И тут я поняла, что не хочу возвращаться в свою комнату. Тупо не хочу.
Придерживая ноющую руку, огляделась сейчас тренировалась вся моя команда. Семнадцать человек практически одинаковых параметров два метра ростом, атлетическое телосложение, и запредельные способности. У меня в команде было шесть асинов, четверо стрелков, два снайпера, способных лежать в засаде без единого движения сутками, и пятеро вышибал, Полудохлый как раз к ним относился. Команду сформировали недавно, и по факту мы уступали большинству подразделений той же гаэрской разведки, но мы были крысами, способными выжить везде, всегда, при любых обстоятельствах и любой ценой. Были. Сейчас менялось многое, слишком многое, к примеру, правило «За отставшими не возвращаться», существовавшее во всех бандитских подразделениях, с некоторых пор трансформировалось в «Своих не бросать». Хорошо это или плохо я не знаю. Но руководствовавшись первым правилом, мы выживали везде, руководствуясь вторым в прошлой операции я потеряла троих.
«Кей, раздалось по внутренней связи, гейша покинула поместье».
«Серьезно? Так быстро? да это был сарказм. У малыша Чи, кажется явно проблемы с потенцией».
Сверилась с часами проблемы определенно были. Она в его спальне провела десять минут. Десять минут это уже даже не смешно, это явная клиника.
«Дерсенг его знает, но Адзауро переоделся и идет к тебе».
Я замерла. Можно было бы, конечно, посмотреть самой, но я спросила Слепого:
«Куда ко мне?»
«В тренировочный зал» последовал ответ.
Я не знаю, для чего сделала то, что сделала в следующий момент.
Просто не знаю. Как оказалось, я способна на совершенно безголовые поступки, которых вообще никогда от себя не ожидала, но внезапно я сделала два шага, поднявшись на цыпочки обняла обалдевшего Полудохлого, и прижалась к его губам в имитации самого страстного поцелуя из всех, которые когда-либо мне доводилось видеть.
В следующее мгновение его бутылка с водой рухнула, а парень, сжал меня в крепких объятиях, сильнее притискивая к себе и целуя уже исключительно по своей инициативе Я застонала, вообще было немного больно, Полудохлый он только зовется Полудохлым, по факту самый тренированный боец в моей команде, и
И дверь распахнулась.
Мой второй стон был максимально наполнен блаженством, в то время как шею Полудохлого я сжала захватом Гата, намекая, что как бы нехрен наглеть. И он понял, что дело нечисто, а потому перестав ломать мне ребра, принялся целовать так, что мне даже воздуха хватать перестало, но очередной стон, и. дверь захлопнувшаяся с грохотом.
Домогаться подчиненного я перестала мгновенно. Он меня, правда, попытался домогаться дальше, но я тормознула его эрийской фразой:
Домогаться подчиненного я перестала мгновенно. Он меня, правда, попытался домогаться дальше, но я тормознула его эрийской фразой:
Спектакль окончен.
Полудохлый застыл, потом медленно отстранился от меня, глядя ну примерно так же, как вчера смотрел Адзауро.
Аттаранс? переспросил он, на своем родном, собственно это и переводилось как спектакль.
В наушнике прозвучало скептическое замечание от Слепого:
«Потрясно, Кей. Это вообще, что сейчас было такое?»
Я отступила от Полудохлого, нервно глянула в сторону двери, где, и я это и так уже знала, Адзауро уже не было, заметила офигевшие взгляды моей команды.
Кей, Свистящий, прекратив разминку, взял полотенце, и, вытирая руки, спросил, ты вообще, как? В норме?
Естественно, солгала я.
Стыдно было неимоверно. До пылающих щек, причем с моей белой кожей румянец не остался не замеченным всей командой.
Ну ты это, Свистящий хмыкнул, девственность то побереги, за нее уже залог перечислили. А ты, Полудохлый, остынь, пока по роже не получил.
