Опа. Сама признала! Впервые. И тон у нее грустный.
Как-нибудь переживем, слышу я собственный голос. Как-нибудь переживем.
На пресс-конференцию мы добирались на разных машинах: мама ехала из столицы вместе со своим штабом, предварительно наказав папе привести себя в порядок к вечеру. Он это может, если надавить как следует, а мама давить умеет. Понятия не имею, как выглядит их супружеская жизнь, даже думать об этом не хочу и с годами думаю все меньше. Пусть живут как угодно, раз их обоих это устраивает.
Мэл отвозит домой папу и Мередит. Я еду с мамой.
Больше всего меня радует, что до выборов осталось полгода: кампания будет недолгой, говорит мама, вглядываясь в темноту. Обычно к выборам на такую должность готовятся минимум год. Она косится на меня. Это было бы гораздо хуже.
Но ты все равно бы не отказалась.
Да не отказалась бы. И вы с Мэл осудили бы мое решение, знаю.
Мы тебя не осуждаем.
Тут она фыркает. Ничего себе!
Еще как осуждаете. И я своих родителей осуждала. Молодежь так устроена.
Ее родители живут в Северной Дакоте. За семнадцать лет я видел их от силы раза четыре. Не удивлюсь, если она до сих пор их осуждает.
Я ведь делаю это для вас, говорит мама. Вы думаете, что я честолюбива и хочу власти не без этого, конечно, иначе я бы вообще не пошла в политику! но дело не только в этом.
Даже не знаю, что ей сказать. Она никогда так не откровенничает. Никогда не признается, что ею движет что-то кроме патриотизма и желания служить своему народу.
У тебя все нормально? спрашиваю я.
Видишь, твой вопрос меня даже не удивляет. Мы совсем забыли, как надо разговаривать друг с другом, правда? Отношения потихоньку меняются, эволюционируют, а в один прекрасный день ты поднимаешь голову и видишь, что все изменилось полностью и бесповоротно.
Ты же не веришь в эволюцию.
Мама смеется. Ей-богу, смеется!
С точки зрения политики не верю, нет. Она снова смотрит на меня. Интересно, что ты обо мне думаешь? Только честно. Что я за человек, по-твоему?
Я молчу. Ох, только бы этот вопрос оказался риторическим
Кстати, у меня действительно все нормально. Ага, значит, риторический. Но впереди у меня очень важные события, сынок. Местная верхушка с ее мелкими тиранами и междоусобицами остается позади. Я стану высокопоставленным чиновником.
И будешь вести опасные войны с большими страшными тиранами.
Точно, вздыхает мама. После выборов в лейтенант-губернаторы я думала, что все кончено: так мне и сидеть в местной администрации до конца дней. Может, однажды в совет по делам школьного образования попаду или в какую-нибудь госкомиссию. И вдруг такое! Все ведь решилось в одночасье, буквальное в считаные дни. Меня ждет большое будущее.
Если одержишь победу на выборах.
Одержу.
Ну да, она-то скорее всего одержит.
Что положено делать человеку, когда его мечты начинают сбываться? спрашивает она. Об этом никто не рассказывает. Да, нужно следовать за своей мечтой, это понятно, но что делать, когда мечта исполняется?
Получать удовольствие. Работать изо всех сил и по возможности не быть последней сволочью.
Не выражайся! Это мама только для порядка так говорит, на самом деле она не сердится. Я ведь делаю это для вас, даже если вам порой кажется иначе. Мечты, конечно, мои, не отрицаю, но ведь я мечтала сделать мир лучше для вас.
Только для нас для меня, Мэл и Мередит?
Для вашего поколения. Вам, ребятки, непросто живется, я знаю.
Правда?
Я хочу вам помочь.
Правда?
Перестань. Я тоже когда-то была подростком и прекрасно понимаю, каково вам.
Правда? на свой страх и риск спрашиваю я.
Мама хмурится. Бросает взгляд в зеркало заднего вида: не отстала ли Мэл?
