Узел, сдавливающий мою грудь, ослабевает.
Я понимаю. Все нормально. Слушай, я понимаю. Я обвожу рукой комнату. Посмотри это мой грандиозный вечер осеннего бала. Не знаю, заметила ли ты, но у меня тоже только одна подруга. Я же сказал об этом на кухне, так? У наших семей подпорченная история. Все это отвратительно, но это действительно значит, что я тебя понимаю. И ты мне нравишься.
Я переставляю миску с попкорном на журнальный столик и осторожно обнимаю Эллери. Она со вздохом прижимается ко мне. Это, по сути, дружеское объятие. Волосы Эллери падают ей на глаза, поэтому я убираю их, и сам не замечаю, как беру ее лицо в ладони. Какое приятное ощущение. Эллери смотрит мне прямо в глаза, губы изгибаются в легкой вопросительной улыбке. Я приближаю ее лицо к себе и, пока не успел опомниться, целую.
Губы у нее мягкие, теплые и чуточку маслянистые. Ладонь Эллери скользит по моей груди вверх и обнимает меня за шею, и по моему телу медленно распространяется тепло. Затем она легонько прикусывает мою нижнюю губу, и между нами пробегает электрический разряд. Я обнимаю Эллери и затягиваю к себе на колени, целуя ее губы и кожу на шее. Она толкает меня на подушки, ложится рядом со мной, и, черт возьми, этот вечер становится потрясающим.
Громкое клацанье заставляет нас замереть. Каким-то образом мы столкнули на пол пульт. Эллери садится в тот момент, когда наверху раздается мамин голос:
Малкольм? Всё в порядке?
Черт. Она на кухне. Мы с Эллери отодвигаемся друг от друга:
Отлично. Просто мы уронили пульт.
Мы оба красные, с глупыми улыбками, ожидаем ответа моей матери.
А, ясно. Я делаю горячий шоколад, хочешь?
Нет, спасибо, говорю я, пока Эллери пытается укротить свои волосы. А мне не терпится снова запустить в них руки.
А ты, Эллери? спрашивает мама.
Я не хочу, спасибо, отвечает Эллери, прикусывая губу.
Хорошо.
Минута, в течение которой мама поднимается наверх, длится вечно. Эллери отодвигается в другой угол дивана.
Может быть, и хорошо, что нас прервали, произносит она, краснея еще больше. Мне кажется, лучше я лучше всего расскажу тебе свою теорию.
В голове у меня туман.
Что расскажешь?
Свою криминальную теорию.
Твою О. Да, да. Я делаю вдох, чтобы сосредоточиться, и выпрямляюсь. Но она не обо мне, нет?
Определенно, нет, говорит Эллери. Но она касается Кэтрин. И еще я думаю, что если мы правы насчет мистера Баумена, то, может, это было только начало э событий.
Она накручивает прядь волос на палец, что является дурным знаком. У меня до сих пор еще не укладывается в голове, что Кэтрин могла сбить мистера Баумена; я не уверен, что готов к новым событиям. Но последние пять лет я избегал разговоров о Лейси и Деклане, и это ничему не помогло.
Что ты имеешь в виду? спрашиваю я.
Итак. Вернемся к квитанции. Мы совершенно уверены, что Брук знала о наезде, правильно? Она или была в машине, когда это случилось, или Кэтрин рассказала ей. Эллери отпускает волосы и начинает теребить кулон на цепочке. Кэтрин, должно быть, пришла в ужас от того, что это станет известно. Одно дело совершить наезд, но уехать после этого, даже не остановившись, чтобы помочь она станет изгоем в школе плюс подорвет положение своего отца в городе. Не говоря уже об уголовном преследовании. Поэтому она решает это скрыть. И Брук соглашается ей помочь, но, думаю, она об этом пожалела. Она все время выглядела очень встревоженной и грустной. С момента нашего с ней знакомства, которое состоялось сразу после смерти мистера Баумена. Если только она не всегда была такой?
Нет, говорю я, меня мутит при мысли о Брук, улыбающейся с фотографии класса на листовке. Не была.
А потом, в офисе «Фермы страха», она без конца повторяла слова типа: «Я не должна была, мне нужно им сказать, это неправильно». Что заставляет меня думать, она чувствовала себя виноватой.
В висках стучит.
Она спросила меня, совершал ли я когда-нибудь действительно серьезную ошибку.
Глаза Эллери расширяются.
Она так спросила? Когда?
В офисе. Пока ты искала Эзру. Она сказала Что-то насчет ошибки, которая не была, ну, обычной ошибкой. И что она хотела бы иметь других друзей.
Эллери кивает.
Это сходится, произносит она.
С чем?
С кучей вещей. Начнем с вандализма, говорит Эллери. Я в изумлении хлопаю глазами. Послания стали появляться только после того, как Кэтрин отремонтировала свою машину. Она забрала ее второго сентября, а акция по сбору средств в память о Лейси состоялась четвертого сентября, правильно? Я киваю, и Эллери продолжает: Я постоянно думаю, каково было Кэтрин тогда, когда весь город оплакивал мистера Баумена и искал ответы. Она, вероятно, действовала с большой осторожностью, до ужаса боясь, что о ней узнают или она сама выдаст себя. Поэтому я подумала, а что, если этот вандализм дело рук Кэтрин?
Глаза Эллери расширяются.
Она так спросила? Когда?
В офисе. Пока ты искала Эзру. Она сказала Что-то насчет ошибки, которая не была, ну, обычной ошибкой. И что она хотела бы иметь других друзей.
Эллери кивает.
Это сходится, произносит она.
С чем?
