Это доставит уйму работы доктору Барклею, ответила она.
Это доставит ему уйму удовольствия, заверил я их обоих.
Я бы на твоем месте подумал, прежде чем отказываться, строго произнес мистер Беллингэм. Или ты боишься быть обязанной доктору Барклею и поэтому упрямишься?
Вовсе не поэтому, покраснела она.
Тогда не артачься. Добрый человек предлагает тебе помощь. Все в порядке, доктор. Руфь согласна. Ты меня слышишь, детка?
Хорошо, отец. Спасибо вам, доктор. И лицо ее озарилось улыбкой, которая сама по себе являлась для меня наградой.
Мы условились, где и когда встретимся, и я, как на крыльях, устремился в амбулаторию, чтобы закончить утренние дела и распорядиться насчет завтрака.
Часа через два я подошел к дому мисс Оман и застал Руфь в саду. Она прохаживалась по дорожкам с потертым ридикюлем в руке. Я предупредительно взял у нее сумочку, и мы вышли из калитки, сопровождаемые ревнивым взглядом хозяйки.
Привратник, сидевший в маленькой стеклянной будочке при входе в библиотеку, привстал, внимательно оглядел нас и пропустил в вестибюль, откуда мы прошли в огромный читальный зал круглой формы.
Какой план на сегодня? спросил я, когда мы заняли свободные места. Посмотрите каталоги?
Нет, я давно это сделала, все карточки у меня в сумочке. Книги заказаны и уже ждут нас.
Я положил свою шляпу и перчатки Руфи на полку, и мы направились к стойке за книгами. Это был счастливейший день в моей жизни. Два с половиной чудесных, ничем не омраченных часа я провел за удобным, обитым кожей столом, быстро водя пером по страницам записной книжки. Это занятие ввело меня в новый мир, в котором самым причудливым, невероятным и восхитительным образом переплетались наука и любовь.
Разумеется, до того дня я почти ничего не смыслил в древней истории. Об Аменхотепе IV я знал только, что он фараон, хеттов я считал мифическим, неизвестно где обитавшим народом, а клинописные таблички ископаемыми «сухарями», служившими пищей разве что доисторическим страусам.
Теперь все изменилось. Мы уселись рядышком на скрипящие стулья, и, по мере того как Руфь Беллингэм шепотом (разговаривать в читальном зале строго запрещалось) повествовала мне о событиях той беспокойной эпохи, разрозненные обрывки моих знаний постепенно складывались в созвучия, чтобы потом слиться в единую гармоничную симфонию. За два с половиной часа мы проштудировали шесть объемистых томов, сделав все необходимые выписки.
Все оказалось даже лучше, чем вы обещали, прошептала Руфь. Мне потребовалось бы два дня усидчивой кропотливой работы, чтобы осилить тот объем, что мы выполнили менее чем за три часа. Я, право, не знаю, как вас благодарить.
Ну что вы! Я занимался с огромным удовольствием, эта работа полезна для моего развития. Что у нас дальше? Закажем книги на завтра?
Да, я составила список. Пойдемте к каталогу, я отыщу номера и попрошу вас выписать карточки.
Отбор и заказ новых книг занял у нас еще четверть часа, после чего мы вернули дежурному библиотекарю те тома, которые прочли, и направились к выходу.
Ну что вы! Я занимался с огромным удовольствием, эта работа полезна для моего развития. Что у нас дальше? Закажем книги на завтра?
Да, я составила список. Пойдемте к каталогу, я отыщу номера и попрошу вас выписать карточки.
Отбор и заказ новых книг занял у нас еще четверть часа, после чего мы вернули дежурному библиотекарю те тома, которые прочли, и направились к выходу.
Куда теперь? спросила она, когда мы вышли из ворот, возле которых стоял на посту полицейский.
Здесь недалеко есть уютная молочная, можем выпить по чашечке ароматного чая.
Она немного замялась в нерешительности, но потом послушно пошла со мной; вскоре мы уселись за маленький мраморный столик и принялись обсуждать все интересное, о чем прочли в библиотеке.
Вы давно этим занимаетесь? спросил я за чаем.
Как профессией всего два года, с тех пор как наше финансовое положение резко пошатнулось. Но я и раньше часто ходила в музей и библиотеку вместе с дядей Джоном, тем самым, который исчез, и помогала ему отыскивать разные нужные сведения. Мы были большими друзьями.
Я наслышан о его учености.
Да, для коллекционера-любителя он был весьма образованным человеком, посещал египетские отделы всех музеев мира, читал научные труды. Он имел глубокие знания по истории Древнего Египта, но в первую очередь его интересовали вещи, а не события. Таковы, наверное, все коллекционеры.
Что же станет с его коллекцией, если он умер?
Согласно завещанию, бóльшая часть ее перейдет в Британский музей, остальное он отписал своему поверенному, мистеру Джеллико.
Мистеру Джеллико? Вот как?! Зачем поверенному египетские древности?
Он тоже египтолог, причем рьяный. У него прекрасное собрание скарабеев и разных мелких вещиц, которые удобно хранить в частном доме. По-моему, увлечение Египтом и сблизило его с моим дядей. Кроме того, мистер Джеллико отличный юрист, осмотрительный и умный.
Судя по завещанию вашего дяди, это не так.
Нет, тут мистер Джеллико не виноват. Он упрашивал дядю разрешить ему заново написать завещание, составив более грамотный текст. Но, по его словам, дядя Джон ни в какую не согласился. Он был упрямым, это общеизвестно. В итоге мистер Джеллико снял с себя ответственность, то есть умыл руки, хотя до сих пор говорит, что завещание дяди бред сумасшедшего, и мы с отцом того же мнения. Вчера я вновь перечитала этот странный документ и совершенно не понимаю, как здравомыслящий человек мог нагородить такой огород.