Я много чего видела такого, во что и поверить-то трудно, едва слышно произносит она.
Я сразу настораживаюсь.
Что, например?
Она только качает головой.
Мир опасен, Майк. Я бы хотела думать иначе, но факт остается фактом. Кругом одни опасности. Я очень волнуюсь за вас с Мэл. И мне безумно страшно за Мередит Какое будущее ее ждет? Будет ли она в нем счастлива?
Тебе надо отпустить ее на концерт «Сердец в огне».
Знаю. Она это заслужила. И к тому же она будет так по вас скучать
Лучше не принимать эти слова всерьез они совершенно не в мамином духе. За окном, в ночи, мелькают силуэты деревьев. Я вглядываюсь в темноту (ищу голубые огни, что ли?), но ничего такого не вижу.
Лучше не принимать эти слова всерьез они совершенно не в мамином духе. За окном, в ночи, мелькают силуэты деревьев. Я вглядываюсь в темноту (ищу голубые огни, что ли?), но ничего такого не вижу.
Что ты видела? еще раз спрашиваю я. Когда была подростком?
Ничего, чересчур поспешно отвечает мама. Ты подготовился к экзаменам?
Ага. Что значит «ничего»?
Майк, предостерегающе говорит она, все молодые люди допускают одну и ту же ошибку: думают, что только они видят изъяны и несовершенства мира.
Вот и коп то же самое говорил, бормочу я.
Какой коп?
А, по телику, убедительно вру я и мысленно хвалю себя за быстрый ответ. Взрослые тоже допускают одну и ту же ошибку: думают, что изъянам и несовершенствам мира можно не придавать большого значения, ведь подростки рано или поздно вырастут. Поумнеют. Ну да, вырастем, и что с того? Живем-то мы сейчас, как и вы.
А что у тебя происходит? Мама тут же навостряет уши, словно сурикат.
Мам
Нет уж, выкладывай. У тебя все нормально?
Я не то хотел ска
А по-моему, как раз то. Подростки бунтуют, сопротивляются родителям. Таков закон природы. Но это не значит, что мы перестаем за вас волноваться. Перестаем быть родителями.
Папа вон перестал. Давно уже.
Тут воцаряется очень, очень нехорошая тишина. Только мне почему-то плевать.
Ваш отец начинает мама и не договаривает.
После той истории с хищением дядиных денег его как будто выключили, продолжаю я. И больше не включили. Но Мэл по-прежнему его любит. Так что же с ним стало? Куда он пропал?
И почему я не могу его вернуть? Не знаю. Мне и самой хотелось узнать. Зато сегодня он был с нами.
Процентов на сорок, угу. И самое грустное всем показалось, что это огромное достижение.
Мама молчит и только смотрит вперед, на темную дорогу. Теперь мне стыдно: взял и испортил ей настроение в такой знаменательный день. И все-таки что же она видела, когда была подростком? Нашествие зомби? Нет, оно попозже началось. Но, может, и на ее долю что-то такое выпало? Почему мне никогда не приходило в голову, что и она могла столкнуться с чем-то непознанным и страшным?
Ты не ответил, что у тебя происходит, стоит на своем мама. Мне надо знать. Я хочу знать. Политика тут ни при чем. Ты ведь мой сын!
Я молчу. Не хочу об этом говорить.
А потом вдруг беру и говорю:
Кажется, мне опять надо к психиатру. Пусть пропишет мне таблетки.
Возникает крошечная пауза, как будто мама размещает полученную информацию в какой-то воображаемой таблице.
Повторяется история с навязчивыми действиями? спрашивает она.
Угу.
Что, настолько плохо?
Очень, очень плохо.
Я вижу, как она переваривает услышанное. Затем кивает.
Хорошо.
Хорошо? удивляюсь я.
Ну да, тоже удивляется она. А как же еще?
