Я крепко сжала губы, чтобы он понял, что мне не смешно.
И это нужно было сделать прямо сейчас?
Извините. Но я задолжал матери небольшую сумму, и она наверняка будет рассчитывать на то, что при встрече я верну ей деньги.
Вы взяли деньги в долг у родной матери? спросила я, не веря своим ушам.
Я проиграл пари, ответил Джек и, нажав на газ, выехал на Калхаун-стрит.
Вы заключили с матерью пари и проиграли? О чем же был спор? спросила я с улыбочкой.
Не имею права вам говорить, ответил он, покосившись на меня.
Не имеете права? Почему? Тоже мне, бастион секретности! Любой, кто захочет что-то узнать о вас, найдет все, что ему нужно, в Интернете.
Он упрямо выпятил нижнюю челюсть.
Но есть вещи, о которых вам не расскажет даже Гугл.
Обиженная тем, что он не желает делиться со мной секретом, я скрестила руки на груди.
Смотрю, вы не любитель проигрывать, даже собственной матери.
И это тоже, ответил он и усмехнулся. Помимо всего прочего.
Я отвернулась. Не хотелось, чтобы он заметил, что эта его внезапная скрытность возбуждает меня. Возможно, потому, что он уже и так многое знал обо мне. А может, это было что-то совсем другое.
Мы молча проехали несколько кварталов до Кинг-стрит, где Джек припарковался у тротуара неподалеку от антикварного магазина его родителей. Я нервничала из-за предстоящей встречи с его матерью. Встав, я разгладила свою узкую белую льняную юбку и направилась вместе с Джеком к внушительным витражным дверям, что вели в почтенный магазин антиквариата.
В ноздри тотчас ударил запах, точно такой же, как и у старых домов, смесь гниения и тлена, огромных счетов за ремонт и мертвых людей. Он принес с собой и старые воспоминания, ворошить которые мне было совершенно ни к чему.
Демонстрационный зал был до отказа набит темной полированной мебелью, которая, однако, не подавляла. На маленьких столиках здесь и там были расставлены хрупкие безделушки, оттеняя темно-красные стены и броскую позолоту люстр на потолке. Со стен, заключенные в позолоченные рамы, на нас взирали выполненные маслом портреты мужчин, женщин и детей, словно пытаясь показать домовладельцам Чарльстона, как шикарно будут смотреться красивая мебель и настенные украшения в их собственных богатых домах. Проходя по Кинг-стрит, я всегда заглядывала в эти витрины, снедаемая желанием войти и коснуться старого дерева. Впрочем, не меньше мне хотелось и прямо противоположного: отвернуться и забыть, почему я так ненавижу старые дома и мебель.
Нам навстречу из глубин магазина вышла невысокая белокурая женщина со строгой прической, в элегантном костюме и туфельках от Шанель. По темно-голубым глазам и изящной форме бровей я моментально узнала в ней мать Джека. Интересно, выгибать бровь он тоже научился у нее, или это черта, унаследованная от всех Тренхольмов?
Джек, дорогой. Тебе давно пора заглянуть ко мне в магазин и проведать старушку-мать.
Она взяла обе его руки в свои и, привстав на цыпочки, подставила щеку для поцелуя. У нее была гладкая, безупречная кожа и лицо из породы тех, что с возрастом становятся лишь прекраснее, как будто в жизни с ней случалось только хорошее и не было никаких забот и переживаний, которые бы наложили на него свою печать. Что вряд ли, если она действительно была матерью Джека.
Ты принес мои деньги?
Он поцеловал ее, а затем заключил в медвежьи объятия, в которых она, похоже, чувствовала себя вполне комфортно. Я невольно улыбнулась.
Каждый раз, когда я вижу тебя, мам, ты становишься все моложе и моложе. Ты должна показать мне, где он, этот твой источник молодости. Да, я привез твои деньги. И мы с тобой будем в расчете.
Она улыбнулась, и они оба обратили на меня взгляды своих одинаковых глаз.
Мама, это моя новая знакомая, Мелани Миддлтон. Мелани, это моя мама, Амелия Тренхольм.
Она посмотрела на меня и протянула руку. Я пожала ее и удивилась твердости рукопожатия, тем более что ее кожа на ощупь была такой же мягкой, что и на вид. Не выпуская моей руки, Амелия Тренхольм пристально посмотрела мне в лицо. У меня шевельнулось нехорошее чувство.
Рада познакомиться с вами, пролепетала я, пытаясь предотвратить неминуемую катастрофу.
Мы встречались раньше, сказала она, беря мою руку в обе свои. В доме вашей бабушки на Легар-стрит, когда вы были маленькой девочкой. Мы были подругами, ваша мать и я. Она пытливо посмотрела мне в лицо.
Я помню, ответила я, не решаясь посмотреть ей в глаза. Но я никогда не видела связи между подругой матери и матерью Джека, хотя у вас одно и то же имя. Наверное, потому, что я не помнила, что у вас есть сын.
Она кивнула.
Ничего удивительного. Когда я приходила в гости к вашей матери, я оставляла Джека дома. Не считая вас, Джинетт не жаловала маленьких детей.
«Я даже знаю почему», чуть не вырвалось у меня, но промолчала. Я давно похоронила память о матери и не собиралась воскрешать ее призрак.
Миссис Тренхольм улыбнулась.
Вы похожи на нее. У вас отцовские глаза, но все остальное от Приоло. Вы тоже поете?
Не могу взять ни одной ноты, призналась я, опуская руку. Мне страстно хотелось сменить тему, и вместе с тем было грустно лишаться тепла ее руки. Мне давно не напоминали о том, чего я так долго была лишена. С другой стороны, как можно тосковать по тому, чего у вас никогда не было?
