И я скучаю по малышке, сказала Мириамель. Я имею в виду нашу внучку. Она положила руку на живот мужа и придвинулась поближе. Он почувствовал, как напряглись ее мышцы. Я жалею, что мы оставили ее дома. Ты думаешь, она будет хорошо себя вести с Роной?
Никогда. Тут Саймон по-настоящему рассмеялся. Ты слишком много беспокоишься, любовь моя. Ты же знаешь, мы должны были оставить Лиллию дома. В Риммерсгарде еще зима, воздух там полон льда и лихорадки. Но мы взяли с собой внука, которому полезно находиться с нами.
Полезно. Какую пользу может получить тот, кто уже потерял отца, глядя, как умирает достойный пожилой человек?
Принц Морган должен понять, что он не сам по себе. Он надежда многих людей. Саймон почувствовал, как сон наконец к нему возвращается. Как и мы с тобой, жена моя. Он не имел в виду ничего плохого, но почувствовал, как Мири снова напряглась. Я должен поспать. И ты тоже. Не переживай, Мири. Иди ко мне положи голову мне на грудь. Вот так.
Иногда, когда Мириамель грустила, он ужасно по ней скучал, даже если она была рядом.
В тот момент, когда Мириамель устраивалась поудобнее у него на груди, она вдруг снова напряглась.
Его могила! прошептала она. Мы не
Саймон погладил ее волосы.
Мы все сделали. Во всяком случае, Пасеваллес обещал в своем последнем письме, что он возьмет цветы и позаботится о том, чтобы архиепископ Джервис провел мансу для Джона Джошуа.
О. Саймон почувствовал, как она снова расслабляется. Пасеваллес хороший человек. Нам повезло, что он с нами.
О. Саймон почувствовал, как она снова расслабляется. Пасеваллес хороший человек. Нам повезло, что он с нами.
Да, так и есть. А теперь нам обоим нужно поспать, Мири. Завтра у нас трудный день.
Почему? Ты думаешь, Хью наконец нас впустит?
Ему лучше не тянуть. Я начинаю терять терпение.
Мне он никогда не нравился. С самого начала.
Да, но тебе многие люди не нравятся сначала, моя дорогая. Он наклонил голову, чтобы коснуться ее щеки.
Это неправда. Раньше было иначе. Она придвинулась к нему еще немного. Снаружи снова усилился ветер, и веревки, удерживавшие шатер, загудели. Я думаю, во мне было больше любви. Иногда я боюсь, что истратила ее всю.
За исключением меня и наших внуков, верно?
Пауза показалась Саймону слишком долгой.
Конечно, сказала Мириамель. Конечно.
Но эта годовщина была отравлена с тех пор, как умер их сын. Стоит ли удивляться, что в ней скопилось столько горечи.
А потом, под песнь ветра, Саймон снова заснул.
Глава 2
Лучший шатер во Фростмарше
Казалось, он долго следовал за отцом, хотя и не помнил, когда и где это началось. Небо потемнело, и знакомые высокие очертания перед ним превратились в тени, почти исчезающие из виду, когда тропа поворачивала в сгущающихся сумерках. Он хотел быть недостаточно взрослым, чтобы иметь возможность держать отца за руку. Но так ли это было?
Он не знал, сколько ему лет.
Папа, подожди! закричал он.
Его отец что-то сказал, но Морган его не понял. Что-то заглушало голос отца, двери, расстояние или просто рассеянное внимание. Он спешил за ним, задыхался, короткие ноги болели, он пытался не обращать внимания на шум в деревьях, который, казалось, следовал за ним. Странные голоса издавали непонятные звуки, тихие, словно призраки голубей. Где они находились? Как сюда попали? Так много деревьев! Может быть, они в лесу из рассказов деда, в том темном, непостижимом месте, полном удивительных звуков и следящих глаз?
Папа? Он почти кричал. Где ты? Подожди меня!