С кучей вещей. Начнем с вандализма, говорит Эллери. Я в изумлении хлопаю глазами. Послания стали появляться только после того, как Кэтрин отремонтировала свою машину. Она забрала ее второго сентября, а акция по сбору средств в память о Лейси состоялась четвертого сентября, правильно? Я киваю, и Эллери продолжает: Я постоянно думаю, каково было Кэтрин тогда, когда весь город оплакивал мистера Баумена и искал ответы. Она, вероятно, действовала с большой осторожностью, до ужаса боясь, что о ней узнают или она сама выдаст себя. Поэтому я подумала, а что, если этот вандализм дело рук Кэтрин?
Зачем ей это делать?
В моем голосе сквозит сомнение.
Эллери ведет ногтем по цветочному узору на обивке дивана, не смотря на меня.
Отвлекающий маневр, спокойно произносит она. Весь город сосредоточился на угрозах вместо произошедшего с мистером Бауменом.
К горлу подкатывает тошнота, потому что в словах Эллери точно есть доля правды. Преследователь осеннего бала отодвинул на задний план случай с наездом на мистера Баумена гораздо быстрее, чем это было вообще возможно.
Но зачем втягивать в это тебя? спрашиваю я. И себя, и Брук?
Ну, Кэтрин и Брук понятно, потому что если они и есть цель, то никто не подумает, что они к этому причастны. Меня не знаю. Эллери продолжает прочерчивать узор, не отрывая взгляда от руки, как будто если она хоть на секунду отвлечется, диван исчезнет. Может, это просто был способ усложнить интригу или что-то в этом роде. Потому что моя семья тоже некоторым образом связана с трагическими событиями, пусть даже королевой была Сейди, а не Сара.
Но как Кэтрин это делала? Она же была в культурном центре, когда расписали указатель, замечаю я. И на «Ферме страха» она была на сцене со всеми остальными чирлидерами, когда на экране стали мелькать все эти картинки.
Экран можно было запрограммировать заранее. Но что касается остального думаю, ей понадобилась бы помощь. Брук уже была втянута, а Вив и Тео сделали бы для Кэтрин все, о чем она попросит, не так ли? Или был момент, когда ты ее не видел?
То есть да. Я вспоминаю, как Кэтрин смылась от меня, едва все переключились на мою мать и на меня. «О, здесь Тео». Как долго она отсутствовала? Я тру висок. Не помогает. Чем дольше мы говорим с Эллери, тем больше я волнуюсь. Может быть. Но если честно, это немного притянуто, Эллери. И это по-прежнему не объясняет, что случилось с Брук.
Это-то меня и беспокоит, так же тихо произносит Эллери. Я постоянно думаю, что, пока Кэтрин отвлекала общественность, Брук собиралась с мужеством рассказать людям, что случилось. И хотела заполучить назад доказательство. Что, если Кэтрин это знала и сделала что-нибудь, чтобы заставить ее молчать.
По спине бежит холодок.
Например?
Не знаю. И я очень, очень надеюсь, что ошибаюсь. Эллери говорит быстро, лихорадочно, словно ей отвратительны собственные слова. Но у Кэтрин был мотив. Была возможность. Это два из трех условий, необходимых для совершения преступления.
Желудок у меня словно наливается свинцом.
Какое же третье?
Ты должен быть человеком, который способен на подобное.
Эллери наконец поднимает на меня глаза, лицо у нее задумчивое.
Кэтрин на это не способна, не задумываясь произношу я.
Даже если она думала, что все потеряет? На этот раз я реагирую не так быстро, и Эллери продолжает: Это может объяснить, почему она бросила то случайное обвинение против тебя и Брук, так? Все что угодно, чтобы отвлечь внимание.
Но, Эллери Господи, да о чем ты вообще говоришь? Я перехожу на напряженный шепот. Похищение? Хуже? Я могу согласиться с остальным, до какой-то степени. Сбила человека и уехала с места аварии, даже размещение по городу всех этих посланий. Это крайность, но я могу представить, как человек делает это под давлением. Заставить же Брук по-настоящему исчезнуть совсем другое дело.
Я знаю, говорит Эллери. Кэтрин или должна отчаяться настолько, чтобы потерять всякое представление о том, что хорошо, а что плохо, или она хладнокровная преступница. Она снова принимается прочерчивать узор на обивке дивана. Ты прожил рядом с ней несколько месяцев. Ты считаешь это возможно?
Уверен, что Кэтрин живет в зачарованном мире.
Но я понимаю, что это не совсем верно. Может, Питер и не чает в Кэтрин души, но за те четыре месяца, что я прожил здесь, я почти ничего не слышал о первой миссис Нилссон. Кэтрин не просто не разговаривает с матерью, она вообще не говорит о ней. Можно подумать, что у нее только один родитель. Это то немногое, что нас объединяет. Неприятно, конечно, но это не означает, что и вся твоя жизнь искажена. Вероятно.
Несколько минут мы с Эллери молчим, наблюдая, как превратившийся в робота Защитник избивает своего бывшего обидчика. По-моему, именно это и делает данный сериал таким популярным: обычный парень, которому постоянно достается, может внезапно стать особенным и сильным. В Голливуде возможен любой сценарий. Может, Эллери провела слишком много времени в том мире.
А может, я совсем не знаю свою сводную сестру.
Если хоть что-то из этого правда, то, по-твоему, она должна сделать следующий шаг с анонимными угрозами, так? спрашиваю я наконец. С исчезновением Брук они прекратились. Если бы ты хотела отвлечь людей, теперь самое время. Телеэкран мигает, когда Защитник выключает все фонари в городском квартале. Прямо сейчас, на осеннем балу.