Я бы сразу сказала тебе, что дела плохи, говорит Мэл. Честное слово. Папе бы не сказала, маме бы не сказала, даже Мередит бы не сказала. А тебе бы сказала. Клянусь.
Правда клянешься?
Она улыбается так искренне, что сердце щемит.
Правда, Майк. Я не хочу умирать. Я хочу жить. Успеть по-настоящему пожить. Она пожимает плечами (они заметно расслабились). Это пустяк, мелкий сбой, честное слово. Но я правда очень хочу вспомнить.
Я ей верю. Действительно, такие сбои порой случаются. Я бы заметил, если бы она в самом деле нервничала взгляд у нервничающего человека особый, сложно с чем-то перепутать. Взгляд как у меня.
Я набираю на вилку немного риса и лосося.
И кормлю Мэл. Миссис Чой и бабуля спят, в комнате тихо, койка между ними ужасно, ужасно, ужасно пустая, но я кормлю сестру обедом. У нас с ней много общего: загоны, неврозы, одна на двоих слегка чокнутая семья. И знаете, это очень похоже на любовь.
Я все еще на тебя злюсь, говорит Хенна.
Ты уверена, что хочешь это сделать? спрашиваю я.
Ты меня вообще слушаешь? Я по-прежнему злюсь.
Тогда злись на саму себя. Если бы ты сразу сказала, что идея была твоя
Да, я уверена.
Она в самом деле злится. Я тоже, если честно. Но сегодня она позвала с собой меня не Мэл и не Джареда, не Нейтана, а меня. И я согласился.
Хенна Силвен Тату-мастер замолкает, не в силах выговорить сложную фамилию, и молча смотрит на Хенну.
Силвенноинен. Финская фамилия, поясняет та.
Сочувствую. У меня тайская из семи слогов. Готова?
Ага.
Хенна встает. Ей восемнадцать, поэтому она может делать со своим телом что угодно (хотя ей пришлось доказать это парню за стойкой, когда мы вошли в салон). Мне только семнадцать, но это ничего я же не собираюсь делать себе татуировку. Вот уж чего я точно никогда не стану делать.
Ты в самом деле хочешь татуху? Точно-точно? раз сто спросил я Хенну по дороге сюда. Ты ведь никогда об этом не говорила!
Я и в аварии никогда не попадала, ответила она.
Что она хочет себе набить понятия не имею. И как она узнала про салон. И почему мы должны ждать именно этого тату-мастера (пока он набьет колибри на грудь какой-то тетке). В холле Хенна рассматривала каталоги с шрифтами видимо, хочет вытатуировать слово. Но какое? Она не сказала. Предпочла вместо этого поговорить о том, как ее бесит мое поведение.
Погоди секунду, останавливает меня Хенна на пороге кабинета.
Она подходит к столу мастера (его зовут Мартин очень уж старомодное имя для крутого тайца-татуировщика), и они тихо обсуждают будущую татуировку. Хенна хочет набить ее на правом боку. Она показывает мастеру бумажку, которую не показывает мне. Он кивает, что-то рисует на той же бумажке, и Хенна кивает: «Отлично!»
Наконец она подзывает меня к себе, просит сесть по правую сторону чтобы я не видел татуху, пока она не будет готова, и продолжает отчитывать меня за Нейтана.
Ты бы с ним полегче, а? говорит она, пока Мартин дезинфицирует и смазывает нужный участок кожи.
Хенна так увлеченно болтает, словно каждый день бьет себе татухи.
Родители тебя зароют, говорю я (тоже не в первый раз).
Родители не узнают. Я делаю это не для них.
Вы же в Африку едете. Наверняка увидят! Ты же будешь там купаться, загорать и все такое
Хенна фыркает.
Много ты знаешь о жизни миссионеров!
Мартин заносит иглу над ее боком.
Ты собралась в Африку?
В Центральную Африканскую Республику, отвечает Хенна.
Там же война сейчас.
Вот именно, говорю я. И спятившие родители все равно тащат ее с собой.
Два года назад я побывал в Танзании, Малави и Замбии, говорит Мартин. Столько впечатлений привез! Самая крутая поездка в моей жизни.
В тебя там стреляли? спрашиваю я.
Вроде нет. Мартин включает машинку. Значит, так. Я не буду врать, что это совсем не больно. Но боль вполне терпимая, обещаю.
Спасибо.
Хенна поднимает на меня глаза в них все еще досада и протягивает мне здоровую руку. Я беру ее и крепко стискиваю. Тату-мастер прикасается к ее коже иглой, и Хенна тихонько хмыкает, но не дергается. Нарисовав пару-тройку точек, Мартин спрашивает:
Ну как? Хуже уже не будет, но и лучше тоже.
По сравнению с тем, как болела моя рука, это легкая головная боль.
Отлично.
Мартин принимается за работу.
Если твои предки узнают, говорю я, они все свалят на нас с Мэл. Скажут, ты сошла с рельс из-за нашего дурного влияния.
Сошла с рельсов? Хенна морщится. Иногда ты выражаешься как старуха, Майк.
Я выражаюсь как политик. У мамы есть речь, где она постоянно использует это выражение в адрес своих противников, разумеется.
А может, мне давно пора сойти с рельсов, хмурясь, говорит Хенна. Может, я слишком долго шла по рельсам, бл!
Не выражайся, спокойно говорит Мартин, не отрываясь от работы. Мы удивленно смотрим на него. Он весь покрыт татуировками, многие из которых явно не предназначены для семейного просмотра. Он пожимает плечами. Просто я этого не люблю. Матерятся все так зачем же быть, как все?
Он снова вонзает в Хенну иглу. Та напрягается и вроде бы задерживает дыхание.
Через какое-то время Мартин выключает машинку.