Деревья были повсюду, а лунный свет таким слабым, что Морган с трудом различал тропу. Когда он спешил миновать очередной поворот, преследуя постоянно уменьшающуюся фигуру отца, ему казалось, будто корни извиваются в земле у него под ногами, точно посеребренные луной змеи, пытаются схватить его и заставить споткнуться. Несколько раз он терял равновесие и едва не падал, но заставлял себя двигаться дальше. Теперь ему казалось, что весь лес вокруг извивается, деревья вращаются и никнут, как обессиленные танцоры. Он остановился, чтобы послушать, но до него донеслись лишь жуткие задыхающиеся стоны откуда-то сверху.
Папа! Куда ты ушел? Вернись!
Ему показалось, что он слышит ровный голос, долетающий откуда-то издалека, но не смог понять, что тот говорит: «Я здесь!» или «Я боюсь»
Но отцы никогда не боятся. Они остаются с тобой. Они тебя защищают. А сами никогда не боятся.
Папа?
Тропа исчезла. Он чувствовал, как шевелятся у него под ногами корни, и ветви тянутся вниз, чтобы схватить его и полностью закрыть свет.
Папа? Не бросай меня!
Он был один брошенный, весь в слезах. Он стал еще одним сиротой, он заблудился.
Папа!
Нет ответа. Никогда нет ответа. Он попытался вырваться, но деревья продолжали за него цепляться.
И так случалось каждый раз
Морган, принц Эркинланда и наследник Верховного Престола империи Престера Джона, скатился со своей койки на землю, пытаясь сбросить плащ, в котором запутался. Лес, где он оказался в своем сне, все еще обступал его со всех сторон, и несколько мгновений он лежал на сыром ковре, а сердце отчаянно колотилось у него в груди. Наконец он сел, пытаясь понять, где находится и что с ним произошло. Ему было холодно, несмотря на то что одеяло душило, словно отвергнутая любовница, и что-то, находившееся совсем рядом, издавало отвратительный скрежещущий звук. Морган с опаской всмотрелся в темноту, но почти сразу сообразил, что это похрапывает его оруженосец Мелкин.
Что ж, слава богу, хоть кто-то способен спать.
Морган разом вспомнил все. Он находился в королевской процессии вместе с дедом и бабушкой. Они с Мелкином спали в палатке, стоявшей посреди какого-то поля перед Эрнисдарком, столицей. До весны оставалось целых две недели, и погода совсем не радовала. Во время вечерней трапезы было слишком много разговоров. И вина, хотя сейчас он жалел, что не выпил больше намного больше, чтобы изгнать холод из костей, наполнявший все его существо. Лихорадочный холод еще одного отвратительного сна.
Морган вдруг понял, что у него влажные щеки и мокрые глаза. Он плакал во сне.
Папа. Я не мог его догнать
Моргану казалось, что на месте сердца у него дыра и ветер дует сквозь нее. Он сердито вытер лицо рукавом.
Рыдаешь как ребенок. Идиот! Трус! Что, если кто-то тебя увидит?
Морган подумал, что ему сейчас просто необходимо вино, он по опыту знал, что чаша кислого красного вина согреет холодную дыру в его внутренностях и прогонит сон из мыслей. Но вина у него не было. Он выпил все, что подавали за столом, пока обедал с королем и королевой, но этого оказалось недостаточно, чтобы он проспал всю ночь без снов.
Несколько мгновений он раздумывал, не попытаться ли снова заснуть. Снаружи дул ветер, а в лагере полно людей, которые с радостью поспешат к его деду и бабушке, чтобы рассказать, что они видели, как он бродит в такой час. Но воспоминания о бесконечной лесной тропе, об ужасе, который он испытывал, когда не мог догнать отца, были невыносимы.
Вино.
