Сколько тебе было лет? спрашивает папа.
Генри колеблется:
Три.
Смотрит на меня, и я понимаю, что это эпизод из его путешествий во времени.
Я был с отцом, добавляет он.
Для меня абсолютно очевидно, что он врет, но никто ничего не замечает. Входит Этта, уносит наши тарелки и ставит приборы для десерта. После небольшой заминки входит Нелли с пылающим сливовым пудингом.
Ого! говорит Генри.
Она ставит пудинг перед мамой, и пламя превращает бледные волосы мамы в пылающий костер, как у меня, но через секунду пламя умирает. Папа открывает шампанское (под посудным полотенцем, чтобы пробка не вышибла кому-нибудь глаз). Все передают ему бокалы, он их наполняет и возвращает обратно. Мама тонко нарезает сливовый пудинг, Этта разносит тарелки. На столе еще два бокала, для Этты и Нелли. Все встают перед тостом.
За семью, начинает отец.
За Нелли и Этту, которые нам как родные, которые так много работают, любят этот дом и так талантливы, безжизненным тоном говорит мама.
За мир и справедливость, говорит Дульси.
За семью, говорит Этта.
За начинания, говорит Марк, обращаясь к Шерон.
За удачу, отвечает она.
Моя очередь. Я смотрю на Генри:
За счастье. За здесь и сейчас.
За божий мир на больший срок, серьезно отвечает он.
У меня сердце подпрыгивает, я удивляюсь, откуда он знает, но тут понимаю, что Марвелл один из его любимых поэтов, и он не имеет в виду ничего, кроме будущего[61].
За снег, за Иисуса, за маму, за папу, за струнные инструменты, за сахар и за мои новые сапоги, выпаливает Алисия, и все начинают смеяться.
За любовь, говорит Нелли, глядя прямо на меня, улыбаясь во весь рот. И за Мортона Томпсона, изобретателя лучшей индейки в мире.
ГЕНРИ: Весь вечер Люсиль бросало от грусти к восторгу и отчаянию. Вся семья пристально отслеживала ее настроения, направляя ее в нейтральные воды снова и снова, оберегая, защищая. Но когда мы садимся и принимаемся за десерт, она срывается, молча плачет, плечи дрожат, отвернулась, будто пытается спрятать лицо под мышку, как спящая птица. Сначала это замечаю только я и сижу застыв, не зная, что делать. Затем это видит Филип, и за столом наступает тишина.
Люси? шепчет он. Люси, что такое?
Клэр подбегает к ней:
Ну ладно, мама. Все в порядке, мама
Люсиль качает головой: нет, нет, нет и заламывает руки. Филип отступает. Клэр шепчет: «Тихо», и Люсиль быстро, невнятно начинает говорить.
Я слышу неразборчивое бормотание, потом: «все плохо», потом: «уничтожит его шансы» и наконец: «я никогда не признаю этих родственников», «ханжество», и потом рыдания. К моему удивлению, тишину за столом нарушает двоюродная тетушка Дульси.
Деточка, если кто-то и ханжа, так это ты. Ты сделала то же самое, и я не вижу, чтобы это уничтожило шансы Филипа. Если вас интересует мое мнение, это их только улучшило.
Люсиль перестает плакать и поднимает глаза на тетушку, замерев от шока. Марк смотрит на отца, который кивает, и потом на Шерон, которая улыбается, как будто выиграла главный приз в лотерею. Я гляжу на Клэр, которая не выглядит особенно удивленной, и поражаюсь: как это она знала, если Марк понятия ни о чем не имел, и мне интересно, о чем она мне еще не рассказывала, и потом до меня доходит, что Клэр знает все наше будущее, наше прошлое, все, и в теплой комнате по мне пробегает дрожь. Этта приносит кофе, но никто не засиживается.
