Познакомился.
Ну, и что-же вы сделали? Взяли у него в займы?
Он обыграл меня в вист на двенадцать рублей. А насчет денег видишь ли я начал издалека Сначала полюбопытствовал, знает ли он военные сигналы, потом спросил, какой он губернии
Вы невыносимы! Скройтесь с глаз моих, уйдите, не торчите тут!
Но я бы хотел кофейку
Нельзя вам кофею Вам запрещено, пейте вашу воду! Уходите же, вам говорят!
Генерал, опустя голову, сходит с балкона. У калитки палисадника стоит нищий и просит.
Какой губернии и уезда? раздается возглас генерала. Какого уезда?
А извозчик Бандурин отправился к содержанке Каролине Францовне. Та приняла его у себя в спальной, лежа на кровати.
Прикажите, Каролина Францовна, деньги за лошадей получить, говорит он. Третий месяц, сами посудите Ей-Богу, сведу со двора, потому уж невтерпеж.
Ах, милый, да откуда я возьму деньги? Ты знаешь, что я теперь без друга, отвечает она! С бароном я поссорилась.
Что барон!.. Барон для нас никакого состава не составляет, а мы больше на Ивана Федосеича Мухоморова уповали, так как те купцы обстоятельные. Опять-же дома у них, лабазы
И с Мухоморовым разошлась. Погоди, сойдусь с адвокатом Коромысловым всё отдаст. Мало того, скажу, что за четыре месяца должна. На жида Шельменмейера я имею виды Банкир.
Адвокат за французинку на Крестовском нам же платит, а господин Шельменмейер англичанку держат и по весне ей пару рысаков подарили. Я, сударыня, сведу коней
Садись, милый, давай вместе кофей пить. Видишь, как я тебя принимаю? В спальне, глаз на глаз. Это не всякому достаётся. Вот как я тебя ценю!
Благодарим покорно, а только для нас это разности никакой не стоит. Я, барыня, сведу коней.
Погоди недельки две, Шельменмейер заплатит. Ну, прошу тебя, голубчик хочешь, я тебя поцелую?
Каролина Францовна кокетливо улыбается и простирает к извозчику полные белые руки, выставившияся по плечи из-за белого шитого одеяла.
Нет, уж это зачем же, это оставьте при себе. Нам это всё равно, что волку трава, мы женским малодушеством не занимаемся. Я, барыня, сведу
Эдакий ты бесчувственный! Ну, садись сюда поближе. Ты водочки не хочешь ли?
Увольте. Без благовремения зачем же? Так как же насчет лошадей-то?
Оставь мне их недельки на две. Сведёшь со двора, ничего не получишь, а я дело дело могу сделать и потом сполна тебе отдать. Ну, как я без лошадей этого Шельменмейера прельщу? без лошадей цена другая. Понял?
Как не понять, мы не махонькие. Так вот что, барыня: изволь, на две недели оставлю, а ты орудуй. Ну, прощенья просим! Только вот что: мой совет приударь за Иваном Федосеичем, хлебнее
Прощай, прощай! Через две недели заходи. Или нет, пришли лучше старшего сына, тот сговорчивее.
Нет, уж сына зачем же?.. Сам приду. Прощенья просим!
Извозчик уходит.
Время близится к обеду. Умолкли голосистые разносчики. Лакеи из «пиньжаков» перерядились во фраки и белые жилеты. От вокзала идут и едут должностные лица, успевшие побывать в городе. Некоторые нагружены закупками. Женская половина вылезла из капотов и принарядилась. Кой где в палисадниках накрывают обеденные столы, лакеи расставляют в симметрию тарелки и хрусталь.
С балкона одной из дач сошла барыня и смотрит на накрытый стол.
Иван, ты зачем мельхиоровый холодильник на стол не поставил? обращается она к лакею.
Иван, ты зачем мельхиоровый холодильник на стол не поставил? обращается она к лакею.
Да зачем же его, сударыня, ставить? Ведь у нас шампанского нет.