Значит, у вас есть копия? оживился я, вспомнив просьбу Торндайка.
Да. Желаете сами убедиться, что там полный вздор?
Мне хотелось бы показать текст доктору Торндайку, объяснил я. Он мой бывший преподаватель, замечательный специалист. Он дал бы вашему отцу полезные рекомендации, но для этого ему непременно нужно своими глазами увидеть копию завещания.
Я не возражаю, пожала плечами Руфь, но отец не любит, как он выражается, выклянчивать чужие советы.
Ему ничего не придется выклянчивать. Доктор Торндайк независимо ни от кого интересуется вашим делом, причем с самого начала. Он энтузиаст и хочет бескорыстно помочь вам. Он даже просит об этом.
Понятно, постараюсь уговорить отца. Если он согласится, я пришлю или принесу вам копию нынче же вечером.
Я оплатил счет, и мы вышли.
Что все-таки за человек был ваш дядя? спросил я, когда мы свернули в тихий переулок. Не сочтите меня назойливым, но я никак не могу нарисовать его живой образ в своем воображении получается какая-то мистическая абстракция, неизвестная величина юридического уравнения.
Дядя Джон имел непростой характер, задумчиво произнесла девушка, его считали упрямым, своенравным и властным. Некоторые его причуды шокировали окружающих.
Именно такое впечатление и производит его завещание.
Не только оно. Возьмем, к примеру, ренту, которую он назначил моему отцу. Это не только нелепость, но и несправедливость. Родным братьям полагается поделить родительское состояние поровну, как и хотел мой дед. Заметьте, дядя Джон вовсе не был скупцом, но он всегда предпочитал поступать по-своему, и никак иначе, невзирая на обстоятельства и чье-либо мнение. Приведу один любопытный пример его странности и упрямства. Пустяк, но красноречивый. В его коллекции хранилось красивое кольцо эпохи XVIII династии. Предположительно оно принадлежало матери Аменхотепа IV, царице Тие. Я не согласна с этой версией, так как на кольце было изображено Око Озириса, а Тия, как вам известно, поклонялась Атону. Дядя Джон, питавший какую-то противоестественную страсть к мистическому Оку Озириса, заказал одному умелому ювелиру две точные копии с древнего кольца: одну для себя, а другую для меня. Ювелир, само собой, пожелал снять мерку с наших пальцев, но дядя Джон решительно запротестовал. «Кольца, заявил он, должны быть точными копиями, то есть непременно таких же размеров, как оригинал». Вы представляете себе, что получилось? Кольцо оказалось мне слишком велико, и я не стала его носить, а кольцо дяди Джона еле-еле налезло ему на палец, так что, однажды надев, он уже не мог его снять. Носил он его на левой руке, поскольку пальцы у него там были тоньше, чем на правой, это врожденная особенность.
Значит, вы ни разу не надели свое кольцо?
Нет. Я хотела его переделать, но дядя энергично восстал и не позволил, поэтому я спрятала украшение от греха подальше, и оно до сих пор лежит у меня в футляре.
Упрямый старик, заметил я.
А какой упорный! Он измучил моего отца всякими бесполезными перестройками и переделками нашего фамильного дома, потому что вздумал разместить там свою коллекцию. Мы питаем к этому дому особое чувство. Наши предки жили в нем еще со времен королевы Анны, когда появилась вот эта площадь ее имени. Наш милый старый дом! Хотите посмотреть? Он тут, недалеко.
Я с радостью согласился. Будь это угольный сарай или рыбная лавка, я и то с удовольствием пошел бы туда, лишь бы продлить нашу прогулку. Но этот дом действительно притягивал меня, так как имел отношение к загадочно исчезнувшему Джону Беллингэму.
Мы спустились по тенистой западной стороне улицы. На полпути моя спутница остановилась.
Вот он, указала она рукой на старое здание. Ныне мрачный и заброшенный, раньше он выглядел восхитительно, и мои предки любовались из окон живописными холмами Хэмпстеда и Хайгейта.
Дом показался мне зловещим. Все окна, начиная с подвального этажа и заканчивая чердаком, были закрыты ставнями. Я не заметил ни малейших признаков жизни. Массивная металлическая дверь в глубине портала местами проржавела и покрылась слоем копоти, словно от пламени факелов, которые несли лакеи, освещая путь какой-нибудь знатной леди из рода Беллингэмов, когда она поздно ночью возвращалась с бала в раззолоченных одеждах.
Всю дорогу домой Руфь молчала в задумчивости, я тоже. У меня создалось ощущение, будто душа пропавшего Джона Беллингэма вырвалась из старого дома его предков и теперь неотступно следовала за нами. Когда мы подошли к воротам Невиль-корта, мисс Беллингэм протянула мне руку:
Огромное спасибо за помощь. Разрешите мне забрать сумочку?
Да, пожалуйста, только выну записные книжки.
Зачем? опешила она.
Как зачем? Ведь должен же я расшифровать свои записи.
На ее лице появилось выражение крайнего смущения. От неожиданности она даже забыла высвободить руку.
Боже! воскликнула она. Как глупо с моей стороны! Что я натворила, доктор Барклей?! Ведь вы потратите на меня кучу времени!
Ничего не поделаешь, улыбнулся я. В противном случае мои заметки совершенно бесполезны.
Господи, мне страшно неловко. Право, бросьте эту затею!