Пятистопный ямб, отвечает Мэл.
Это ты про себя?
Минус две третьих, отвечает Хенна.
Мы вопросительно смотрим на Джареда.
Ага, кивает он.
То есть не пятистопный ямб? издевается Мэл.
Сама ты пятистопный ямб! смеется Хенна. По крайней мере, в этих туфлях.
Потому что в них у меня как будто четыре ноги?
Можно к вам? встревает неизвестно откуда взявшийся Нейтан.
Вот вечно он приходит позже всех. Почему? Ладно бы приходил с кем-то так нет же, он всегда один. Что у него на уме?
Вот, принес свое прошлогоднее сочинение по книге «Дзен и искусство ухода за мотоциклом», говорит он, вручая мне тетрадь. На спецкурс по английскому и литературе ходим только мы с Мэл, и вопросы по этой ужасной, ужасной книге будут у нас на экзамене, так что он нас здорово выручил.
Спасибо, выдавливаю я.
Да не за что, если честно. Мне за него «четверку» поставили, и я до сих пор не врубаюсь, о чем эта книга.
А никто не врубается, говорит Мэл. В этом вся суть.
Ты ее хоть дочитала? спрашиваю сестру.
Она медлит.
Ну типа.
Слушайте начинает Нейтан.
Ого! Я листаю его сочинение. Длинное!
Да. В Талсе это называлось «Основы литературоведения для поступающих в вузы» и не зря. Слушайте
Дай посмотреть. Мэл забирает у меня сочинение.
Проверь, пожалуйста. Хенна протягивает Джареду листок с решением.
Он быстро пробегает по нему взглядом.
Ага, все верно. Не понимаю, чего ты так нервничаешь, Хенна, в матанализе ты шаришь не хуже меня.
Даже Мередит не шарит, как ты, отвечает она, хмуро разглядывая свой листок.
Народ? пытается привлечь их внимание Нейтан.
Обалдеть! восклицает Мэл. Она все еще читает его сочинение. Я бы в жизни так круто не написала. Вот это ты мозг В сто раз умнее меня.
Очень сомневаюсь, говорю.
Это вообще что за слово?! Она тычет пальцем в страницу.
Закоснелость, отвечает Нейтан.
Много ты знаешь шестнадцатилетних, которые используют в сочинениях слово «закоснелость»? В голосе Мэл явственно слышны панические нотки. И почему я не использую слово «закоснелость»?
Мне было семнадцать. А сейчас восемнадцать.
Мне тоже, говорит Хенна.
И мне, кивает Джаред.
А мне девятнадцать! негодует Мэл. И я первый раз слышу слово «закоснелость»!
Мне исполнится восемнадцать в июне. Джаред старше меня всего на пару месяцев, но я как-то забыл, что в эти два месяца я буду самым младшим в нашей компании. Включая Нейтана, который по-прежнему пытается о чем-то нас спросить.
Я хочу расписать мост, говорит он. Кто со мной?
Есть у нас такая традиция: старшеклассники расписывают железнодорожный мост рядом со зданием школы. Обычно пишут всякую скукоту («Джина, Джоэль и Стефани друзья форэва» (да, да, серьезно, так и пишут форэва)), откровенные тупости («Нарисую свое разбитое сердце» на этом стих заканчивается, потому что автору не хватило места) или угрозы/оскорбления («Андерсен пидор» про нашего физрука и трудовика, который, на мой взгляд, к сексуальным меньшинствам не имеет никакого отношения). Потом эти надписи моментально замазываются и покрываются другими скучными, тупыми и непотребными надписями, но так уж принято. А когда-то было принято держать рабов и покупать жен. Традиция есть традиция.
Понятное дело, это вандализм, поэтому расписывать мост лучше в самое темное время суток. Вообще-то мы и не думали заниматься такой ерундой мы же как раз из тех «приличных детей», ага. Джаред не стал этого делать даже со своей футбольной командой, когда они одержали победу в последнем матче (закончить сезон со счетом 2:7, йу-хууу, наши рулят!), а уж когда речь пошла о голубоглазых копах, голубоглазых оленях и хипстерах, почти наверняка умирающих из-за голубоглазых причин, мы и думать об этом забыли.
