Мне было тошно.
Ты мне не безразлична, выдавил я.
Насколько тебе вообще что-то небезразлично, признала она. Но ты я хочу сказать, временами все в порядке, Лебедь. Иногда с тобой так здорово! Но стоит нашим отношениям самую малость углубиться, как ты отступаешь и оставляешь тело на милость своего боевого робота. Я больше не могу это терпеть.
Я не сводил глаз с бабочки на ее запястье. Радужные крылышки лениво подрагивали и складывались. Мне стало любопытно, сколько у нее таких татуировок? Я видел пять, на разных частях тела, хотя одновременно больше одной не появлялось. Подумывал спросить, но сейчас момент был неподходящий.
Временами ты бываешь таким жестоким, говорила она. Я понимаю, это не со зла, но не знаю. Может, я для тебя лишь предохранительный клапан, пар спускать. Может, тебе приходится так глубоко уходить в работу, что все накапливается, и нужна груша для битья. Может, поэтому ты все это говоришь.
Теперь она ждала от меня ответа.
Я был с тобой честен, ответил я.
Да. Патологически. Ты хоть одну дурную мысль оставил при себе? ее голос дрожал, но глаза хотя бы сейчас! остались сухими. Пожалуй, я виновата не меньше твоего, даже больше. Я со дня нашей встречи понимала, что ты отстраненный. Наверное, в глубине души изначально знала, что этим все кончится.
Тогда какой смысл было стараться? Если знала, что мы просто так разойдемся?
Ох, Лебедь! Разве ты сам не твердишь, что все рано или поздно рушится? Разве не ты говорил, что все проходит?
Мои отец и мать удержались. По крайней мере дольше, чем мы.
Я нахмурился, поражаясь, как позволил этой мысли забрести ко мне в голову.
Челси сочла моё молчание обидным.
Наверное я думала, что смогу помочь, понимаешь? Исправить то, что тебя сделало таким озлобленным.
Бабочка начала гаснуть. Такого никогда прежде не случалось.
Ты понимаешь, что я хочу сказать? спросила она.
Ага. Что я с заскоками, псих, по сути.
Сири, ты даже от корректировки отказался, когда я предлагала. Ты так боишься, что тобой начнут управлять, шарахаешься от базовых каскадов. Ты единственный из известных мне людей, которого действительно можно назвать неисправимым. Не знаю Может, этим стоит гордиться.
Я приоткрыл рот и захлопнул его.
Челси грустно улыбнулась:
Что, Сири, ничего? Совсем нет слов? Было время, когда ты всегда точно знал, что сказать, ей вспомнилась ранняя версия меня. А теперь я гадаю, был ли ты хоть раз серьезен.
Ты ко мне несправедлива.
Да, она поджала губы. Ты прав. Я вовсе не это хотела сказать. Пожалуй, дело не в том, что твои слова неправда. Скорее, ты просто не понимаешь их смысла.
Крылья потеряли цвет, и бабочка превратилась в хрупкий, почти неподвижный карандашный рисунок.
Я согласен, проговорил я. Я сделаю корректировку. Если для тебя это так важно. Прямо сейчас!
Поздно, Сири. С меня хватит.
Может, она хотела, чтобы я ее окликнул? Все эти неслышные вопросительные знаки и многозначительные паузы. Вероятно, она давала мне возможность оправдаться, вымолить еще один шанс. Искала причины передумать.
Может, она хотела, чтобы я ее окликнул? Все эти неслышные вопросительные знаки и многозначительные паузы. Вероятно, она давала мне возможность оправдаться, вымолить еще один шанс. Искала причины передумать.
Я мог попытаться, сказать: «Не надо! Прошу, умоляю. Я не хотел тебя прогнать, лишь чуточку, на безопасное расстояние. Пожалуйста! За тридцать долгих лет я не чувствовал себя ничтожеством только рядом с тобой».
Но когда я поднял глаза, бабочки уже не было. Как и Челси. Она ушла, забрав с собой груз сомнений и чувства вины за то, что довела меня. По-прежнему думала, что в нашей несовместимости никто не виноват, а она старалась, как могла. И что даже я старался, согбенный прискорбными тяготами психологических проблем. Она ушла Может, даже не корила меня. Я же так и не понял, кто из нас принял окончательное решение.
В своем ремесле я был мастер. Такой мастер, что занимался им, даже когда не хотел этого.
Господи! Вы слышали? Сьюзен Джеймс металась по вертушке, как ошалевший гну при пониженном тяготении. Я под прямым углом мог различить белки ее глаз. Подключай канал! Канал подключай! Вольеры!
Я подчинился. Один из шифровиков колыхался в воздухе, второй по-прежнему жался в углу.
Джеймс приземлилась рядом со мной на обе ноги и пошатнулась.
Сделай громче!
Шипение воздухоочистителей. Отдаленный механический лязг, эхом отдающийся в корабельном хребте. Рокот корабельных кишок. И больше ничего.
Ладно. Значит, перестали, Джеймс вытащила дополнительное окошко и пустила запись в обратную сторону.
Вот, объявила она, выкрутив громкость на максимум и запустив фильтр.
Парящий шифровик в правой половине окна уперся кончиком протянутого щупальца в перегородку между двумя вольерами. Съежившийся пришелец слева оставался неподвижен.
Мне показалось, я что-то слышу. На краткий миг словно мошка прожужжала, но ближайшая мошка летала где-то в пяти триллионах километров от нас!
Повтор. Замедлить. Определенно жужжание. И вибрация.
Еще медленнее.
