Поселение Карповки незначительно. От Карповского моста до казарм считается едва двадцать дворов, а по речке, через Каменноостровское шоссе, и того меньше. К Карповке причисляется и Песочная улица. Там живут аристократы Карповки, стыдящиеся выходить на улицу в халатах и распашных капотах.
Заглянем на Карповку в воскресный день, когда и мужская половина дачников находится в сборе.
Время под вечер. Из нарядной дачки, на песчаный двор, заросший местами травой, вышел «основательный» купец. Он в туфлях, без шляпы, в коломенковом пальтишке. Вышел, потянулся, зевнул и крикнул, ни к кому особенно не обращаясь:
Ставьте самовар-то, черти окаянные!
Сейчас, сейчас, Кузьма Данилыч, засуетилась на балконе жена, что-то прожевывая, и, схватив с тарелки горсть кедровых орехов, бросилась в комнаты.
Кузьме Данилычу, раскланивается перед ним дворник, тащущий через двор на коромысле два ведра с водой. Поспать, сударь, изволили?
Да, отсвистал таки часика два с половиной, отвечает купец, почесывается и треплет себя рукой по жирному брюху, на котором незримыми буквами написано слово «доверие».
Ну, и чудесно! Теперь чайком побалуетесь, а там проминаж Пища у вас хорошая, сытная. И мы от вашей пищи крохами сыты. Кабы не вы, подохли бы Сами возьмите, что у нас за народ живет? Чиновница с дочкой вот в этой дачке селёдкой, да кофейными переварками питаются, полковница, что на верху
Полковница! Может только рядом с полковником лежала. Ты читал ли паспорт-то?
В паспорте, это точно, сказано, что она вдова подпоручика, ну, а сама она себя полковницей величает. Полковница эта, говорю, без дров живет, потому она на керосиновой лампе себе варево делает. Чай, да булки, а суп ложкой ударь, пузырь не вскочит. На что тут нашему брату покуситься? Наверху, опять, чиновник тот окурки цигарок по земле сбирает, да в трубке курить; восьмушкой лошадиной колбасы обедает. Знали бы и не пустили. Одно дачу нанимал другой барин, а он переехал. В прошлом году он жил на соседской даче, так его только в декабре выжить могли. Ей-Богу! Шубёнки никакой. Чуть не подох! К будочнику в будку греться бегал. А то, так у дворника сидит. Да уж потом пущать не стали, потому на каверзы пустился. Не жрал он тут дня три; прибегает в дворницкую, видит дворничиха лапшу хлебает, облизнулся и говорит: «смотри-ка Ульяна, что народу на улице собралось, шар летит, да таково низко, пренизко». Та, дура, само собой, и выскочила на улицу шар смотреть, а он лапшу-то съел, опрокинул чашку, да и говорит, что это кошка. Вот какие, сударь, дачники! С полицией сгоняли; так и денег не отдал. «Я, говорит, обязался в конце лета за дачу заплатить, а для меня еще и посейчас лето». Это в декабре-то! А вы у нас дачники желанные дай Господь
Брюхо купца колышется, уста разверзаются для улыбки.
Ну, это голь, шмоль и компания, говорит он, лезет в карман за пяти-алтынным и суёт его в руку дворнику.
Много, сударь, благодарны, кланяется тот и продолжает свой путь с вёдрами.
Купец выходит за ворота, и остановясь на мостках, смотрит на речку. По речке, в барочных лодках, купленных за два с полтиной, катаются дачники. Лопата заменяет руль, вместо уключин весла прикреплены верёвками к палкам. Вот три чиновника катают барышню в соломенной шляпке; двое на вёслах, один на руле. Гребли, гребли они, заехали в ботвинью и сели на мель. Барышня визжит.
Помилуйте, чего вы? Страшного тут ничего нет. Мы сейчас на баграх пройдем, утешают они её, вскакивают с мест, упираются вёслами в грунт, но ещё больше залезают на мель.
Лодка не идет ни взад, ни вперед.
Ну, что-же вы наделали? Как вам не стыдно! А ещё хотели на Лаваль-дачу. Как-же мне на берег-то попасть? Ведь не в брод же идти, чуть не плачет барышня.