Один элемент закончили.
Он заправляет машинку чернилами и продолжает работу.
И много там еще элементов? спрашиваю я Хенну.
Не важно, цедит она, стиснув зубы.
По ее щеке скатывается единственная слеза. Я вытираю ее свободной рукой.
Спасибо
Все остальное время мы молчим. Работа занимает около часа, но я вижу, что Мартин работает на небольшом участке кожи значит, и татуировка будет небольшой. Вообще это совершенно не похоже на Хенну, но в том-то и суть, насколько я понял. Если бы она набила себе большую уродскую татуху, то совсем перестала бы быть Хенной. Значит, это что-то небольшое и скромное. Что-то хорошее.
За весь час она только один раз опускает глаза на свой бок.
Я и не знала, что будет кровь, говорит она.
Никто не знает.
Наконец дело сделано. Мартин аккуратно вытирает кровь, накладывает сверху защитную пленку и приклеивает ее пластырем.
Месяц не плавай, говорит он. И на солнце лучше ее не выставляй.
Зеркало есть? спрашивает Хенна.
Он приносит большое зеркало, в котором отражается ее бок с новенькой татуировкой.
Под пленкой ее кожа, которую нещадно кололи и накачивали чернилами, выглядит багровой и воспаленной. Кровь начинает выступать, но я ожидал, что ее будет больше. Татуировка состоит из одного-единственного слова, написанного очень клевым шрифтом (не зря Хенна хотела попасть именно к этому мастеру).
Она снова берет меня за руку. И снова плачет. А я снова вытираю ее слезы.
Мне кажется, твои родители не станут ругаться, если это увидят.
Мне кажется, твои родители не станут ругаться, если это увидят.
Я не хочу, чтобы они знали. Это мое. Только мое.
В зеркале я разглядел у Хенны на боку одно простое слово: «Тииму».
Ночью я ни с того ни с сего просыпаюсь. То ли от собственного храпа, то ли из-за сна, который я тут же забываю.
Просто хочу уточнить: меня разбудила не машина. Я вообще ее не слышал, пока не повернулся на другой бок и не устроился поудобней. Мимо нашего дома машины проезжают нечасто (дорога вскоре заканчивается, а дальше очень, очень густой лес), но иногда такое все же случается. Прямо перед нашим домом есть поворот, который водители порой пропускают.
Вот только эта машина движется в другом направлении.
Она едет с Поля.
Я встаю и, не включая свет, подхожу к окну. Выглядываю в щелку между шторами. С Поля медленно (чтобы не угробить подвеску на колдобинах) выезжает машина с выключенными фарами, и в темноте я могу различить только желтые огоньки неизвестного предназначения на ее боках.
Не знаю, сколько еще раз я должен сказать вам, что у нас очень темно. Фонари на дорогах, конечно, есть, но расположены они на большом расстоянии друг от друга. Ближайший стоит чуть дальше по улице и светит тускло.
И все-таки мне удается разглядеть водителя.
Это Нейтан.
Нейтан приехал на Поле среди ночи, а теперь уезжает выключив фары, чтобы никто его не увидел.
Глава четырнадцатая
в которой Сатчел начинает сомневаться в чистоте намерений принца; он рыдает и клянется ей в вечной любви, которую берег тысячи лет в надежде когда-нибудь найти свою Избранную; они целуются, страсти кипят, но тут с окраины города доносится взрыв.
Ты же не хотела идти! говорит Мередит нашей маме. Говорила, что тебя пугают крупные сборища и что в толпе у тебя такое чувство, будто ты голая и по тебе ползают белки.
Постарайся не говорить так при посторонних, детка, отвечает мама. Мне будет полезно появиться на благотворительном концерте «Сердец в огне», который они дают в моем будущем округе
Но ты же не хотела! стоит на своем Мередит. Видно, от потрясения она не в силах придумать какой-то другой довод.
Тогда не хотела, а теперь хочу.
Мы с Мэл молча стоим на кухне за спиной у Мередит. Концерт начнется через час, до наступления темноты, чтобы все маленькие детки успели вовремя лечь спать. Мередит с ног до головы покрыта фанатской атрибутикой: футболка с «Сердцами», фенечки на руках, пояс, сапоги с пряжками, штаны с бахромой как у Огненного сердца из клипа «Огненное сердце» и ковбойская шляпа, на полях которой красуются гладко выбритые, белокожие лица членов группы.
Но ты говорила
Мередит! обрывает ее мама и переводит взгляд на нас с Мэл. Я отвезу ее на концерт, что тут такого, не понимаю?
Просто мы не ожидали, хмуро отвечает Мэл. Такое чувство, будто кто-то из твоего штаба услышал, что Мередит собирается на концерт, и предложил тебе тоже сходить.
Мама начинает злиться.
Да вам вообще не нравится эта группа! Вы оба лет на восемь старше их целевой аудитории!
А ты лет на тридцать, замечает Мэл.
Все, хватит разговоров! Я твоя мать, сообщает мама Мередит, и я повезу тебя на концерт.
У нас три билета.
Вот и прекрасно. Кого хочешь взять брата или сестру?
Мередит переводит взгляд с меня на Мэл, потом на маму, потом на нас обоих, опускает глаза и что-то бормочет себе под нос.
Повтори, пожалуйста, говорит мама.
Я хочу поехать с обоими, уже громче повторяет Мередит, поднимая храброе личико. Подбородок и губы у нее немного дрожат. Она такая смышленая, что порой мы все забываем, сколько ей лет она ведь еще ребенок.
Так не получится
А я хочу ехать с обоими! с вызовом произносит Мередит. Они оба согласились, и я купила билеты на троих! Если бы ты сразу сказала, что поедешь, я бы купила четыре билета, но ты говорила, что не хочешь.