Я прожила у тети Лизы шесть дней и за это время успела хорошо изучить и увидеть весь уклад ее жизни.
Она жила не одна, рядом, за стеной, в другой половине, находилась семья ее сына с женой и дочкой.
Сын был алкаш, это мне тетя Лиза выложила в первый же день, уже и лечился и несколько раз лежал в больнице, но ничего не помогало, проходило недели две, от силы три, и он снова напивался до бесчувствия. Жена его была порядочная дрянь, это мне уже сказали соседи, заходившие к тете Лизе, по мнению же тети Лизы страдалица и мученица.
Тетя Лиза никогда никого не осуждала. Даже невестку, ни с того ни с сего невзлюбившую ее, даже сына-алкаша, даже внучку, избалованную и дерзкую деваху, унаследовавшую склочный характер матери.
Бог с ними, говорила тетя Лиза. Это они не с добра, а от жизни. Жизнь-то больно к ним неласковая
Она работала санитаркой в местной больнице эта работа удивительно подходила ей. Прежде всего потому, что она была жалостливой, милосердной. Не очерствев душой, по-настоящему жалела больных; признавалась мне, приходя домой после работы:
Уж как, ты бы знала, они меня ждут
И я верила ей. Я бы тоже ждала ее, если бы лежала в больнице
Она работала через день, но тот день, что была дома, не имела ни минуты покоя: то и дело приходили люди, жившие не только по соседству, но даже с других улиц, у каждого было до нее дело, каждый со своей просьбой: кто просто оставит ключи от дома, кто приведет к ней ребенка, попросит приглядеть за ним, кто пригласит навестить больного, хотя бы ненадолго, пока вернутся домашние
Ее душа, как и ее дом, была открыта для всех. Уж такой у нее был характер, она не умела отвадить от дома, сказать резкое слово, отвернуться, начисто отказать кому-то, даже малознакомому, в его просьбе
Кроме того, она не уставала помогать невестке, хотя та в открытую, неведомо почему, ненавидела свою свекровь.
Тетя Лиза знала, что она ненавидит ее, но не осуждала и никому на невестку не жаловалась.
Как-то я не выдержала:
Тетя Лиза, вы вот всех жалеете, а себя никак не удосужитесь пожалеть
Она удивленно взглянула на меня:
Чего мне себя жалеть? Я, поди, не больная, на своих ногах, ни от кого не завишу
Я не о том, просто смотрю на вас и вижу, что вы никогда не отдыхаете, даже в выходной у вас и минуты свободной нет
Она махнула рукой:
И не надо! Кому она нужна, эта минута? Меня не выручит, людей не облегчит. Я лучше поработаю так, как нужно
И работала. И делала для окружающих все, что могла. И легко, как бы играючи, помогала всем, кто бы о чем бы ее ни попросил.
Уезжая обратно в Москву, я сказала ей:
На таких, как вы, тетя Лиза, земля держится
Она не стала спорить со мной. Может быть, никому бы не призналась, но и сама в какой-то степени так считала?
Помолчала немного, потом сказала, словно бы говоря сама с собой:
Вот помру, что с ними со всеми будет?..
Я вернулась в Москву и спустя какое-то время написала очерк «Тетя Лиза с улицы Медиков».
Ардик Моргунов слетал в этот город на один день, нащелкал множество снимков, очерк был опубликован с фотографией тети Лизы, вышла она совсем на себя непохожей, почему-то жгучей глазастой брюнеткой, а на самом деле была светло-русой, с изрядной сединой. И глаза у нее были небольшие, ясные, в слегка припухших веках
Я послала тете Лизе газету с очерком, она написала мне в ответ:
«Зачем ты меня такой выставила? Получилось, вроде я святая, без сучка и задоринки»
Я нет-нет, однако выбирала время и летом или осенью приезжала навестить тетю Лизу, благо лёту от Москвы до этого волжского города было всего час с небольшим.
И каждый раз, видя ее на ногах, по-прежнему не знающей устали, по-прежнему отдающей все свои силы другим, не умеющей думать о себе, непривычной отдыхать, я непритворно радовалась.
Как-то я призналась Ардику, что благодарна судьбе за то, что она помогла мне ближе познакомиться с тетей Лизой и узнать ее.
Ты не судьбу благодари, сказал Ардик, а свою профессию, потому что, не будь ты газетчиком, черта с два ты бы познакомилась с нею. И вообще, один шанс из тысячи, что ты могла узнать, что в таком-то городе на улице Медиков живет некая тетя Лиза, святой души человек
Потом лицо его стало необычно серьезным, и он произнес совсем другим тоном:
А вообще-то теплее жить, когда знаешь, что такие вот люди живут в одно и то же время с тобою на земле
И я не могла не согласиться с Ардиком
6
Городок походил, должно быть, на все маленькие русские города, в которых мне приходилось бывать.
Низенькие, уже старые дома чередовались с новыми, наверно построенными за последние годы, четырех- и пятиэтажными, городской парк простирался неподалеку от реки, автобусы отъезжали в разные стороны от привокзальной площади в пригородные села.
Напротив вокзала красовалось здание гостиницы «Смоленск», очевидно недавно построенной.
Над рубчатыми пластиковыми дверьми виднелся плакат «Добро пожаловать».
Однако, несмотря на приветливое приглашение, свободных мест в гостинице, само собой, не оказалось.
Поначалу не помогли ни командировочное удостоверение из Москвы, ни билет Союза журналистов.
Но в конце концов, как гласит народная мудрость, все когда-нибудь и как-нибудь образуется.
И я получила маленький, с видом на двор, зато очень тихий и потому уютный номер с деревянной кроватью, туалетным столиком, непременным торшером между такими же непременными двумя креслами, обитыми зеленым плюшем.
