Только после XX съезда КПСС (1956 г.), который декларировал необходимость творческого развития исторической науки без догматизма, конъюнктурщины и, тем более, без насилия над наукой, началось восстановление правды о народничестве и его доброй славы. Как «первая ласточка» новой поры в мае 1956 г. появилась и взбудоражила историков статья П.С. Ткаченко «О некоторых вопросах истории народничества»[46] с призывом восстановить разработку народнической проблематики, пойти вперед от того рубежа, который был достигнут в 1935 г. За статьей Ткаченко последовали другие, аналогичные по смыслу, статьи[47], а в 1957 г. вышла и первая после 20-летнего перерыва монография на революционно-народническую тему «Русская секция I Интернационала» Б.П. Козьмина.
Только после XX съезда КПСС (1956 г.), который декларировал необходимость творческого развития исторической науки без догматизма, конъюнктурщины и, тем более, без насилия над наукой, началось восстановление правды о народничестве и его доброй славы. Как «первая ласточка» новой поры в мае 1956 г. появилась и взбудоражила историков статья П.С. Ткаченко «О некоторых вопросах истории народничества»[46] с призывом восстановить разработку народнической проблематики, пойти вперед от того рубежа, который был достигнут в 1935 г. За статьей Ткаченко последовали другие, аналогичные по смыслу, статьи[47], а в 1957 г. вышла и первая после 20-летнего перерыва монография на революционно-народническую тему «Русская секция I Интернационала» Б.П. Козьмина.
Разумеется, не все исследователи сразу отказались от установок «Краткого курса» по отношению к народничеству. Понадобились дискуссии о народничестве, которые и последовали, частые и жаркие, с 1957 г.: в институте истории Академии наук СССР (1957, 1959, 1963, 1966 г.), в журналах «Вопросы литературы» (1960 г.), «История СССР» (1961 1963 гг.). В январе 1961 г. при Институте истории была создана проблемная Группа по изучению общественного движения в пореформенной России, которая объединила и координировала усилия народниковедов фактически всей страны. Таким образом, после долгого запрета вновь открылись возможности для изучения народничества, и наши историки, а также философы, экономисты, литературоведы не замедлили использовать их. За короткое время с конца 50-х по начало 70-х годов были монографически разработаны почти все основные аспекты революционно-народнической проблематики.
Общий очерк движения революционных народников от Герцена и Чернышевского до «Народной воли» первым после XX съезда КПСС опубликовал Ш.М. Левин. Его труд (в целом весьма обстоятельный, как и все, что создано этим историком может быть, крупнейшим после Б.П. Козьмина знатоком народничества) был написан большей частью еще в «запретное» для народнической проблематики время и местами несет на себе печать того времени. Так Левин доказывал, будто народничество «окончательно сложилось как доктрина» лишь к 70-м годам и что поэтому надо различать внутри разночинского этапа периоды «революционно-демократического просветительства» 60-х и «революционного народничества» 70-х годов[48].
Менее подробно, но более точно и современно изложил всю историю революционного народничества В.Ф. Антонов в научно-популярном пособии для учителей «Революционное народничество» (М., 1965). Здесь хорошо показано принципиальное единство революционно-народнического движения 60 70-х годов.
О «хождении в народ» почти одновременно были подготовлены две монографии (кстати, обе защищенные в качестве докторских диссертаций) Б.С. Итенберга и Р.В. Филиппова[49]. Б.С. Итенберг впервые комплексно рассмотрел все стороны «хождения в народ» как исследовательской проблемы. Опираясь на богатейший массив источников, он выявил предпосылки «хождения» и проследил его эволюцию (как процесс наращивания сил) от Герцена, который первым бросил лозунг «В народ!», до массового похода народников в деревню 1874 г. и далее, до начала «Земли и воли» 1876 1879 гг. Тем самым доказана идейная, деловая и даже организационная преемственность революционного народничества 60-х и 70-х годов. Несколько иначе подошел к проблеме Р.В. Филиппов. Не углубляясь в практический аспект «хождения», он попытался выяснить закономерности развития теории и тактики революционного народничества и выдвинул сенсационную версию о том, что главным тактическим направлением в народничестве 70-х годов было не бакунистское и не лавристское, как обычно считают, а «революционно-пропагандистское», воплощенное в тактике Большого общества пропаганды 1871 1874 гг. и свободное от крайностей бакунизма и лавризма.
Важным дополнением к трудам Б.С. Итенберга и Р.В. Филиппова служит книга В.Ф. Захариной «Голос революционной России. Литература революционного подполья 70-х годов XIX в. Издания для народа» (М., 1971).
«Земля и воля» монографически исследована (правда, далеко не лучшим образом: узок круг источников, много пробелов и ошибок) в книге П.С. Ткаченко «Революционная народническая организация Земля и воля» (М., 1961).
Наибольший интерес у историков народничества всегда вызывала «Народная воля». О ней только за 5 лет с 1966 по 1971, кроме ряда диссертаций и множества статей, были изданы четыре монографии[50]. Три из них противостоят старому (времен «Краткого курса») уничижительно-негативному взгляду на «Народную волю», а книга С.С. Волка (о ней речь пойдет особо) представила собой опыт компромисса между старым и новым взглядами.