КЛЭР: Мы с Эттой отводим маму в постель. Она продолжает извиняться, как обычно, и пытается убедить нас, что она в порядке и пойдет на мессу, но наконец мы убеждаем ее лечь, и она почти немедленно засыпает. Этта говорит, что останется дома, на случай если мама проснется, а я говорю, чтобы она не глупила, что я останусь, но Этта ужасно упряма, поэтому я оставляю ее у постели мамы читать Евангелие от Матфея. Иду по коридору, заглядываю в комнату Генри, но там темно. Открыв свою дверь, я вижу, что Генри лежит на спине в моей кровати и читает «Складку времени»[62]. Запираю дверь и присоединяюсь к нему.
Что случилось с мамой? спрашивает он, когда я аккуратно пристраиваюсь к нему рядышком, стараясь, чтобы корсет не пропорол меня насквозь.
У нее маниакально-депрессивный психоз.
Так всегда было?
У нее маниакально-депрессивный психоз.
Так всегда было?
Когда я была маленькой, все было лучше. У нее был четвертый ребенок, он умер, когда мне было семь, и это было ужасно. Она пыталась покончить с собой. Я ее нашла.
Я вспоминаю кровь, она везде, вся ванна полна кровавой воды, полотенца пропитаны ею. Зову на помощь, но дома никого. Генри ничего не знает, я поворачиваю голову, он смотрит в потолок.
Клэр, наконец говорит он.
Что?
Почему ты мне не рассказала? В твоей семье столько всего разного, мне неплохо было бы знать заранее.
Но ты знал Я замолкаю. Он не знал. Откуда ему знать? Извини. Просто я сказала тебе, когда это случилось, и забыла, что сейчас это еще до того как, вот и думала, что ты все знаешь
Генри молчит, потом говорит:
Ну, я все рассказал про свою семью; все шкафы открыты, скелеты вынуты на твое рассмотрение, и я просто удивлен Не знаю.
Но ты не представил меня ему.
Мне дико хочется увидеть отца Генри, но я боюсь говорить на эту тему.
Нет.
А собираешься?
В конце концов да.
Когда?
Я ожидаю, что Генри скажет, чтобы я не искушала судьбу, как он всегда говорил, когда я задавала слишком много вопросов, но вместо этого он садится и свешивает ноги с постели. Рубашка на спине вся измята.
Не знаю, Клэр. Когда я смогу это вынести, наверное.
Я слышу звук шагов в коридоре, они останавливаются, ручка двери поворачивается туда и обратно.
Клэр? зовет папа. Почему дверь заперта?
Я встаю и отпираю дверь. Папа открывает рот, но видит Генри и кивает, чтобы я вышла в коридор.
Клэр, ты знаешь, нам с мамой не нравится, что ты приглашаешь своего друга в свою спальню, тихо говорит он. В доме полно комнат
Мы просто разговариваем
Разговаривать вы можете в гостиной.
Я рассказывала о маме, не думаю, что в гостиной об этом говорить будет удобнее, правда?
Дорогая, я не думаю, что ему обязательно знать о твоей маме
После представления, которое она только что устроила, что мне оставалось? Генри может решить, что она сумасшедшая, он неглупый
Я говорю все громче, открывается дверь Алисии, и она прижимает палец к губам.
Твоя мама не сумасшедшая, серьезно говорит папа.
Именно сумасшедшая, подтверждает Алисия, включаясь в ссору.
Тебя я бы попросил не вмешиваться
Ни черта подобного
Алисия!
У папы бордовое лицо, глаза красные, он говорит очень громко. Этта открывает дверь маминой комнаты и рассерженно смотрит на нас.
Идите вниз, если хотите кричать, шипит она и закрывает дверь.
Мы смотрим друг на друга в смущении.
Потом, говорю я папе. Ты меня потом отчитаешь.
Генри во время всего разговора сидит на моей кровати, притворяясь, что его здесь нет.
Пойдем, Генри. Пойдем посидим в другой комнате.
