Приносят еду, и мы замолкаем, пока расставляем тарелки. Я набрасываюсь на еду, как будто в последний раз.
Гомес сидит, смотрит, как я ем, а сам не притрагивается к обеду. Я видел, как Гомес делает то же самое в суде, по отношению к свидетелям другой стороны. Он просто хочет, чтобы они рассказали все. Я не возражаю против полной правды, но сначала еда. На самом деле мне нужно, чтобы Гомес все знал, потому что в последующие годы он не раз будет спасать мою задницу.
Я уже почти покончил с лососем, а он так и сидит.
Ешь, ешь, говорю я, подражая миссис Ким; он окунает ломтик картошки в кетчуп и медленно пережевывает. Не волнуйся, я сознаюсь. Просто дай мне спокойно насладиться последней едой приговоренного.
Он капитулирует и принимается за свой бургер. Ни один не произносит ни слова, пока я не приканчиваю фрукты. Лэнс приносит мне еще кофе. Я добавляю сливок, размешиваю. Гомес смотрит на меня так, будто схватит сейчас за плечи и начнет трясти. Ладно, товарищ, ты сам напросился.
Ну хорошо. Получай: путешествия во времени.
Гомес закатывает глаза и корчит рожу, но ничего не говорит.
Я путешественник во времени. В настоящий момент мне тридцать шесть лет. Сегодня утром было девятое мая двухтысячного года. Вторник. Я был на работе и только что закончил экскурсию для группы из Кэкстон-клуба. Я ушел к стеллажам переставлять книги дальше, когда внезапно очутился на Скул-стрит, в девяносто первом году. Типичная проблема где раздобыть одежду. Какое-то время я прятался под чьим-то крыльцом. Было холодно, никто не проходил мимо, и потом наконец я увидел паренька, одетого ну, ты видел, что на мне было. Я на него напал, забрал деньги и все, во что он был одет, кроме трусов. Напугал до смерти; наверное, он подумал, что я его изнасиловать собираюсь или еще что. В любом случае, одежду я добыл. Хорошо. Но в этом районе нельзя ходить в таком прикиде и ожидать, что все отнесутся к этому с пониманием. Поэтому я весь вечер терпел всякое дерьмо от прохожих, и твой друг оказался последней каплей. Извини, если сильно его покалечил. Мне очень была нужна его одежда, особенно обувь. Гомес смотрит под стол на мои ноги. Я постоянно оказываюсь в подобных ситуациях. Со мной что-то не так. Я теряюсь во времени и не знаю почему. Я не могу это контролировать, не знаю, когда это случится или где и когда я окажусь. Поэтому для того, чтобы выжить, я взламываю замки, ворую в магазинах, шарю по чужим карманам, нападаю на людей, попрошайничаю, вламываюсь в дома, ворую машины, вру, хожу по газонам и перебегаю пути перед поездом. В общем, я делаю все.
Убиваешь?
Ну, насколько я знаю, нет. И никогда никого не насиловал. Я смотрю на него, говоря это. У него абсолютно бесстрастное лицо. Ингрид. Ты и вправду ее знаешь?
Я знаю Селию Аттли.
Господи. Ну и компания у тебя. Как Ингрид пыталась покончить с собой?
Передозировка валиума.
Девяносто первый год? Ну да. Это будет ее четвертая попытка самоубийства.
Что?
А, ты не знаешь? Селия знает далеко не все. Ингрид удастся уйти из жизни второго января девяносто четвертого. Она выстрелит себе в грудь.
Генри
Знаешь, это случилось шесть лет назад, и я все еще зол на нее. Вот же идиотка. Но она была в жуткой депрессии, и довольно давно, и ее это просто затянуло. Я ничего не мог сделать для нее. Из-за этого мы вечно ссорились.
Это совсем не смешная шутка, книжный мальчик.
Хочешь доказательств?
Улыбается.
Как насчет фотографии? Той, которую ты видел у Клэр?
Улыбка исчезает.