А Нейтан возьми и предложи.
Ты же не отсюда, сказал я ему за тем обедом. Но поздно: я прямо увидел, как мои друзья загорелись.
Вот именно. Я ниоткуда. У меня ничего нет. Ни традиций, ни друзей, кроме вас. А тебе я вообще не нравлюсь.
Я молчал так долго, что в какой-то момент возражать стало уже глупо.
Короче, я просто Не знаю Он пожал плечами. Мне хочется запомнить старшие классы. Сделать что-то старшеклассное. Чтобы пятьдесят лет спустя оглянуться и сказать: «Вот, я тоже был молодым и глупым».
Эти слова решили дело. Хенна согласилась сразу же; Мэл сказала, что история Нейтана очень грустная, а теперь ей будет еще грустнее, если мы это не сделаем; Джаред просто хмыкнул: «Почему бы и нет».
Потому что в лесу зомби-олени, говорю я теперь. Меня аж передергивает, хотя на улице не так уж и холодно, даже среди ночи. Мы сидим в моей машине, в миле от железнодорожного моста. И копы с горящими глазами. И настоящие трупы.
Нас много, говорит Джаред с заднего сиденья, где он каким-то чудом втиснулся между Нейтаном и Мэл. Хенна сидит впереди, потому что у нее сломана рука и потому что она Хенна. Мы будем соблюдать осторожность.
Нейтан показывает всем свой рюкзак.
Я раздобыл пять баллончиков! По одному цвету на каждого. Меня чуть не арестовали.
Чуть не считается, бурчу я.
Серебряный, золотой, синий, красный и желтый. Он смотрит на меня в зеркало заднего вида. Ты берешь желтый.
Ну что, мы идем или нет? зевает Мэл.
Я голосую за «нет», говорю.
Хватит, Майки!
От презрения в голосе Хенны меня прямо крючит. Она выходит из машины. Затем на улицу выбираются все с заднего сиденья, а последним вылезаю я и даже делаю вид, что бешусь из-за желтой краски.
Мост вообще-то не очень большой, проходит всего над двумя ветками старой лесовозной дороги. По обе стороны от него залитые бетоном насыпи, которые тоже часто расписывают. Но мы не будем тратить на это время. Вслед за Хенной я поднимаюсь по правой насыпи, а Мэл, Джаред и Нейтан по левой. Нам надо встать на мосту, перегнуться сверху через бетонное ограждение и что-нибудь на нем написать.
Мы дружно гремим баллончиками этими металлическими шариками внутри, которыми размешиваешь краску.
Белого же нет, шепчу я. Чтобы перекрыть старые надписи, их нужно сперва замазать белым.
А еще можно подойти к делу творчески, говорит Нейтан. Он уже добрался до дальнего конца моста и превращает плохо нарисованного кардинала (эта птица талисман школы; маразм, ага; за всю свою жизнь я не видел в наших краях ни одного кардинала) в довольно симпатичного шмеля. Джаред одобрительно кивает, и мой бедный живот громко выражает недовольство.
Мэл берет темно-синюю краску, встает посередине моста, решительно перегибается и пишет поверх пухлых розовых букв, изрядно размытых дождем, пухлые синие буквы: «Опоздала на год».
Ты правда так думаешь? спрашиваю я.
Ой. А я и не знала, что надо писать только то, что действительно думаешь. Она закрывает баллончик, достает телефон и начинает писать сообщение Стиву, который сегодня работает в ночную смену.
Я перегибаюсь через ограждение: посмотреть, что нарисовал Нейтан. Рядом с его шмелем появилась ужаленная рука. «Оставь свое жало», пишет он.
Вообще-то пчелы умирают, если оставляют жало, говорю я.
Хенна сердито пихает меня в бок.
Это метафора, поясняет Нейтан.