Всё равно, что нет, холодильник придаёт красоту столу. Можешь пустую бутылку из-под шампанского в него поставить. Да выбери с белой пробкой.
Зачем это? Что за фокусы! откликается мужской голос с балкона, и из-за листа «Голоса» показывается плешивая голова.
Не ваше дело, оставьте! обрывает его дама, Ну, что за вид без шампанского? Этот жид Шельменмейер может пройти мимо, и вдруг Сегодня на музыке я окончательно решилась попросить у него пятьсот рублей взаймы. Помилуйте, мы должны поддерживать доверие к себе в нашем теперешнем положении. За дачу не заплачено. Ставь, Иван, холодильник, и после обеда кофе в серебрянном кофейнике и на серебрянном подносе.
На другом дворе конюх вывел лошадь в чепраке и гоняет её на корде. Барин стоит поодаль и смотрит.
Иван Иваныч, иди обедать. Нашёл время, когда лошадь гонять, кричит жена. Суп простынет, я одна сяду.
Ну и пускай его стынет. Я дело делаю, а для меня дело важнее супу откликается муж.
Мог бы и после обеда, по крайности моцион.
После обеда никакого смысла не будет в этом деле. Да пойми ты, тихо говорит он, подойдя к решетке сада и наклонясь по направлению к жене, пойми ты, что я велел вывезти её из конюшни для портного. Здесь мой портной из города приехал долги сбирать и ходит по дачам; сейчас зайдёт ко мне. Ну, поняла? Будет денег просить.
Так что ж тут лошадь-то? Ведь она из манежа?
Скажу, что лошадь купил и сейчас сто рублей задатку дал, почему ему и не могу уплатить по счёту, ибо деньги в городе. Иначе от меня он пойдет к Шельменмейеру и может разсказать, что я не плачу ему и так далее. Подрыв кредита, а я у Шельменмейера хочу тысячу рублей занять Ах, Карл Богданыч, моё почтение! Пожалуйте, пожалуйте! восклицает он, завидя портного. А я вот новой покупкой любуюсь.
В третьей даче уже отобедали. Молодая дама разливает на балконе кофе; бородатый элегантный адвокат в серой паре и соломенной шляпе покачивается на стуле-качалке и читает «Новое Время».
Женичка, сейчас мимо нас Шельменмейер прошел, и что мне в голову пришло, говорит он, ковыряя перышком в зубах и обращаясь, к жене: ты бы с ним ужо на музыке поласковее и по-кокетливее
Ах, Серж, он такой противный: маленький, лицо как у обезьяны, зубы оскаленные наконец, я ненавижу жидов.
Приневоль себя, от этого зависит моя выгода. Он охотник до женщин, а я хочу попросить у него место юристконсульта в страховом обществе. Он директор и всё может сделать. Шесть тысяч в год, можно из-за этого быть любезной. Наконец, он заседает в трех банках, сам банкир. Рано ли, поздно ли может наделать злоупотреблений Поняла?
Ах, Серж, ей-Богу, не хочется, но для тебя я на всё готова. Тебе кофе со сливками или с коньяком?
Но вот из парка стали доносится звуки оркестра, и по улицам потянулись в вокзал вереницы дачников.
Раньше всех к вокзалу явились старые девы и вдовы-генеральши, статские советницы и засели на первые скамейки, с ног до головы озирая друг друга. Их обожаемый скрипач, смуглый брюнет с маленькой бородой и львиной гривой вместо волос, бросает молненосные взоры из оркестра. Явилась сумасшедшая барыня в красной шали и с целым огородом цветов на шляпе, взяла стул и села впереди всех. Её шаль застёгнута большой брошкой с портретом красавца-скрипача. Пришли купцы с жёнами, приказав им надеть на себя бриллиантовые серьги и браслеты.
Так-то лучше! Пущай генеральши смотрят, да от зависти в кровь чешутся, говорят они. Да и нам через эти самые браслеты доверия больше. Вон господин Шельменмейер идёт, а мы у них в банке векселя дисконтируем.
