Конечно, согласился он слишком быстро.
Мы уже не в Вашингтоне, напомнила я, Никто не подслушивает.
Правда, всe
Раньше ты мне никогда не врал, сказала я, подставляя руки потоку горячего воздуха от печки, так что и сейчас, пожалуйста, не начинай.
Толстяк вздохнул и провел по волосам ладонью. Обычно парень стригся коротко, но сейчас ему явно было не до этого.
Всe это сложно. Всe сложно. Мне жаль, что мы редко видимся, а когда встречаемся, я постоянно чем-то недоволен. Просто этому нет конца. Мы работаем. Но одни этому рады, а другие от того же самого впадают в бешенство. Мы пытаемся изменить мнение людей о нас, а они еще больше убеждаются в собственной правоте, потому что не любят, когда их заставляют увидеть свои ошибки. Я пытаюсь убедить всех и каждого в том, что существует Совет, и мы учитываем абсолютно всe, но нам постоянно приходится подчинять наши первоначальные цели намерениям правительства. Это сводит с ума, и эти ужасные люди, которых постоянно показывают в новостях, со своими отвратительными плакатами, или те другие, которые убили мальчика-«пси» в Калифорнии и утверждали, что это была самозащита, всe это никогда не прекращается. Если бы мы добились хотя бы какого-то прогресса насчет выплаты компенсаций
Судебная система уже отвергла несколько гражданских исков, поданных против правительства семьями, в которых дети погибли из-за ОЮИН или выжили, но оказались в лагерях. Каждый раз судьи озвучивали одни и те же причины. Администрация и корпорация «Леда» провели тестирование в разумных объемах, чтобы убедиться в безопасности вещества «Амброзия». Правительство намеревалось добавить этот препарат в систему водоснабжения, чтобы предотвратить биологический терроризм. Принимая во внимание наши сверхспособности и опасение, что ОЮИН может оказаться заразным, на тот момент у правительства были причины видеть в нас неминуемую угрозу.
Президент Круз вела тайные переговоры, чтобы добиться компромиссного соглашения, но до момента, когда мы получим хоть какой-то результат, могли пройти годы. События затронули почти каждую семью в США, а страна никак не могла выбраться из долгов и погружалась в еще большую депрессию. Так что на выплаты попросту не было денег.
От имени администрации Грея были озвучены официальные извинения за невмешательство в ситуацию. По крайней мере, это было уже что-то. Но когда Толстяк представил смету на обустройство в здании парламента мемориального зала, спикер запретил эти расходы, объяснив, что народу «нужно время осмыслить трагедию, и после этого он сможет надлежащим образом оплакать ее».
Толстяк, начала я и потянулась к нему, чтобы пожать его руку. За все время, что мы путешествовали вместе, я никогда не видела его в таком состоянии. Почему ты ничего не говорил?
Потому что знал, на что я иду. Парень покачал головой. Эй, послушай-ка меня. Прости, Зу. На самом деле не всe так плохо. Я просто расстроен. Я пытаюсь напомнить себе, что делаю хорошее дело, даже если приходится тяжело. Через год вспомню весь этот кошмар и посмеюсь над собой.
Всe может стать лучше и станет лучше. Я верила в это всем сердцем. Но моему другу была нужна помощь. Мы нужны ему, чтобы снять часть груза с его плеч.
Думаю, за такой оптимизм Руби выгонит тебя из Команды Реальность, весело сказала я.
Я устал от этой Команды, подавленно ответил Толстяк, прибавив скорость и пролетая мимо рабочих, ремонтировавших асфальт на другой стороне. Надоела она мне. Я лучше буду дураком, который на что-то надеется и работает, чтобы что-то изменить, чем циником, который ничего не делает и смеется, когда жизнь подтверждает его сомнения.
Я кивнула.
В этом я с тобой тоже согласна.
Он улыбнулся.
Спасибо, что выслушала. Иногда мне кажется, будто я просто разговариваю сам с собой.
Мы все можем тебя выслушать, пообещала я. Ты же говоришь за всех нас.
Улыбка исчезла.
Не все.
Теперь я могла, наконец, задать вопрос, который мучал меня несколько месяцев.
Они причинили тебе боль?
Они ничего не сделали просто ушли, сказал Толстяк, стараясь, чтобы его голос звучал не так горько. Даже не сказали мне, что уходят.
Я имею в виду тех, кто допрашивал тебя после их исчезновения, тихо пояснила я.
Толстяка ФБР допрашивало не так, как меня изводили неделя за неделей, следя за каждым его шагом. Я же не представляла для них интереса. Два агента ФБР заглянули в квартиру Кейт, чтобы задать мне несколько вопросов о том, когда я последний раз видела Руби и Лиама, но Кейт присутствовала при допросе. И через час она заставила их уйти. Вот и всe.
Сначала я пребывала в ярости: конечно, что может знать маленькая девочка, да? Но я видела, как тяжело следствие далось Толстяку.
Я видела, как он сидит перед Конгрессом и свидетельствует под присягой, что не знает, где находятся его «так называемые друзья», и на все вопросы дает один ответ: «Я не знаю. Я не общался с ними уже несколько месяцев». Я помню, когда агенты заявились во время семейного ужина, чтобы обыскать его квартиру в поисках улик, и забирали всe, что хотели, даже книги просто чтобы напугать его. Я видела, как на его чудесных родителей нападали репортеры, следователи, обычные американцы, которые презирали «пси». В итоге им пришлось уехать из Вирджинии.
В кои-то веки мой возраст защитил меня от реальности.