Хорошо. Я признаю, что это довольно-таки необъяснимо.
Я встретил Клэр впервые в октябре девяносто первого. Она видела меня первый раз в сентябре семьдесят седьмого. Ей было шесть, а мне тогда будет тридцать восемь. Она знает меня всю жизнь. Сейчас, в девяносто первом году, я только начинаю ее узнавать. Кстати, можешь об этом спросить саму Клэр. Она тебе расскажет.
Уже спросил. И она рассказала.
Ну, Гомес, черт побери, зачем ты отнимаешь драгоценное время, заставляя меня рассказывать все снова! Ты ей не поверил?
Нет. А ты бы поверил?
Конечно. Клэр очень правдива. Вот что делает с людьми католическое воспитание. (Подходит Лэнс, приносит еще кофе. Кофеина во мне уже достаточно, но еще немного не повредит.) Итак? Какие тебе еще нужны доказательства?
Клэр сказала, ты можешь исчезать.
Да, это один из моих самых ярких светских талантов. Не отходи от меня ни на шаг, и рано или поздно я растворюсь. Может, понадобится минута, час или день, но в этом отношении я очень последователен.
В двухтысячном году мы знакомы?
Да. Я ухмыляюсь ему. Мы дружим.
Расскажи мне о моем будущем.
Черт. Это плохая мысль.
Нет.
Почему?
Гомес, чему быть, того не миновать. Если знать заранее, все становится очень странно. В любом случае, изменить ничего нельзя.
Почему?
Причинно-следственная связь работает только в одну сторону вперед. Все случается один раз, только один. Если знаешь заранее Я почти всегда чувствую себя в ловушке. Если ты во времени, ты не знаешь, и ты свободен. Поверь мне. Он выглядит расстроенным. Ты будешь свидетелем на нашей свадьбе. А я на твоей. У тебя классная жизнь, Гомес. Но деталей ты от меня не дождешься.
Биржевые наводки?
Да, почему бы и нет. В 2000 году биржа это безумие, но можно на этом сколотить огромное состояние, и Гомес окажется одним из счастливчиков.
Когда-нибудь об интернете слышал?
Нет.
Это компьютерная программа. Огромная всемирная сеть, в нее входит каждый, кто пожелает, и общается с другими по телефонным линиям через компьютер. Ты покупаешь акции. «Netscape», «America Online», «Sun Microsystems», «Yahoo!», «Microsoft», «Amazon.com».
Он лихорадочно строчит.
Точка com?
Не волнуйся. Просто хватай акции на первой же публичной эмиссии. Я улыбаюсь. Хлопни в ладоши, если веришь в фей.
Я думал, ты зарежешь любого, кто хоть заикнется сегодня насчет фей.
Это из «Питера Пэна», темнота.
Внезапно меня начинает мутить. Сегодня вечером мне не хочется устраивать шоу. Я подпрыгиваю.
За мной! говорю я и несусь в мужской туалет.
Гомес топочет по пятам. Я врываюсь в чудом оказавшуюся свободной кабинку. По лицу течет пот. Меня тошнит в унитаз.
Господь мой милосердный, говорит Гомес. Черт, книжный
Я не слышу окончания фразы, потому что лежу на боку, голый, на холодном линолеуме, в кромешной темноте. Кружится голова, поэтому какое-то время я просто лежу. Вытягиваю руку и натыкаюсь на корешки книг. Я в хранилище, в Ньюберри. Поднимаюсь и, пошатываясь, иду между стеллажей, включаю свет, который заливает все вокруг, и ничего не вижу. Моя одежда и тележка, с которой я вынимал книги, находятся в следующем проходе. Одеваюсь, расставляю книги и осторожно открываю дверь в хранилище. Я не знаю, который час. Может, уже включена сигнализация. Но ничего, все как и было. Изабель объясняет новичку правила работы в читальном зале; Мэтт проходит мимо и машет рукой. Солнце льется в окна, стрелки на часах в читальном зале показывают четверть пятого. Я отсутствовал меньше пятнадцати минут. Амелия замечает меня и указывает на дверь:
Гомес топочет по пятам. Я врываюсь в чудом оказавшуюся свободной кабинку. По лицу течет пот. Меня тошнит в унитаз.
