Шон сел в кресло, прочел записку еще два раза. Помолчал, пытаясь совладать с собой. Потом не выдержал:
Будь ты проклят, Чарливуд «принеси за меня извинения»! Трусливый ублюдок! Заварил кашу и смылся, а я расхлебывай!
Он бросился из комнаты полы халата яростно хлестали его по ногам.
Сам принесешь свои чертовы извинения, даже если придется притащить тебя на веревке.
Шон сбежал вниз по черной лестнице. Мбежане он нашел во дворе конюшни. Тот о чем-то беседовал с тремя конюхами.
Где нкози Дафф? заорал Шон.
Где нкози Дафф? заорал Шон.
Они тупо смотрели на него и молчали.
Где он? повторил Шон вопрос, ощетинив на них бороду.
Господин взял лошадь и поехал кататься, испуганно ответил один из конюхов.
Когда? взревел Шон.
Ночью, семь или восемь часов назад. Скоро должен вернуться.
Шон, тяжело дыша, уставился на конюха:
В какую сторону он поехал?
Он не сказал, господин.
Восемь часов назад сейчас он, возможно, уже милях в пятидесяти. Шон повернулся и пошел обратно к себе. Шлепнулся на кровать, налил еще чашку кофе.
А ей-то каково будет
Он живо представил ее слезы и весь тот жуткий хаос неконтролируемых чувств в состоянии горя.
О-о-о, черт будь ты проклят, Чарливуд, гори ты в аду!
Он глотнул кофе, подумывая, а не удрать ли самому. Плюнуть на все, взять лошадь и уехать как можно дальше
Не я заваривал эту кашу, я тут вообще ни при чем и не хочу с этим иметь ничего общего.
Он допил кофе и стал одеваться. Посмотрел в зеркало, чтобы причесаться, и представил себе Кэнди в часовне: она стоит одна и ждет, когда гробовое молчание перейдет в ропот, а потом в смех.
У-у-у, Чарливуд, ну и свинья же ты! сердито проговорил Шон. Ей не надо туда ходить, и без того все будет плохо. Придется ей все рассказать.
Он схватил с туалетного столика часы. Был уже десятый час.
Проклятый Чарливуд.
Пройдя по коридору, он остановился перед дверью Кэнди. Оттуда доносились женские голоса. Шон постучал и вошел.
В комнате оказались две ее подруги и цветная девушка Марта. Все они сразу уставились на него.
А где Кэнди?
В спальне. Но вам входить туда нельзя дурной знак. К несчастью.
Да уж, не дай бог, такого и врагу не пожелаешь, согласился он.
Он постучал в дверь спальни.
Кто там?
Шон.
Тебе заходить нельзя. Чего ты хочешь?
Ты одета?
Да, но ты заходить не должен.
Он открыл дверь и заглянул, посеяв в женщинах такое смятение, что они завопили, а одна завизжала.
Уходите отсюда! резко сказал он. Мне надо поговорить с Кэнди наедине.
Они испуганно упорхнули, и Шон закрыл за ними дверь. Кэнди, облаченная в халат, встретила его с оживленным лицом, пытаясь угадать, зачем он пришел. Мягкие блестящие волосы, отброшенные назад, свободно ниспадали на спину. Настоящая красавица, подумал Шон. Он посмотрел на лежащее на кровати пышное подвенечное платье.
Кэнди, боюсь, я принес дурные вести. Ты готова выслушать?
Он говорил резко, почти грубо; обязанность сообщить ей все, как и каждая секунда этого разговора, вызывала у него отвращение. Румянец на лице ее сменился смертельной бледностью, лицо окаменело, словно у статуи.
Он уехал, сказал Шон. Он сбежал от тебя.
Кэнди взяла с туалетного столика щетку и вялой рукой принялась причесываться. В комнате воцарилась глухая тишина.
Мне очень жаль, Кэнди.