Ну, во-первых, твоя кампания
Ты разве не слышал, что я сказала? Ну, вот эту всю чушь про свирепую мать-волчицу?
Я думал, это тебе написали на случай, если журналюги спросят про Мэл.
Хм. Вообще да. Написали. Но
Выборы в лейтенант-губернаторы тоже были очень важным делом. Тогда-то все и пошло под откос. Так что нас можно понять: мы не на пустом месте психуем.
Да, понять вас можно, отвечает она через секунду-другую. Твои навязчивые действия они из-за выборов?
Вряд ли. Началось еще до смерти Манкевича. Я не хочу, чтобы ты выбыла из гонки. Наверное, просто навалилось: жизнь, выпускной, перемены всякие
И зомби-олень, ага. Только о нем я рассказывать не собираюсь. Как и об умирающих подростках. И о любви Хенны к экспериментам.
Мы обязательно что-нибудь придумаем, говорит мама. Обсудим все со штабом и что-нибудь придумаем.
А зачем обсуждать это со штабом?
Они должны знать все, до чего могут докопаться журналисты. Чтобы при случае суметь нас защитить.
Мы уже подъезжаем к дому, и разговор на этом заканчивается. Ясное дело, всякие лишние вопросы я оставляю при себе например, о том, каково живется семьям, в которых родителям не надо защищать детей от журналистов. Странно. Я думал, мы с мамой наконец-то говорим по-человечески и вот-вот к чему-то придем, а что в итоге? Ничего. Одно расстройство.
Когда я ложусь спать, приходит сообщение от Джареда: А костюмчик-то тебе идет, Майки!
Отвечаю: Видел, да? Ужас-ужас?
Отвечаю: Видел, да? Ужас-ужас?
Джаред: Вся политика это ужас-ужас.
Я: Тоже поедешь на папину прессуху?
Джаред: А не будет никакой прессухи. Он объявит об участии в Твиттере.
Я: Эх.
Джаред: А чего «эх»? Ясно же, что он недобог.
Я: Недобог?!
Джаред: Тьфу, андердог.
Я: Разве Твиттером еще кто-то пользуется?
Джаред: АНДЕРДОГИ.
Не откладывая телефон, пишу Мэл: Ты там как?
Мэл: Считаю дни.
Я: Папа сегодня молодец.
Она не отвечает.
Я: И еще мне нравится Зовите-меня-Стив.
Мэл: Мне тоже.
Кладу телефон на тумбочку, но тут же приходит новое сообщение.
Мэл: Что будет с Мередит, когда мы уедем?
Я: Все с ней будет хорошо. Она же единственная из нас, кому не нужен психолог.
Мэл: Не доверяю я людям, которым не нужен психолог.
Я: Ты вообще не доверяешь людям. Точка.
Мэл: Почему? Доверяю. Тебе.
Глава двенадцатая
в которой чувства Сатчел к принцу Бессмертных крепнут с каждым днем; второй хипстер по имени Финн чувствует, как его возлюбленная отдаляется, и вызывает ее на разговор; она произносит мудрую фразу: «Никто извне не сможет успокоить твое сердце, ты должен обрести покой сам»; Дилан, как ни странно, уважает ее личное пространство; а самое удивительное больше никто пока не умер; хипстеры следуют всем указаниям принца и в нужное время прячутся в нужных местах; Сатчел и принц вновь целуются; он так ее уважает, что не просит о большем.
«Итоговые экзамены» звучит угрожающе, да? Но мы особо не паримся: будущим абитуриентам все самое сложное надо было сделать заранее, дабы вузы убедились, что мы достойны стать их вечными должниками. «Итоговый» по истории США заключался в написании того самого сочинения по Гражданской войне (мы с Мэл, если помните, выбрали разные темы). К остальным тестам мы готовимся попарно прямо за обедом. Волнуюсь я, пожалуй, только за матанализ и английский.
Вычислите предел один минус икс в квадрате, деленное на икс в четвертой минус икс при икс, стремящемся к единице.