Площадка около оркестра наполняется всё более и более. Публика приезжает и с поездами железной дороги. Приезжих от дачников отличают по цилиндрам. Пенсне и лорнеты в ходу. Дамы передают друг дружке о своих соседках самые сокровеннейшие тайны, узнанные через горничных.
Вот эта дама вся на вате, зубы вставленные, на груди гутаперча, коса фальшивая и в левой ботинке косок; у неё одна нога короче, рассказывает одна многосемейная дама. Смотрите, смотрите, туда-же Шельменмейера хочет прельстить. Ах, чёрт крашеный!
А Шельменмейеру этому, должно быть, всё равно, была-бы юбка, откликается другая дама. Ну, растаял, слюной брыжжет. Туда-же улыбается, жид негодный!
Да ведь он, душечка, Марья Ивановна, ничего не видит, хот и в пенсне с зажигательными стеклами смотрит Батюшки, и адвокатша к нему подошла!
Оркестр играет «Песню без слов» Мендельсона.
Это должно быть что-нибудь из «Рогнеды», шепчет дама своему мужу. Посмотри на аншлаг.
Ты знаешь, я близорук. Только нет, это не из «Рогнеды», это скорей из «Карла Смелого».
Душечка у тебя совсем слуха нет. Ежели не из «Рогнеды», то, наверное, из «Пророка».
К разговору прислушивается сидящий сзади купец.
Ни из «Рогнеды», ни из «Пророка», а просто Травиату из русских песен жарят, откликается он.
Сидящие на скамейке оборачиваются и смотрят на него в упор. Некоторые лорнируют. Оркестр играет пьянисимо. Где-то, как труба, сморкается генерал.
X. Ораниенбаум
Я не стану описывать вам самый Ораниенбаум или Рамбов, как его называет простой народ. Это не входит в состав моей задачи. Моёе дело нарисовать вам картинку прозябания ораниенбаумских дачников, показать, чем они занимаются, интересуются. Разумеется, я коснусь будничной стороны, обыденной, не тронув праздничной, которая всегда составляет ка́зовый конец. Я вырву две-три картины и покажу их вам.
Дачники Ораниенбаума состоят из актёров, как провинциальных, так и казённых, находящихся на действительной службе или доживающих свои дни в отставке, из купцов покрупнее, из чиновников и разбогатевших ремесленников, удалившихся от дел. Вся эта толпа пересыпана белой фуражкой флотского офицера, играющего здесь роль сахара на куличе. Жители Ораниембаума досужливый народ. Они не претерпевают муки ежедневного скитания в город и обратно. К своим служебным обязанностям, ежели таковые имеются, они удаляются раз, два, много три раза в неделю и при этом клянут судьбу, заставившую их часом раньше покинуть широкий халат и туфли.
Однако, довольно вступления. Я навожу камеру-обскуру.
Полдень, жаркий полдень. Солнце печёт. Пыльно. Лень какая-то видна во всем. В комнатах жужжат мухи. Вот какая-то крупная муха с синим брюхом налетела на стекло окна, ударилась и свалилась. В комнате одной из дач, с книжкой в руках, лежит на клеенчатом диване актёр-комик. Скучно ему, не читается. Он ворочается с бока на бок, пробует плевать в потолок, но, не достигнув этого, вскакивает с дивана, сбрасывает с себя коломенковый пиджак, потягивается и недоумевает, чем бы ему заняться. На подоконнике лежат редиска и огурец, оставшиеся от вчерашняго ужина. Взял редиску, откусил, пожевал и плюнул.
Ах да! Чтоб не забыть! говорит он сам себе, садится к столу, и, развернув записную книжку, пишет:
«Новый тип для водевильного отца. Лицо по гримировке 17, фон тёмный, нос с перекурносием, краснота от переносья, по щекам, до верхнего предскулия. На кончике носа можно сделать бородавку с волосом. Без бровей. Брови замазать клейстером из крупичатой муки и потом уже класть подмазку. Морщины испанского злодея. Парик голый, с кустом волос на лбу. Правый глаз подбит. На нижнее веко припустить слегка швейнфуртской зелени».