Мы с отцом Алексеем вышли в переднюю к посланному.
Заболел, что ли, кто у вас? справился отец Алексей у подошедшего под его благословение посланного «молодца».
Никак нет-с, батюшка, все, слава Богу, в добром здоровьи
Молебен, что ли, служить?
К молебну не готовятся.
Что же случилось?
Этого мы не можем знать, чудное что-то делается
Что же такое?
Вернулись Гаврила Семенович от обедни, да прямо в образную и прошли. С час места там пробыли и вышли оттуда сияющий такой, радостный, никогда мы его такого не видали. В столовую прошли, а оттуда тотчас приказ вышел: Алексея Парфеновича, что у нас в кухонных мужиках служит, и сына его, нашего же «молодца» Петра Алексеевича, к чаю позвать, а меня бежать к вам, а потом и их к нам пригласить.
Что же такое?
Вернулись Гаврила Семенович от обедни, да прямо в образную и прошли. С час места там пробыли и вышли оттуда сияющий такой, радостный, никогда мы его такого не видали. В столовую прошли, а оттуда тотчас приказ вышел: Алексея Парфеновича, что у нас в кухонных мужиках служит, и сына его, нашего же «молодца» Петра Алексеевича, к чаю позвать, а меня бежать к вам, а потом и их к нам пригласить.
Посланный молодец при последних словах обратился ко мне. Я был уже несколько лет поверенным Гаврилы Семеновича.
«Зачем я-то вместе с отцом Алексеем понадобился? Завещание, что ли, хочет переписать? Да ведь недавно еще оно написано», недоумевал я.
Получив ответ, что мы сейчас явимся, посланный удалился.
Алексей Парфенович жилу Синявина хотя и не совсем в «кухонных мужиках», как выразился посланный, но, собственно говоря, «по милости на кухне».
Изредка из досужих уст врагов Гаврилы Семеновича слышались рассказы, что будто бы Парфеныч, как обыкновенно звали этого худенького, вечно задумчивого, молчаливого, как бы пришибленного тяжелым горем старичка, был когда-то богачом и хозяином Синявина, служившего у него старшим приказчиком. Доверившись последнему, Алексей Парфеныч задумал «вывернуть тулуп», что на купеческом жаргоне означает объявить себя несостоятельным. Переведя на его имя все свои лавки и дом, он, по благополучном окончании несостоятельности сделкою, остался ни при чем, так как Синявин наотрез отказался перевести имущество на имя его настоящего владельца. Управы на него искать было нельзя, ибо все было сделано на законном основании.
Алексей Парфеныч сперва рвал и метал, но пробившись как рыба об лед года два в Петербурге и потеряв за это время свою жену, он смирился и обратился снова к Синявину, совершившему с ним «коммерческий оборот». Тот милостиво отвел ему место на кухне, а сынишку его, Петра, взял мальчиком в одну из лавок.
Этот-то Петр и был тем «молодцом», ради которого, как утверждала молва, Надежда Гавриловна осталась «в девицах». История с Парфенычем, за давностью лет, повторяем, припоминалась лишь изредка и была почти забыта.
Богатые хоромы Синявина были невдалеке от церкви и от дома отца Алексея, а потому не более как через четверть часа после ухода посланного мы уже входили в столовую Гаврилы Семеновича.
В столовой, кроме «самого» и его дочери, были старушка тетка Надежды Гавриловны, сестра ее матери, вдова купца, умершего несостоятельным, заведовавшая хозяйством Синявина, и два соседа по лавкам Гаврилы Семеновича, нарочно, как мы потом узнали, приглашенных хозяином. Тут-то, у стола, в сконфуженно недоумевающем ожидании на кончиках стульев сидели старик Алексей Парфенович и его сын Петр красивый брюнет лет двадцати пяти.
Не успели мы показаться с отцом Алексеем в дверях столовой, как из-за стола поднялась красивая, атлетически сложенная фигура Гаврилы Семеновича.
Все остальные сидевшие поспешили вскочить со своих мест.
Он быстрою, твердою походкою подошел к отцу Алексею и совершенно неожиданно для него упал на колени и поклонился ему в ноги.
Пораженный служитель алтаря остановился недвижимо.
Великое дело совершил ты надо мной, добрый пастырь стада Христова, начал Синявин, сделав три земных поклона, свет пролил мне в душу словом Божиим, просветлил мой ум, и совесть моя чернее ночи мне показалась. Помоги мне и ее осветить светом истины. Помолись за меня, великого грешника, отец мой духовный!
Гаврила Семенович стал лицом к громадному образу Спасителя в массивной золотой ризе, висевшему в столовой, божественный лик которого был освещен мягким светом литой серебряной лампады.
Отец Алексей, не ответив ему ни слова, стал громко читать молитву Господню. При словах «И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим» из груди упавшего ниц Синявина послышались глухие рыдания.
Яко твое есть царство, и сила, и слава, во веки веков! Аминь! закончил священник и остановился.
Гаврила Семенович поднялся с колен.
Выслушай же теперь, отец мой, снова обратился он к отцу Алексею, мою исповедь. Выслушайте и вы, православные.