Рядом с моим номером, в узеньком коридоре, помещался буфет булочки, крутые яйца, жареное мясо, подозрительно румяная колбаса. Огромный самовар исходил паром, особенно отрадным в этот пасмурный осенний день.
Я взяла чай, булочку с маслом, крутое яйцо.
Толстая, вальяжная, по-своему красивая буфетчица, улыбаясь всеми ямочками на розовом, цветущем лице, сказала:
Вам повезло, все уже поели. Я собиралась закрываться, а тут вы подошли. Стало быть, вы везучая
Я ответно улыбнулась ей. Неужто меня можно назвать везучей?
Самой себе я казалась, наоборот, изрядно неудачливой: личная жизнь не удалась, карьеры не сделала, исполнения своего самого горячего желания стать писательницей не добилась.
Чего же тут такого везучего?
Однако к чему обо всем этом знать толстой буфетчице? Какое ей, в конце концов, дело до меня?
А вот мне есть до нее дело. Должно быть, она местная, и с нею имеет смысл побеседовать о Праховых.
Вы местная? спросила я ее.
Она пожала круглыми, наливными плечами:
Да как вам сказать, не очень. Второй год всего лишь здесь живу
Стало быть, не знаете Праховых?
Нет, не знаю. А кто такие?
Хорошие люди, говорят, сказала я.
Красивое, в зареве румянца лицо ее снова осветилось улыбкой, казалось, все ямочки на нем заиграли.
Если говорят, стало быть, наверное, так и есть.
Возможно, согласилась с нею я.
А все одно, проверьте, вдруг что-то все-таки не так? Как думаете?
Все может быть, ответила я.
Выйдя из гостиницы, я пошла искать улицу, на которой жили Праховы. Я шла незнакомыми улицами, рассеянно поглядывала на прохожих, в ушах моих звучали слова пригожей буфетчицы: «А все одно, проверьте, вдруг что-то все-таки не так?»
Вначале меня несколько поражало количество писем, восхваляющих семейство Праховых. А потом я поверила им, хотя иногда казалось во всех письмах, написанных различными людьми, есть какая-то досадная назойливость.
Впрочем, Ардик, тоже довольно доверчивый, хотя в достаточной мере наделенный скепсисом, признавался порой:
Даже не верится, неужели бывают такие ангелы?..
Правда, Виктор Ветров однажды спросил:
Почему это жители ска хотят, чтобы как можно больше народу узнало о Праховых?
Я возразила ему:
А что в этом такого? Вполне естественное желание, они хотят, чтобы как можно больше людей брали пример с Праховых. Почему бы и нет?
Приближаясь к Продольной улице, я все время спорила сама с собой, то говорила за кого-то чрезвычайно недоверчивого, врожденного скептика, то возражала уже за себя, спрашивала, отвечала, снова соглашалась и опять спорила
Дом Праховых был окружен, как и почти все остальные дома в городе, садом. Сад казался большим много деревьев, кустарники, цветочные клумбы. Должно быть, летом сад хорош.
Дом был двухэтажный, окрашенный в веселый зеленый цвет. На красной крыше вырезанный из жести петух.
Праховы жили на первом этаже. Я позвонила в дверь, мне открыл мальчик лет четырнадцати-пятнадцати. Невысокий, ушастый, коротко стриженные светлые волосы, смуглые, как бы сохранившие еще с лета крепкий загар, щеки, воротник клетчатой ковбойки открывает сильную мальчишескую шею
Вам кого? спросил.
Праховы здесь живут?
Он повернулся.
Проходите, вот сюда
Я прошла вслед за ним по узкому, тесно заставленному сундуками, корзинами, трехколесными велосипедами коридору.
Дверь в комнату была открыта, поэтому в коридоре было светло. Мальчик вошел, став против меня. Комната была довольно большая, просто обставленная: круглый стол со стульями, сервант, телевизор «Рекорд» на металлических ножках. Стены увешаны эстампами, все больше цветы, деревья, берег реки. В простенке овальное зеркало. Под зеркалом висят фотографии, издали не различишь лица на них.
Садитесь, пожалуйста, сказал мальчик.
Нельзя ли снять пальто? спросила я.
Сейчас, заторопился он. Я скинула пальто, он взял его, вынес в прихожую, снова вернулся.
Ты, наверно, старший?
Он кивнул:
Да, я старший. Меня зовут Олег. А вы, наверное, из газеты?
Угадал.
Из какой газеты?
Из московской.
Я назвала нашу редакцию.
А где все ваши?
Папа скоро придет, он ушел ненадолго, а мама с сестрой и братишкой уехала в деревню, к бабушке, на несколько дней. У нас бабушка заболела
Он не успел договорить, стало слышно: издали хлопнула дверь, послышались чьи-то шаги.
Это папа, сказал Олег.
В комнату вошел, тяжело опираясь на палку, грузный, уже немолодой мужчина. Большое, с обвислыми щеками лицо, густые брови, светлые глаза. Взгляд острый, проницательный и, как мне подумалось, мгновенно все схватывающий
Он кольнул меня быстрым своим взглядом, улыбнулся, спросил вежливо, четко разделяя слова:
Вы ко мне? Извольте, вот он я
Это из Москвы, из редакции газеты, сказал Олег.
Вот как, сказал Прахов. Очень рад, конечно, а по какой же причине мы понадобились вам?
Я предпочла объяснить сразу же все, как есть.
Я к вам приехала из редакции
Я назвала свою газету и лишний раз убедилась, что название газеты в достаточной мере популярно. Лицо хозяина дома озарилось широкой улыбкой.