Метафорические пчелы тоже умирают.
Джаред вовсю работает серебряным баллончиком, замазывая сердечко (символ вечной любви между Оливером и Шанией). Потом он берет у Нейтана золотую краску и выводит поверх непросохшей серебряной круг с какими-то отметинами.
Это что? спрашивает Нейтан.
Типа мой личный знак, отвечает Джаред.
Я вижу символ впервые, однако в тени за фонарем в конце моста уже виднеются кошачьи силуэты. Может, Джаред нарисовал знак для кошек что-то вроде благословения? Ближе они не подходят. Чувствуют, что сейчас не лучшее время? Никто не рассказывал Нейтану про Джареда мы даже не сговаривались, просто так решили. Да он бы нам и не поверил. Хипстеры умирают средь бела дня, но народ даже не пытается понять, в чем причина в этих самых Бессмертных, про которых читала Мередит. Или не в них. Совершенно ясно, что они не покончили с собой.
Ты чего такой кислый? спрашивает меня Хенна, потряхивая красным баллончиком.
Молча пожимаю плечами.
Мне нравится Нейтан, говорит она.
Знаю. Слышал про эту твою неконтролируемую реакцию.
И ты мне тоже нравишься, Майк. Хотя сегодня не очень, если честно.
С ним что-то неладно. Откуда он взялся? Почему вечно опаздывает? Почему не?..
Ревность уродует.
Самомнение тоже! шиплю я.
Она в ярости отворачивается и перегибается через перила, держа баллончик наготове.
И тут же делает шаг назад.
Смотрите
Свет фонарей сюда почти не попадает, но прямо на верхней поверхности бетонного ограждения виднеются какие-то слова.
Это имена, приглядевшись, говорит Мэл.
Финн, читает Хенна. Керуак, Джоффри, Ирт. Она смотрит на Мэл. Погибшие хипстеры.
Но почему их имена написаны здесь, где никто не видит? недоумевает Джаред.
Я кошусь на Нейтана.
Может, это убийцы написали! выпаливаю всем назло. Может, это что-то вроде доски почета с именами жертв. Самое опасное место в городе
Да уймись ты! обрывает меня Хенна. Трогает начертанные простой черной краской имена.
Смотрите, говорит Нейтан, опускаясь на колени. У нас под ногами множество крошечных цветов, похожих на полевые. Они устилают землю под ограждением, вдоль железнодорожных рельс.
Хенна тихонько их гладит.
Мне кажется, это что-то вроде мемориала. О котором знают только они.
Она встает.
Никто его не замазал, замечает Джаред.
И цветы никто не раскидал, добавляет Мэл.
Что-то мне расхотелось рисовать, говорит Хенна, отдавая свой баллончик Нейтану. Все равно что размалевывать церковные стены.
Я по-прежнему держу в руках желтую краску.
Я вообще не хотел сюда тащиться, а теперь мне и надпись оставить нельзя?
Хенна хмурится. Все хмурятся. Я тоже хмурюсь. Черт, ну и день что ни скажешь, все не так. Да пошли они!
Ладно. Я швыряю баллончик Нейтану сильнее, чем стоило бы. Поехали домой.
Народ
Хенна смотрит куда-то мне за спину. Я оборачиваюсь.
Из темного леса по железной дороге в нашу сторону двигается целая толпа голубоглазых.
Хенна уже бежит и кое-как спускается по насыпи, пытаясь удерживать равновесие с помощью одной руки. Я кидаюсь следом за ней (сперва убедившись, что Мэл и Джаред тоже побежали). Нейтан стоит как вкопанный, глядя на светящиеся в темноте голубые глаза.
Кто это такие?.. произносит он.
Беги, идиот! ору я и хватаю Хенну за шкирку. Буквально силком запихнув ее на переднее сиденье своей машины, я распахиваю заднюю дверь для Джареда и Мэл, а сам обегаю машину сзади и прыгаю за руль. Завожу двигатель. Мэл и Джаред залетают в салон.