Нет, сказал парень, немного помолчав. Они просто задавали вопросы, на которые у меня до сих пор нет ответа.
Я вытащила из подстаканника сложенную карту. Толстяк проложил маршрут до Блэкстоуна, маленького городка на юге Вирджинии, о котором я никогда раньше не слышала.
Я вытащила из подстаканника сложенную карту. Толстяк проложил маршрут до Блэкстоуна, маленького городка на юге Вирджинии, о котором я никогда раньше не слышала.
Нам ехать примерно три часа, произнес он уже своим обычным тоном. Скажи, когда проголодаешься. Я взял воду и протеиновые батончики. Температура нормальная?
Всe великолепно, откликнулась я. Хочешь я включу радио?
На самом деле, если ты не против, ответил он, я бы предпочел тишину.
Я улыбнулась и откинулась на спинку, глядя на дождь.
Я тоже.
Глава пятнадцатая
Мне никто не сказал.
Быстрыми решительными шагами я шла по протоптанной тропинке к Убежищу, скрестив руки на груди. Недавно прошел сильный дождь, и утоптанная земля была усыпана листьями, испещрена вмятинами кроссовок. И когда я проходила мимо очередной цепочки следов, направленных в сторону озера, каждый раз начинала гадать, не принадлежат ли они Лиаму или Руби.
Но мысль об этом лишь наполняла меня яростью.
Я чувствовала, как она разгорается у меня под кожей, как заряд, запертый в электрической цепи, которую никак не замкнуть.
Мне никто не сказал.
Две недели. Две чертовых недели назад они ушли, и Толстяк не смог найти момент, чтобы сообщить мне об этом? Лиза рассказала, что ребята сразу же вышли с ним на контакт. И у Толстяка было немало шансов сообщить об этом и мне тоже самому или через Вайду. Неужели непонятно, что для меня это тоже важно: люди, которых я люблю, просто просто исчезли! Более того, они покинули Убежище самое важное место в их жизни?
Меня колотило. Я прижимала к груди руки, чтобы этот раскаленный жар не вырвался наружу.
увидишь, что детей стало гораздо больше, чем ты помнишь, почти двадцать. Самому младшему девять. Сузуми?
Наконец я подняла взгляд от тропы.
Когда-то Убежище, наверное, было чьим-то летним домиком. Уединенный дом на озере, настолько закрытый от внешнего мира, насколько это вообще возможно.
Лиам и его отчим основательно поработали, расширяя постройку, которая изначально была двухэтажным деревянным строением. Темные, естественные цвета всевозможные неяркие оттенки зеленого и коричневого помогали сооружению сливаться с местностью. Несмотря на то что над домом возвышалась современная остроконечная крыша, когда я в первый и последний раз увидела Убежище, мне подумалось, что этот дом будто вырос прямо из земли подобно окружавшим его деревьям.
Мы подошли ближе, я заметила знакомые веревки на деревьях, но погодите-ка. До дома еще идти и идти, а в тот раз эти канаты не уходили так далеко в лес.
Я запрокинула голову, прослеживая веревку, которая шла прямо над головой и крепилась к дереву справа.
Это был массивный виргинский дуб. К его стволу была прислонена металлическая лестница, на которой висело ведро с молотками и гвоздями. Между самыми крепкими ветвями уже было установлено основание для деревянной платформы.
Тут будет Домик на дереве уже десятый, когда Лиам м-м-м, когда один из нас соберется закончить его, сказала Лиза. Остальные уже готовы и вовсю используются. После того как Ли построил первый и дети сразу его заняли, они с Руби решили, что нужно больше, так у остальных тоже появится личное пространство. Потом домики начали вырастать как грибы, потому что Лиам не любит говорить «нет». И теперь домов на деревьях больше, чем настоящих.
Они великолепны, с трудом выдавила я.
Обычно дети и спят там, если только не становится слишком жарко или слишком холодно тогда приходится возвращаться в дом, добавил Джейкоб.
Меня окатило внезапное чувство вины. Я тонула в нем, им захлебывалась. В первый раз я вдруг со всей ясностью ощутила, сколько лет было упущено. Каждый домик на дереве был для меня словно глубокая рана. Всe тело напряглось от желания развернуться и убежать, но я не могла отвести от них взгляд.
Вот по чему я скучала.
Почему я не вернулась?
Посмотри, что они сделали без тебя.
Почему я просто не нашла способ связаться с ними?
Ты не принадлежишь этому месту.
Я прижала руку к горлу, надеясь, что это поможет снять спазм.
Я знаю, что идея Убежища тебе не нравится, начал Джейкоб, неправильно истолковав мой жест.
Я подняла ладонь, призывая его замолчать.
Дело не в этом. Я никогда так не считала.
Я подняла ладонь, призывая его замолчать.
Дело не в этом. Я никогда так не считала.
Тогда в чем? спросила Лиза.
Лиза перебил ее Джейкоб.
Нет, я хочу узнать, вскинулась она, поворачиваясь ко мне. Ты так и не вернулась сюда, а они не переставали в это верить.
Ее слова прозвучали как обвинение, и осознание правды, которую я отрицала все эти годы, нахлынуло на меня.
Я заставила их страдать. Я сделала больно тем двоим, которых любили Лиза и Джейкоб, и все остальные, кто укрылся здесь. Даже старые шрамы могут открыться, если сильно на них надавить.
Мне хотелось закричать, врезать кулаком во что-то твердое, в одно из этих деревьев. Я хотела выпустить на волю годы молчания, вставшие между нами, чтобы они выплеснулись наружу, словно кровь.