Но вы хотя бы любите оперу? Ваша мать в свое время сделала себе имя в Европе. Мне казалось, у вас непременно должен быть слух.
Джек хихикнул у меня за спиной.
Мама, она слушает группу «ABBA». Думаю, этим все сказано.
Я была готова огрызнуться, мол, если я равнодушна к опере, это еще не значит, что я не слушаю другую музыку, но по какой-то причине мне захотелось предстать перед его матерью в самом лучшем свете.
Миссис Тренхольм с улыбкой взяла меня под руку.
У любой музыки есть свои достоинства. Хотите кофе, дорогая? Я только что заварила новый кофейник. Мы могли бы сесть и поговорить, а Джек тем временем пусть поможет отцу распаковать коробки со столовым серебром и тарелками, которые он привез с аукциона во Франции.
Джек насупил брови, но спорить не стал.
Хорошо, мама. Но не рассказывай ничего из моих детских конфузов.
Поступи я так, я бы проговорила целый месяц. А теперь ступай, помоги отцу. Можешь не торопиться.
Амелия Тренхольм ненавязчиво подтолкнула меня в глубь магазина, а Джек вышел в боковую дверь, которую я раньше даже не заметила. На овальном обеденном столе из красного дерева, на белых полотняных салфетках стоял кофейный сервиз из лиможского фарфора. Рядом на серванте с элегантными гнутыми ножками стоял высокий серебряный кофейник, а посередине стола серебряная тарелка с печеньем и пирожными.
Садитесь, милая, а я пока налью кофе. Или вы предпочитаете чай?
Нет-нет, спасибо, я выпью кофе, ответила я и посмотрела на сервант. Это работа Томаса Эльфа?
Амелия налила кофе в мою чашку.
У вас зоркий глаз, дорогая. Это один из немногих на сегодняшний день сервантов, поэтому не все понимают цену, которую мы за него просим. Но, я полагаю, вы знаете толк в хорошей мебели, сказала она, глядя мне в глаза, и поставила передо мной изящную кофейную пару. Простите, Мелани. Я не хотела вас огорчить. Но мы с вашей матерью когда-то были близкими подругами и до сих пор изредка поддерживаем связь. Нет ничего удивительного, что я, разговаривая с вами, думаю о ней. Она села на чиппендейловский стул и придвинула его ближе к столу. Я понимаю, почему при упоминании матери вы всякий раз ощетиниваетесь: наверно, на вашем месте так поступил бы любой нормальный человек. Мне также хорошо известны обстоятельства ее исчезновения из вашей жизни. Поэтому, если вы не против, я могла бы поделиться с вами
Амелия налила кофе в мою чашку.
У вас зоркий глаз, дорогая. Это один из немногих на сегодняшний день сервантов, поэтому не все понимают цену, которую мы за него просим. Но, я полагаю, вы знаете толк в хорошей мебели, сказала она, глядя мне в глаза, и поставила передо мной изящную кофейную пару. Простите, Мелани. Я не хотела вас огорчить. Но мы с вашей матерью когда-то были близкими подругами и до сих пор изредка поддерживаем связь. Нет ничего удивительного, что я, разговаривая с вами, думаю о ней. Она села на чиппендейловский стул и придвинула его ближе к столу. Я понимаю, почему при упоминании матери вы всякий раз ощетиниваетесь: наверно, на вашем месте так поступил бы любой нормальный человек. Мне также хорошо известны обстоятельства ее исчезновения из вашей жизни. Поэтому, если вы не против, я могла бы поделиться с вами
Я дрожащей рукой поставила чашку на блюдце.
Миссис Тренхольм, мне действительно неинтересно говорить о матери или пытаться ее понять. Я считаю, что человек должен всегда смотреть вперед, мать же является частью моего прошлого. Поэтому спасибо за кофе, но, боюсь, мне пора.
Амелия крепко сжала мою руку, удерживая меня на месте. Своей настойчивостью она так напомнила мне своего сына, что я почти улыбнулась.
Смотрю, характером вы в отца. Сидите, и мы попробуем начать все заново, договорились? Я не буду говорить про вашу мать. Вместо этого мы можем посидеть и поболтать о Джеке. Или же о вашем новом доме и его изумительной обстановке, которая выше всяческих похвал. Я знаю это, потому что бывала там не раз. И пожалуйста, зовите меня Амелия.
Убрав с моей руки свою руку, она улыбнулась, чем снова напомнила своего сына. Чуть расслабившись, я откинулась на спинку стула.
Простите. Обычно я не такая вспыльчивая. Просто дают о себе знать события последних дней. Сначала кончина мистера Вандерхорста, затем свалившийся мне в наследство дом. Из-за этого я могу целую ночь пролежать без сна.
Миссис Тренхольм легонько похлопала меня по руке и сочувственно кивнула:
Прекрасно вас понимаю. Наверно, в вашей ситуации со мной было бы то же самое. Так что я на вас не в обиде.
Спасибо, ответила я, добавляя себе в кофе три пакетика сахара и сливки. К ее чести, она никак это не прокомментировала, лишь пододвинула ко мне блюдо с пирожными. Поскольку мне не надо было производить на эту женщину впечатление, я взяла сразу два.
Как только завершу инвентаризацию всей мебели в доме, обязательно обращусь за помощью к вам, сказала я, глотнув кофе. Я была бы благодарна, если бы вы помогли мне определить ценность самых крупных предметов, а также посоветовали, как их можно отреставрировать. Боюсь, для меня одной это непосильная задача. В моей же собственной квартире Чиппендейл и Шератон будут смотреться инородным телом. Я рассмеялась собственной шутке и тотчас пожалела, потому что Амелия поморщилась.