Господь мой милосердный, говорит Гомес. Черт, книжный
Я не слышу окончания фразы, потому что лежу на боку, голый, на холодном линолеуме, в кромешной темноте. Кружится голова, поэтому какое-то время я просто лежу. Вытягиваю руку и натыкаюсь на корешки книг. Я в хранилище, в Ньюберри. Поднимаюсь и, пошатываясь, иду между стеллажей, включаю свет, который заливает все вокруг, и ничего не вижу. Моя одежда и тележка, с которой я вынимал книги, находятся в следующем проходе. Одеваюсь, расставляю книги и осторожно открываю дверь в хранилище. Я не знаю, который час. Может, уже включена сигнализация. Но ничего, все как и было. Изабель объясняет новичку правила работы в читальном зале; Мэтт проходит мимо и машет рукой. Солнце льется в окна, стрелки на часах в читальном зале показывают четверть пятого. Я отсутствовал меньше пятнадцати минут. Амелия замечает меня и указывает на дверь:
Я собираюсь в «Старбакс». Кофе тебе принести?
Ну нет, не надо. Но спасибо.
У меня ужасно болит голова. Просовываю голову в кабинет Роберто и говорю, что плохо себя чувствую. Он сочувственно кивает и показывает на телефон, в трубке кто-то очень быстро тараторит по-испански. Я собираю вещи и ухожу.
Самый рядовой будний день книжного мальчика.
15 декабря 1991 года, воскресенье
(Клэр 20)
КЛЭР: Прекрасное солнечное воскресное утро, я еду домой из квартиры Генри. Улицы в инее, за ночь нападало несколько сантиметров снега. Все ослепительно-белое и чистое. Я подпеваю Арете Франклин: «RESPECT!» сворачивая с Эдисон на Хойн, и надо же, вот счастье, прямо перед собой вижу место на стоянке. Сегодня мне везет. Паркую машину, осторожно иду по скользкому тротуару, захожу в вестибюль, по-прежнему напевая. У меня по спине пробегают замечательные мурашки, это ощущение я начинаю ассоциировать с сексом, с тем, как просыпаюсь в постели Генри, с тем, как добираюсь до своего дома по утрам. Я взлетаю по ступенькам. Кларисса, должно быть, в церкви. Жду не дождусь отлежаться в ванне и почитать «Нью-Йорк таймс». Открываю дверь и понимаю, что я не одна. Гомес сидит в гостиной в облаке дыма, жалюзи закрыты. В окружении красных обоев, обитой красным плюшем мебели, в дыму, он выглядит как светловолосый польский дьявол. Он просто сидит, поэтому я молча иду в свою комнату. Я по-прежнему дико зла на него.
Клэр.
Что? поворачиваюсь я.
Прости. Я был не прав.
Никогда не слышала, чтобы Гомес признавал что-нибудь, кроме, может, папской непогрешимости. У него очень хриплый голос.
Прохожу в гостиную и распахиваю жалюзи. Солнечный свет с трудом продирается через дымовую завесу, поэтому я открываю окно.
Не понимаю, как ты можешь столько курить, а индикатор дыма так и не срабатывает.
Гомес показывает мне девятивольтную батарейку:
Буду уходить, вставлю обратно.
Я сажусь на диван. Жду, когда Гомес объяснит, почему он передумал. Он сворачивает еще одну сигарету. Наконец раскуривает ее и смотрит на меня.
Я провел вчерашний вечер с твоим другом Генри.
Я тоже.
Ясно. Что вы делали?
Ходили в «Фэсетс», смотрели фильм Питера Гринуэя, обедали, поехали к нему.
И ты только что оттуда.
Точно.