Не беспокойтесь, Анна Дмитриевна, сейчас мы вас снимем с мели и доставим на Лаваль. Эй, почтенный! кричат гребцы мужику на барке. Сделай милость, влезь в воду и сними нас с мели!
На полштоф дашь? Меньше ни копейки! отвечает мужик и, почесывая спину, отворачивается.
Ах, Боже мой, дайте ему. Пусть он нас снимет с мели, упрашивает девушка.
Гребцы переглядываются друг с другом и шарят у себя в карманах.
Миша, есть у тебя деньги? У меня в том сюртуке остались.
Нет, я дома забыл. Нет-ли у Феди?
У меня всего восемь копеек.
Врёшь, ты вчера у экзекутора занял целковый.
Не целковый, а пятьдесят рублей занял у экзекутора, вспыхивает как пион Федя, но они у меня дома. Почтенный, ну, сними сапоги и спустись в воду. Мы тебе восемь копеек дадим. Все-таки на шкалик.
И мараться не стоит. Уж коли сел на мель, так и сиди, бормочет мужик и даже не оборачивается.
Гребцы почесывают затылки.
Ах, Господи! Так как-же нам быть-то? восклицают они хором. Нужно самим раздеваться и лезть в воду.
При мне-то? Что вы! Разве это возможно? Да вы с ума сошли, говорит барышня.
Да вы, Анна Дмитриевна, не беспокойтесь. Мы только снимем сапоги и засучим штанины, а остальное всё будет в порядке. Видали в театре венецианских рыбаков? вот и мы так-же.
Нет, нет, это невозможно! Всё-таки ноги ваши
Только до колен; брюки и весь остальной состав останутся. Ну, посудите сами, что ж нам делать! Не прибыли же воды ждать. Наконец, вы можете отвернуться, закрыться зонтиком.
Попросите вон у тех мущин, что на лодке, чтобы они попробовали нас за веревку потянуть. Киньте им веревку от нашей лодки, упрашивает барышня. Господа, будьте столь добры, не можете-ли?.. обращается она к гребцам другой лодки.
Делается буксирная попытка, но тщетно. Лодка так и врезалась.
Делать нечего, надо раздеваться. Отвернитесь, Анна Дмитриевна. Федя снимай сапоги!
Я сниму, но пусть и Вася снимет. Все и влезем в тину. Снимай Вася.
Вася смущен.
Не могу я при ней снимать сапоги, шепчет он. У меня внизу не чулки, а портянки. Ну, что за вид?
Важное кушанье! у меня и того нет, я на босу ногу.
Не кричи, пожалуйста. Ты другое дело, за ней не ухаживаешь, а я виды на неё имею. Наконец, вы и двое можете стащить лодку.
Нет, вдвоём мы не полезем! Ужь лезть, так лезть всем троим.
Да пойми ты, я на линии жениха. Я ей два раза по фунту конфект подарил и ликерное сердце.
И как это, господа, вы на гуляньи и вдруг без денег? говорит девушка.
На кислые щи я взял восемь копеек.
А я вынул десять рублей, положил на стол и вдруг
Да полезайте же, господа!
Сейчас, сейчас. Отвернитесь. Снимай, Вася, сапоги, она отвернулась и не увидит (идет шёпот).
Ей Богу, увидит, она глазастая. Видишь, из-за зонтика смотрит. Заслони меня.
Кое-как гребцы снимают сапоги, засучивают брюки и лезут в воду.
Ой, да здесь яма. Смотрите, я по брюхо в воде. Ну, что теперь делать? и штаны и визитка
После обсудим. Пихай лодку! Ну, понатужимтесь! Раз, два.
А вы, господа, дубинушку затяните, ходчее пойдет, глумится с барки мужик. Эх, а еще господа! Трех гривенников пожалели! Сейчас видно, что стрюцкие!
Молчи, чёртова кукла!
Чёртова кукла, да вот не для тебя! У!.. крапивное семя.
Федор Федорыч, не ругайтесь, плюньте на него! упрашивает девушка.