«Земля и воля» монографически исследована (правда, далеко не лучшим образом: узок круг источников, много пробелов и ошибок) в книге П.С. Ткаченко «Революционная народническая организация Земля и воля» (М., 1961).
Наибольший интерес у историков народничества всегда вызывала «Народная воля». О ней только за 5 лет с 1966 по 1971, кроме ряда диссертаций и множества статей, были изданы четыре монографии[50]. Три из них противостоят старому (времен «Краткого курса») уничижительно-негативному взгляду на «Народную волю», а книга С.С. Волка (о ней речь пойдет особо) представила собой опыт компромисса между старым и новым взглядами.
О «Черном переделе» монографий нет до сих пор, но еще в 60-е годы ему были посвящены обстоятельные статьи Ш.М. Левина и Е.Р. Ольховского[51], а также кандидатская диссертация Е.Р. Ольховского (защищена в 1968 г. и не опубликована).
Косвенно относятся к историографии революционного народничества труды П.А. Зайончковского и М.И. Хейфеца[52]. В них исследуется не столько освободительное движение, сколько внутренняя политика царизма, кризис самодержавия в условиях второй революционной ситуации. При этом Зайончковский и Хейфец решают вопрос о роли народников в развитии революционной ситуации с противоположных позиций. Зайончковский, ссылаясь на документальные данные об относительно скромном размахе массового движения, пришел к выводу, что решающей силой второго демократического натиска в России было движение народников (народовольцев) как выразителей интересов масс. Хейфец же заключил, что народовольцы для такой роли были слабы, а сыграло тогда решающую роль именно массовое, крестьянское движение. Для вящей убедительности своего взгляда Хейфец сильно преувеличил данные о крестьянском движении, в чем его и уличил Зайончковский.
Ценный вклад в историографию народничества внесли за то же время, с конца 50-х по начало 70-х годов, философы, социологи, литературоведы, экономисты[53]. Словом, изучение народнических сюжетов шло тогда с нарастающей активностью и вглубь, и вширь. Исследовались как общероссийские аспекты народничества, так и местные его проявления. Только по революционно-народнической проблематике защитили в СССР докторские диссертации: В.Ф. Антонов, Э.С. Виленская, Б.С. Итенберг, М.Г. Седов, П.С. Ткаченко (Москва), С.С. Волк, Н.В. Осьмаков (Ленинград), И.В. Порох, Н.А. Троицкий, В.В. Широкова (Саратов), Р.В. Филиппов (Петрозаводск), М.Д. Карпачев (Воронеж), В.А. Виноградов (Свердловск), Л.Г. Сухотина (Томск), Б.Г. Михайлов (Вологда), И.С. Вахрушев (Ижевск), Л.П. Рощевская (Сыктывкар), В.П. Крикунов (Грозный), А.И. Пашук (Киев), З.В. Першина (Одесса), З.Л. Швелидзе (Тбилиси), В.З. Галиев (Алма-Ата).
Однако за 30 50-е годы принижение народничества пустило столь глубокие корни, что изжить его полностью не удалось, оно сказывается до сих пор и в научной, и в учебной, и в художественной литературе. Иные исследователи и после 1956 г. по старинке воспринимали народничество как нечто зазорное, пытаясь если не принизить, то хотя бы сузить его значение. Выставлять народников не столько борцами против царизма, сколько врагами социал-демократии, как это делалось ранее, после XX съезда КПСС стало невозможным. С 1956 г. даже закоснелые хулители народничества были вынуждены признавать, что революционные народники это борцы против царизма и предшественники социал-демократии в России. Но такие признания обычно сопровождались оговорками двоякого рода.
Одни критики народничества старались оторвать от революционно-народнической почвы Герцена, Чернышевского и заодно весь круг их соратников, революционеров 60-х годов, ограничивали само понятие «революционное народничество» рамками 70-х годов, дабы порицать слабости и ошибки народников без риска скомпрометировать вместе с ними великого Герцена и великого Чернышевского, оскорбить память «великих». Эти ученые договаривались до того, что Чернышевский-де «еще в 60-е годы (?? Н.Т.) () подверг критике () народовольческие иллюзии о всесилии (? Н.Т.) террора»[54]. Поскольку известно, что Ленин называл Чернышевского одним из «родоначальников народничества»[55], советские критики народников, не желая полемизировать с Лениным, попадали в неловкое положение, как это случилось, например, с Е.М. Филатовой, которая не нашла ничего лучше следующего тезиса: да, Чернышевский «родоначальник народничества» («Magister dixit» что делать?), но не народник[56].
Другие критики народничества признают, что революционно-народническая идеология господствовала в русском освободительном движении не только в 70-е, но и в 60-е годы, начиная с Герцена и Чернышевского. Они отмечают и прогрессивность идейных исканий, и последовательный демократизм, и боевитость программ, и невиданный прежде размах борьбы, и героизм революционных народников, т.е. как будто все признают и отмечают, но упор делают не на силе, а на слабости героев народничества, не на том, что они дали, по сравнению с предшественниками, а на том, чего они не дали, сравнительно с преемниками. Самый выразительный пример такой исследовательской позиции книга С.С. Волка «Народная воля».