Серия щелчков, извергнутых дельфиньим дыхалом. Презрительное фырканье.
Нет, дай сюда!
Джеймс вломилась в виртуальное пространство Каннингема и сдвинула ползунок до упора влево.
Тук-тук тук тук-тук-тук тук тук-тук-тук
Из-за снижения доплеровской частоты почти до нуля сигнал растянулся на добрую минуту: в реальном времени прошло полсекунды.
Каннингем увеличил изображение. Шифровик в углу оставался неподвижен, если не считать дрожи под шкурой и шевеления свободных щупалец. Но прежде я видел только восемь, а сейчас из-под центрального узла выступил костлявый нарост девятого. Оно, скрученное и скрытое от взглядов, стучит, пока собрат как ни в чем не бывало прислоняется к стене с другой стороны.
Нет, ничего подобного! Второй шифровик бесцельно дрейфовал посреди своего вольера.
Глаза Джеймс блестели.
Надо проверить остальные
Но «Тезей» следил за нами и соображал намного быстрее. Он уже прошерстил архивы и выдал результат: три подобных сигнала за два дня, длительностью от двух секунд до едва одной десятой.
Они разговаривают, прошептала Джеймс.
Каннингем пожал плечами. Забытый окурок дотлевал у него в руке.
Как и многие животные. Кроме того, такими темпами они явно не вычислениями занимаются. Танцующая пчела передает не меньше информации.
Роберт это бред! Ты сам понимаешь
Я понимаю, что
Пчелы не скрывают, о чем говорят. Они не разрабатывают с нуля новые способы общения исключительно ради того, чтобы запутать наблюдателя. Это не инстинкт, Роберт, а разум.
И что с того? Забудем на минуту тот неудобный факт, что у этих созданий вообще нет мозга. Мне определенно кажется, что ты не продумала свою мысль до конца.
Разумеется, продумала.
Да ну? И чему же ты радуешься? Не понимаешь, что это значит?
По моей спине вдруг пробежали мурашки. Я оглянулся и посмотрел вверх. В центре вертушки показался Юкка Сарасти: он глядел на нас, сверкая глазами и будто скалясь.
Каннингем проследил за моим взглядом и кивнул:
Вот оно, бьюсь об заклад, понимает
Узнать, о чем они перешептывались сквозь стену, было невозможно. Восстановить запись не составило труда, как и разобрать по герцам каждый стук и скрип, но нельзя расколоть шифр, не имея понятия о содержании. У нас на руках оказались наборы звуков, которые ничему не соответствовали. И существа, чьи грамматика и синтаксис если их способ общения предусматривал такие понятия были непонятны и, возможно, непознаваемы. Создания, достаточно разумные, чтобы общаться, и достаточно хитрые, чтобы скрыть этот факт. Как бы мы ни жаждали учиться, они определенно не стремились нас учить.
Без как это я сформулировал? да, «негативного подкрепления».
Решение принял Сарасти. Мы, как всегда, подчинились его велению. Но когда приказ поступил когда вампир скрылся в ночи, Бейтс отступила вниз по хребту, а Каннингем удалился в свою лабораторию со Сьюзен Джеймс остался только я. Тот, кто первым высказал мерзостную мысль вслух, официальный свидетель, действующий от имени будущих поколений. Это на меня она посмотрела и от меня отвернулась, когда ее грани стали непроницаемо суровы.
И приступила.
Стену ломают так.
Берем двух существ. Если хотите, можете представить себе людей, но это необязательно. Важно, чтобы особи были способны общаться друг с другом. Разделяем их. Но пусть они видят друг друга и болтают. Оставляем окно между их клетками и звуковой канал: пусть практикуются в общении на свой, особенный манер.
Теперь пытаем. Надо понять, как именно. Некоторые шарахаются от огня, другие от ядовитых газов или жидкостей. Есть существа, не уязвимые для горелок и гранат, но они визжат от ужаса, едва заслышав ультразвук. Приходится экспериментировать. И когда вы обнаружите верный стимул, оптимальный баланс между болью и травмой, то должны пользоваться им беспощадно.
Конечно, существам надо оставить лазейку. В этом и смысл наших действий: дайте одному из подопытных средство покончить с болью, другому информацию, необходимую, чтобы им воспользоваться. Одному предложите единственную геометрическую фигуру, второму целый набор. Боль прекратится, когда создание выделит из набора единственный символ, который видел его напарник.
Начинаем игру! Смотрите, как корчатся подопытные. Если или когда они нажмут выключатель, то вы, по крайней мере, поймете хотя бы часть той информации, которой обменялись объекты. А если записывать все, что с ними происходит, то, возможно, вы сможете догадаться, как они это делают.
Когда жертвы разгадают одну головоломку, подсуньте им другую. Запутайте, поменяйте ролями. Проверьте, как они отличают круги от квадратов, попробуйте факториалы и числа Фибоначчи. Продолжайте, пока не откопаете Розеттский камень.
Так общаются с инопланетным разумом: его пытают и продолжают пытать, пока не научатся отличать слова от воплей.
Чтобы разработать и соблюсти протокол, лучше всего подходила Сьюзен Джеймс прирожденная оптимистка, верховная жрица церкви Слова Исцеляющего. Сейчас шифровики корчились по её команде. В отчаянных поисках крошечного уголка, свободного от раздражителей, они выписывали в вольерах длинные петли. Джеймс вывела видеосигнал в КонСенсус, хотя критически важной причины, по которой весь экипаж «Тезея» должен был наблюдать за допросом, вроде бы не имелось.