Синявин сделал нам всем три поясных поклона.
Исповедь греха моего, который я скрывал даже на духу в течение двадцати лет!
Он в коротких словах рассказал историю своего поступка с Парфенычем, уже известную читателям.
Просветленный пастырским словом, хочу я смыть с души моей этот тяжкий грех. Горячо, прийдя от обедни, молился я, и Господь вразумил меня. Ни мне, ни Алексею Парфеновичу не нужно богатство о другом богатстве помышлять нам пора а потому все свое состояние передаю я сыну его, Петру Алексеевичу. Вас прошу я это оформить по закону, но, слышите, все-все! закончил он свою речь, уже обращаясь ко мне.
Я молча поклонился в знак согласия, положительно потрясенный всей этой сценой.
А теперь я могу с чистым сердцем попросить у тебя, Алексей Парфенович, прощения.
Синявин упал в ноги старику, обливаясь слезами. Тот поднял его и трижды облобызал. Оба несколько времени искренно плакали.
Все присутствующие хранили гробовое молчание. Его нарушил Петр Алексеевич.
Надо ведь и меня стоит спросить: соглашусь ли я сам принять этот дар?
Все в недоумении установились на него.
Я согласен только при условии, что это состояние я получу как приданое за моей будущей женой, а вашей дочерью Надеждой Гавриловной! твердым голосом продолжал молодой человек, обращаясь к Гаврилу Семеновичу.
Он подошел к зардевшейся как маков цвет девушке, взял ее за руку и подвел к отцу.
Благословите
Ин будь по твоему! Благодари отца Алексея, просветившего душу мою. Заикнись ты вчера
И в глазах Синявина мелькнул на секунду прежний огонек самодурства, но тотчас угас. Он обнял жениха и невесту. Отец Алексей, по согласию обоих родителей, тоже благословил их.
Все успокоились и сели за стол, на котором появились дымящиеся блины и всевозможные разносолы.
Во время Великого поста я устроил перевод состояния, а на Красной горке Надежда Гавриловна стала госпожой Парфеновой.
Гаврила Семенович, совершенно удалившийся отдел, и Алексей Парфенович неуклонно посещают и по сей день церковные службы в храме, где и до сих пор священнодействует отец Алексей.
Их можно всегда видеть стоящими у алтаря.
Оба живут у сына и дочери.
Дела фирмы Петра Парфенова, бывшей Гаврилы Синявина, идут блестяще.
Несмотря на протекшие десять лет, для меня памятно и, вероятно, останется памятно на всю жизнь это Прощеное воскресенье, и я душой понимаю до сих пор звучащие в моих ушах слова отца Алексея:
Доброе слово, в час сказанное, сила, государь мой, великая сила.
Глава 26. Великий Пост
Великопостная молитва
Отцы-пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего свежит неведомою силой.
Владыка дней моих! Дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей;
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.
В эти дни мы вступаем на духовную стадию благословенного Великого поста. Святой Великий пост это период молитвы, период покаяния, слез, преображения человека, период, возводящий его на новую ступень духовной жизни. Наша Церковь, как заботливая мать, опекающая своих детей-христиан, установила период Великой Четыредесятницы как время особенно интенсивной духовной борьбы, стараясь помочь нам освободиться от пороков, очиститься и приблизиться к Богу, дабы удостоиться встретить Великий и Светлый праздник Воскресения Христова.
Издавна христиане, а особенно монахи, уделяли большое внимание этому духовному этапу и считали его священным, ибо этот период предполагает как духовную, так и телесную борьбу. Это борьба воздержания в пище, борьба всенощного бдения, борьба очищения и борьба духовных обязанностей, которых намного больше, чем в остальное время. Происходит духовное перестроение человека, который внимательнее прислушивается к голосу совести, чтобы исправить то, чему, возможно, он ранее не уделял должного внимания, и взрасти духовно.
Церковь помогает нам в этом не только умилительными тропарями и службами, но и наставлениями, дабы помазать нас и укрепить в битве за очищение души нашей.
Церковь помогает нам в этом не только умилительными тропарями и службами, но и наставлениями, дабы помазать нас и укрепить в битве за очищение души нашей.
Старец Ефрем (Мораитис).
«Духовная борьба Великого поста»
Иван Шмелёв. Чистый понедельник
Я просыпаюсь от резкого света в комнате: голый какой-то свет, холодный, скучный. Да, сегодня Великий пост. Розовые занавески, с охотниками и утками, уже сняли, когда я спал, и оттого так голо и скучно в комнате. Сегодня у нас Чистый понедельник, и все у нас в доме чистят. Серенькая погода, оттепель. Капает за окном как плачет. Старый наш плотник «филенщик» Горкин, сказал вчера, что масленица уйдет заплачет. Вот и заплакала кап кап кап Вот она! Я смотрю на растерзанные бумажные цветочки, назолоченый пряник «масленицы» игрушки, принесенной вчера из бань: нет ни медведиков, ни горок пропала радость. И радостное что-то копошится в сердце: новое все теперь, другое. Теперь уж «душа начнется», Горкин вчера рассказывал, «душу готовить надо». Говеть, поститься, к Светлому Дню готовиться.