Генри, покорный, как проштрафившийся мальчишка, встает и идет за мной вниз. Алисия быстро идет следом. Спустившись с лестницы, я смотрю наверх и вижу, что папа беспомощно смотрит сверху. Он поворачивается, подходит к комнате мамы и стучит в дверь.
Эй, давайте посмотрим «Эту чудную жизнь»[63], говорит Алисия, глядя на часы. Через пять минут на шестом канале начинается.
Опять? Разве ты его не смотрела раз двести?
Алисия без ума от Джимми Стюарта.
Я его не видел, говорит Генри.
Никогда? А почему? Алисия ужасно удивляется.
У меня нет телевизора.
Теперь Алисия просто в шоке.
Ты его разбил, да?
Нет, смеется Генри. Просто я ненавижу ящик. У меня от него голова болит.
На самом деле от телевизора он перемещается во времени. Все дело в мелькании кадров.
Значит, ты не хочешь смотреть? Алисия разочарована.
Генри смотрит на меня; я не возражаю.
Конечно, говорю я. Немного. Но до конца смотреть не будем; нам надо на мессу собираться.
Мы идем в комнату, где стоит телевизор, она рядом с гостиной. Алисия щелкает пультом. Хор поет «В ясную полночь».
Фу, презрительно ухмыляется она. Гляньте только на эти ужасные пластиковые накидки. Похожи на желтые дождевики.
Алисия шлепается на пол, Генри садится на диван. Я сажусь рядом с ним. С того момента, как мы приехали сюда, я постоянно волнуюсь, не могу решить, как вести себя с Генри перед родными. Насколько близко к нему я могу сесть? Если бы здесь не было Алисии, я бы легла на диван и положила голову ему на колени. Генри решает эту проблему просто: придвигается ближе и обнимает меня. Это застенчивое объятие: в любой другой ситуации мы бы никогда так не сидели. Конечно, мы никогда не смотрим телевизор вместе. Может быть, если бы мы вместе смотрели телевизор, именно так мы и сидели бы.
Хор исчезает, начинается реклама. «Макдональдс», местный филиал «Бьюика», «Биллсбери», «Ред лобстер»: все желают нам счастливого Рождества. Я смотрю на Генри, у него на лице мрачное изумление.
Что? тихо спрашиваю я.
Монтаж. Каждую пару секунд склейка, мне будет плохо. Генри трет пальцами глаза. Думаю, я лучше пойду почитаю.
Он встает и выходит из комнаты, и через минуту я слышу его шаги по лестнице. Я быстренько произношу молитву: «Пожалуйста, Господи, пусть Генри не переместится во времени, особенно когда мы будем в церкви, иначе я не смогу этого объяснить». Алисия залезает на диван, когда на экране появляются первые кадры фильма.
Не надолго его хватило, замечает она.
У него правда очень сильно болит голова. Так, что можно только лежать в темноте не двигаясь, и, если кто-то произносит хоть слово, мозги взрываются.
Да уж! (Джеймс Стюарт раздает брошюры туристического агентства, но вот ему уже пора спешить на танцы.) Он правда хорош.
Джимми Стюарт?
И он тоже. Я о твоем парне. О Генри.
Да, усмехаюсь я.
Я так горда, как будто это я сделала Генри таким. Донна Рид ослепительно улыбается Джимми Стюарту через заполненную людьми комнату. Вот они танцуют, и соперник Джимми Стюарта нажимает на кнопку, в результате чего пол танцевальной площадки уходит из-под ног, внизу открывается бассейн.
Маме он очень нравится, добавляю я.
Аллилуйя!
Донна и Джимми танцуют в бассейне; вскоре люди в вечерних нарядах ныряют в воду, а оркестр продолжает играть.
И Нелли с Эттой он тоже понравился.
Класс. Теперь просто нужно выдержать следующие тридцать шесть часов и все не испортить.
С чего бы это? Если только нет, ты такой глупости не сделаешь Алисия подозрительно смотрит на меня. Правда?