Да, хорошо бы услышать глупые споры друзей, обычные ободряющие слова. И еще лучше снова выпить, выпить так много, чтобы заглушить лесные голоса, не чувствовать холода брошенного ребенка, быть может, не видеть снов.
Морган с трудом поднялся на ноги и выбрался из палатки на поиски столь необходимого ему забвения. У него появилась отличная идея он знал, где следует начать.
Не существовало никакой королевской декларации или официального заявления о том, что какая-то палатка, где ночевали наббанайские рыцари сэр Астриан и сэр Ольверис, является импровизированной таверной. Присутствия бывалого пьяницы сэра Порто и постоянного снабжения вином было вполне достаточно.
В большом королевском лагере царила темнота, но в свете пары фонарей палатка казалась празднично изукрашенной. Старина сэр Порто посмотрел в свою чашу и кивнул.
Благослови нас, когда мы слабы, о господи, сказал он меланхолично. И сохрани свое благословение на будущее, будь добр, ведь скоро мы снова ослабеем. Он сделал большой глоток и вытер влажный рот и неряшливую белую бороду тыльной стороной ладони. Это последняя, продолжал он. Бог, будь ко мне добр, я отдал бы все за небольшую чашу красного вина из Ванстриса, которое подают в «Девице». Отличное вино для мужчин. А эта виноградная вода едва ли прожила достаточно, чтобы узнать о существовании солнца.
Чтобы получать от греха удовольствие, не требуются особо глубокие познания о нем, заявил сэр Астриан.
Пожалуйста, милорд, сказала молодая женщина, сидевшая на коленях Астриана, которая безуспешно пыталась встать. Меня накажут, если я не вернусь к работе! Отпустите.
Однако Астриан не ослабил хватки, продолжая удерживать ее на коленях.
Что? вскричал он. Неужели ты вернешься к скуке, царящей в фургонах стариков? Он протянул руку и дернул за корсаж платья девушки так, что ее грудь едва не выпала наружу.
Милорд! Она попыталась привести в порядок платье, но его руки тут же устремились в другое место.
Входной клапан палатки затрепетал, но не открылся. Что-то солидного размера в нем запуталось, и шесты закачались, словно началась буря.
Похоже, наследник всех земель Светлого Арда попал в ловушку, сказал сэр Астриан. Кто-то должен его освободить и получить в награду приличное поместье.
Ты получишь солидный удар по заднице, раздался голос, хозяин которого сражался с клапаном, словно бабочка, пытающаяся выбраться из кокона. Как только я тебя найду.
Кто-нибудь срочно окажите помощь благородному принцу! вскричал Астриан. Я бы сделал это сам, но сейчас я участвую в отчаянном сражении.
Ему наконец удалось преодолеть сопротивление молодой женщины и стянуть с нее платье, полностью обнажив ее грудь. Однако, вместо того чтобы сдаться и попытаться ее прикрыть, она удвоила попытки вырваться, ругаясь и размахивая руками.
Груди, груди! запел сэр Астриан. Груди, груди, звонят во всем Наббане! В тот день, когда повесили нашего Спасителя, и, хотя ни одна рука не тянула за веревку, груди во всех башнях звонили, чтобы доказать: Эйдон наш господин!
С помощью угрюмого черноволосого сэра Ольвериса принц Морган наконец высвободился из плена. Пряди волос Моргана, слишком темные, чтобы их назвать золотыми, прилипли к лицу, влажные от тающих снежинок. Брови, чуть более темные и густые, чем волосы, смущенно приподнялись, когда он увидел, как служанка отчаянно пытается вырваться на свободу.
С помощью угрюмого черноволосого сэра Ольвериса принц Морган наконец высвободился из плена. Пряди волос Моргана, слишком темные, чтобы их назвать золотыми, прилипли к лицу, влажные от тающих снежинок. Брови, чуть более темные и густые, чем волосы, смущенно приподнялись, когда он увидел, как служанка отчаянно пытается вырваться на свободу.