Не глядя на него, Кэнди кивнула сейчас она вглядывалась в пустой коридор будущего. Это молчаливое смирение перед судьбой было для него хуже, чем слезы. Шон потер нос как же это все отвратительно.
Мне очень жаль жалко, что я ничего с этим не могу поделать.
Он повернулся к двери.
Шон, спасибо, что пришел, что рассказал.
В голосе ее не было слышно ни капельки живого чувства, он был мертв, как и ее помертвелое лицо.
Не стоит, угрюмо отозвался он.
Потом он поехал в Ксанаду. Вокруг палаток и шатров на лужайках небольшими группами уже собирались люди. По их возбужденному смеху он понял, что уже выпивают. Ярко светило солнце, и день обещал быть жарким. На широкой веранде играл оркестр, женские платья ярко пестрели на фоне зеленой травы. «Сегодня праздник» кричали развевающиеся над палатками флаги. «Сегодня у нас праздник» звучало в раздающемся то здесь, то там смехе.
Шон ехал по подъездной дорожке, и со всех сторон к нему неслись приветственные крики, на которые он отвечал, поднимая руку.
Франсуа и Мартин Кёртис, с бокалами в руках, беседовали с двумя девицами из Оперного театра. Спешившись, Шон отдал поводья чернокожему конюху и направился к ним.
Здравствуйте, босс, приветствовал его Кёртис. Что-то вы мрачный сегодня. Женитесь вроде не вы!
Все засмеялись.
Франсуа и ты, Мартин, давайте-ка отойдем.
Что-то случилось, мистер Кортни? спросил Франсуа, когда они отошли подальше.
Спектакль закончился, угрюмо сказал Шон. Свадьбы не будет.
Спектакль закончился, угрюмо сказал Шон. Свадьбы не будет.
Они так и разинули рот.
Пройдите по гостям и сообщите об этом каждому. И еще скажите, что подарки они могут забрать обратно.
Он повернулся, чтобы уйти.
Так что же случилось, босс?
Просто скажите, что Кэнди и Дафф передумали.
Вы хотите, чтобы все разошлись по домам?
Шон не сразу нашелся с ответом.
Да черт с ним, пускай остаются, пускай едят, пьют до полусмерти, если им так хочется. Просто скажите, что свадьбы не будет.
Он направился к дому. Нашел псевдосвященника, нервно томящегося в кабинете на первом этаже. Кадык его был чуть не до мяса стерт высоким жестким пасторским воротничком.
Все, вы нам больше не нужны, сказал Шон. Он достал чековую книжку, сел за письменный стол и заполнил чек. Это вам за беспокойство. А теперь поскорее уезжайте из города.
Благодарю вас, мистер Кортни, огромное вам спасибо.
Вздохнув с видимым облегчением, человек направился к двери.
Друг мой, остановил его Шон, если вы кому-нибудь обмолвитесь хоть словечком о том, что мы собирались сегодня сделать, я вас найду и убью. Я ясно выразился?
Шон прошел в танцевальную залу и сунул констеблю в руку небольшую стопку соверенов:
Выпроводите всех этих людей отсюда. Он кивнул на толпы людей, которые бродили вдоль столов, разглядывая подарки. А потом закройте все двери на ключ.
Повара он нашел на кухне:
Вынесите из дома и отдайте им всю еду. И заприте все помещения кухни.
Он прошел по дому, закрывая двери и задергивая шторы. Зашел в кабинет и на большом кожаном диване застукал парочку рука мужчины уже шарила у хихикающей девицы под юбками.
Здесь вам что, публичный дом?! заорал на них Шон, и их словно ветром сдуло.
Он опустился на стул. Окно выходило на лужайку, оттуда доносились громкие голоса и смех. Оркестр играл вальс Штрауса, и это действовало особенно раздражающе. Он угрюмо уставился на мраморный камин; голова опять раскалывалась, кожа на лице после ночного дебоша казалась сухой, туго обтягивающей кости.
Ну и дела! Черт меня побери, ну и дела! проговорил он вслух.
