырой землей, с желто-зеленоватой физиономией, закатившимися незрячими глазами, с синими губами, с черной повязкой поперек лба (эта повязка, если кто не знает, называется «венчик», или «похоронная лента»), ты, конечно, с первой минуты понимаешь, что перед тобой самый натуральный труп.
Мертвец, короче.
Но но эта первая минута проходит, и ты смекаешь, что ошибся, потому что мертвец ну, труп, без разницы! должен где-нибудь лежать: в могиле, в гробу, просто в земле, на автостраде, где произошла авария, на каталке в морге короче, он по определению обязан неподвижно лежать. А если этот желто-зеленоватый сидит, а не лежит и глаза у него вовсе не незрячие, а устремлены прямо в твои глаза, и сведенные судорогой пальцы тянутся к тебе, и он издает какие-то хлюпающие звуки типа такого трупного смеха, смертельно, прямо скажем, веселого! в общем, если все это происходит, ты понимаешь, что перед тобой не обычный мертвец, а мертвец оживший. И если ты до сих пор еще не хлопнулся в обморок, как девчонка, ты орешь: «Нет! Этого не может быть!» а потом все же хлопаешься в этот самый обморок со слабой надеждой, что этого и впрямь не может быть, что все это глюк, а когда ты очнешься, желто-зеленого дяденьки с синими губами и похоронным венчиком в купе уже не будет.
Но знай, друг, надежда твоя напрасная надежда! Это не глюк, это суровая реальность, и теперь неживой дяденька от тебя уже не отвяжется: ты влип в непонятную каку-бяку крепко, очень крепко, и неизвестно, вылезешь ли из нее когда-нибудь вообще!
Доктор Краев собирался уехать из своего дома навсегда и возлагал большие надежды на нынешнюю ночь. Для него очень многое должно было решиться.
Он станет богатым. Таким богатым, каким мечтал быть с тех пор, как узнал, за что на самом деле посадили в тюрьму его отца.
Он немного помечтал о том, как будет жить, когда это случится, но потом заставил себя заняться последними сборами.
Наконец он окинул прощальным взглядом комнату, куда больше не намеревался возвращаться.
Под столом валялся исписанный листок бумаги.
Человек поднял его и пробежал взглядом по строчкам:
«Аминь! За дар твой залазный бысти тебе, калугер, в керсту живьем ввержену, и стояти изъязвлену в ужах словес моих, дондеже незапу не грянет наследок твой, чадо колена седьмого, могущий зрети нежить допреж полунощи. Сей наследок мыт отвергнет, навий, упырей и прочую тварь кобную в нощь купальскую осилит без меча, без сулицы и рожна осиннаго, аще не сугнет оного орда моя, ведомая балием подхибным, отай подручником бирева нашего вельзевела.
Сие ести клятое заклятье мое нерушимое!..»
Доктор Краев поморщился. Текст довольно длинный, а читать до конца нет ни сил, ни времени.