Я те, барышня, плюну! Тонко ходите, не равно чулки отморозите!
Кое-как гребцы снимают сапоги, засучивают брюки и лезут в воду.
Ой, да здесь яма. Смотрите, я по брюхо в воде. Ну, что теперь делать? и штаны и визитка
После обсудим. Пихай лодку! Ну, понатужимтесь! Раз, два.
А вы, господа, дубинушку затяните, ходчее пойдет, глумится с барки мужик. Эх, а еще господа! Трех гривенников пожалели! Сейчас видно, что стрюцкие!
Молчи, чёртова кукла!
Чёртова кукла, да вот не для тебя! У!.. крапивное семя.
Федор Федорыч, не ругайтесь, плюньте на него! упрашивает девушка.
Я те, барышня, плюну! Тонко ходите, не равно чулки отморозите!
Мужик сбрасывает с барки полено и обдает брызгами компанию.
Послушай, мерзавец, я городового позову!
Лодка сдвинута. Гребцы влезают в неё и начинают одеваться. С Васи льется вода.
Послушайте, что это за свинство! Где-же мой сапог? Вы его в воду уронили. Ну, как-же теперь на Лаваль? Я без сапога. Кто ж его кинул? Вон из воды ушко торчит.
Сапог достали, вылили из него воду, но он не одевается на ногу. Приходится ехать домой.
А на берегу, уперши руки в боки, хохочет «обстоятельный» купец.
Иди, Кузьма Данилыч, самовар давно готов! кричит ему жена.
Купеческое семейство располагается на дворе за самоваром и начинает пить чай, а напротив, на том-же дворе, на полуразвалившемся балконе идут пересуды.
Смотри, смотри, опять чай жрать принялись, говорит вдова-чиновница дочке. И как только не лопнут? Четвертый раз сегодня.
Но, маменька, ведь мы и сами сегодня третий раз кофей пьём, да два раза переварки пили, пробует возражать дочь.
Так ведь это питание, и для нас взаместо обеда, а чай, так себе, теплая сырость. Ну, молчи, не тревожь мать. Лучше-бы ватную шинель с немецким бобром на веревке развесила, да поколотила-бы её. Иван Мироныч то и дело мимо ходит. Удивительное равнодушие! Ничем не хочешь мущину прельстить! Жених в руки даётся, а она К тому-же, к купцу прикащики в гости приехали. Народ холостой.
Прикащика выеденым молью воротником не прельстишь. Он норовит на каких-нибудь каменных банях жениться или пустопорожнего места ищет с денежным прилагательным. Окромя того бриллианты.
И за тобой пятипроцентный билет с выигрышами, да бабушкина бриллиантовая серьга.
Одна-то серьга.
Дура, из одной можно две сделать. Там четыре бриллиантика. Наконец, Иван Мироныч Эй, девка, не упускай случая! Я третий день подряд на окошке пятипроцентный билет утюгом разглаживаю. Вчера он прошёл мимо и приятно таково улыбается. Вчера билетом, а сегодня шинелью можно прельстить, потом серьгу надень.
Ведь она одна. Не в ноздрю же мне её надеть. Вот ежели бы брошка
И, матушка, другая бы и в ноздрю надела, только-бы жениха подцепить!
Ах, оставьте! Вы знаете, я не люблю интриг подводить!
Купец отпил чай, надел халат и икает; жена его жуёт пряники. Приехавшие в гости приказчики, как облитые водой и вытянув руки по швам, бродят по двору.
А что, не сыграть ли нам в преферансик по маленькой? обращается хозяин к приказчикам.
Как будет вашей чести угодно, Данило Кузьмич, отвечают они. Не замотаться-бы только, потому завтра в лавку.
Тащи стол и карты!
Через пять минут хозяин и прикащики играют на дворе в преферанс. Купцу не везет. Около стола взад и вперед шмыгает чиновничья дочка, предварительно нацепив на грудь огромный розовый бант, умильно взглядывает на приказчиков и закатывает глаза под лоб. Для Ивана Мироныча вывешена на веревку шинель. Купец проиграл, остался без трех и поставил большой ремиз.