Примерно через час он вышел и отыскал свою лошадь. Выехав на дорогу, ведущую в Преторию, миновал последние городские дома и повернул лошадь в степь. Сдвинув на затылок шляпу, открыв лицо солнцу и ветру, пустил скакуна легким галопом по травяному морю. Затем устроился в седле поудобнее и, отпустив поводья, предоставил лошади самой выбирать дорогу.
Вернулся в Йоханнесбург Шон только под вечер и во дворе конюшни отдал поводья Мбежане. На душе у него стало легче, движение и свежий воздух освежили голову, и теперь он смотрел на вещи более трезво, под правильным углом.
Шон налил себе полную ванну горячей воды, и, пока отмокал, остатки злости на Даффа испарились. Он снова мог держать себя в руках. Выйдя из ванны, он насухо вытерся полотенцем и, запахнув халат, вошел в спальню.
На кровати сидела Кэнди.
Здравствуй, Шон, сказала она и улыбнулась болезненной улыбкой.
Волосы ее были несколько спутаны, бледное лицо не несло и следа макияжа. Она так и не переоделась с утра, когда они виделись, на ней был все тот же халат.
Здравствуй, Кэнди.
Шон взял флакон из граненого стекла, плеснул на ладонь лавровишневой воды и втер ее в волосы и в бороду.
Ты не сердишься, что я пришла к тебе в гости, правда?
Нет, конечно нет, ответил он и принялся причесывать волосы. Я и сам собирался сейчас зайти к тебе.
Она подобрала ноги и сложила их под таким углом, какой не способен скопировать ни один мужчина.
Нальешь мне чего-нибудь?
Извини, мне казалось, ты совсем не пьешь.
Да, но сегодня же день особенный, засмеялась она как-то слишком уж весело. Сегодня ведь у меня свадьба.
Не глядя на нее, он налил ей бренди. Он терпеть не мог все эти страдания; к нему снова стала возвращаться злость на Даффа.
Взяв стакан, она отхлебнула и скорчила гримасу:
Ужасно невкусно.
Тебе станет лучше.
За невесту, сказала она и быстро выпила.
Еще? спросил Шон.
Спасибо, нет.
Она встала и подошла к окну:
Темнеет. Не люблю, когда темно. Темнота все искажает. Все, что плохо при свете дня, ночью просто невыносимо.
Прости, Кэнди. Мне очень жаль, но я ничем не могу тебе помочь.
Она резко повернулась. Подойдя к нему, крепко обвила руки вокруг шеи и прижала бледное испуганное лицо к его груди:
Ох, Шон, обними меня, мне так страшно!
Он неловко обнял ее за талию.
Я не хочу об этом думать. Только не сейчас, только не сейчас, когда так темно, прошептала она. Прошу тебя, помоги мне. Помоги мне не думать об этом.
Я побуду с тобой. Не расстраивайся. Присядь. Я тебе еще налью.
Нет, нет, шептала она, отчаянно прильнув к нему. Я не хочу быть одна. Я не хочу об этом думать. Прошу тебя, помоги мне.
Как я тебе помогу? Я могу только посидеть с тобой, вот и все.
Злость и жалость смешались у Шона в груди, как древесный уголь с селитрой; пальцы его крепко сжимали ей плечи, впиваясь в плоть, пока не достали до кости.
Да, да, сделай мне больно. Хоть так я на время об этом забуду. Отнеси меня на кровать и сделай мне больно, Шон, сделай мне очень больно.
У Шона перехватило дыхание.
Сама не знаешь, о чем говоришь. Это безумие.
Я хочу этого, хочу хоть немного забыть обо всем. Прошу тебя, Шон, пожалуйста!
Я не могу этого сделать, Кэнди. Дафф мой друг.
У нас с ним все кончено: у него со мной, а у меня с ним. Я тоже твой друг. О боже, мне так одиноко! Хоть ты не бросай меня. Помоги мне, Шон, прошу тебя, помоги мне!