Остывать ушла я.
Во-первых, стоять красной как вареный рак я не нанималась, а было безумно стыдно, и во-вторых во-вторых, хотелось в душ и отмыться. Не то, чтобы Полудохлый мне не нравился, нравился, всегда практически, с его синими глазами и волосами спелой пшеницы, он выглядел куда интереснее всех, с кем я работала, но поступок был идиотский. Просто идиотский. И оправданий мне нет.
***
«Если любишь своего сына, отправь его путешествовать»
Еще одна великая мудрость Ятори, ныне вышиваемая мной на атласном поясе костюма для моего условно «будущего» мужа. Время с десяти до двенадцати утра, я должна была проводить с матерью Акиро, его сестрами, тетями, бабушками, племянницами и прочее.
В Цветочной гостиной всегда царила тишина, нарушаемая лишь шелестом ткани, ведь «дорог тот подарок, что поглотил часы твоей жизни». Это было написано над дверью, и на эту надпись часто поглядывали девушки и девочки, видимо, чтобы удостовериться, что не зря теряют часы своей жизни Мне же происходящее казалось одним из жутких прожорливых яторийских духов, который жрет, жрет, жрет часы жизни и ему все мало.
Все здесь и сейчас готовили подарки для Точиру, маленького сына одной из сестер Акиро. Через несколько дней ему исполнится восемь лет И, казалось бы, праздник, но сестры вгоняют иглы в ткань, уже предвкушая расправу над тем, кто наивно верил он будет самым любимым ребенком для всех всегда Да, это был страшный мир.
Я, выбиваясь из общего потока готовящих подарки ребенку, вышивала пояс для жениха.
У вас хорошо получается, Мари, похвалила меня одна из бабушек.
С благодарностью поклонилась в ответ, разговаривать со старшими я не имела права.
Словно родились с иглой, рассмеялась вторая бабуля.
И я бы поклонилась и ей тоже, это ведь был почти комплимент, но тут, мать Акиро вдруг снизошла до беседы со мной, и спросила:
Мари, как поживают ваши родители?
Игла, долженствующая выскользнуть между двух нитей, словно ядовитая змея проткнула пояс, больно ужалив в палец. Я вздрогнула.
Присутствующие в Цветочной гостиной служанки мгновенно оказались рядом кровь оттерли специальным составом, мне на палец наклеили пластырь, и с поклоном вернув иглу и вышивку, отступили.
Да, что-то у меня сегодня день не задался.
Мои родители погибли, госпожа Аннура, холодно ответила я, вновь вгоняя иглу в ткань.
Я не хотела говорить об этом, но была надежда, что узнав они заткнуться.
Увы надежды не оправдались.
И как перенесли это ваши родственники? Братья? Сестры?
На этот раз опрометчивого движения я не допустила, просто застыла, сжимая иглу. А затем все же ответила:
Никак, госпожа Аннура, все мои родственники погибли вместе с родителями.
Однако мать Акиро не остановило и это, и она воскликнула:
Но как же тогда ты, дитя, сумела избежать
Она не стала договаривать и слово «смерти» не прозвучало там, где словам звучать не следовало вовсе, и я могла бы промолчать, но
«Если любишь своего сына, отправь его путешествовать» прочитала вязь на поясе.
В моем случае все звучало немного иначе «Если любишь дочь, позволь ее мечте осуществиться» Мои родители любили меня. Любили такой, какой я была маленькой, толстенькой, прыщавой закомплексованной девочкой, которую так жестоко гнобили в школе А я слушала злые слова, слушала каждое из оскорблений, и не слышала действительно ценных голосов тех, кто меня любил.
«Кессади-уродина» писали на моей парте одноклассники.
«Мамино солнышко», писала мама, вкладывая записки в мои тетради, прикрепляя к зеркалу, шепча бесконечно, когда я, приходя со школы, рыдала в подушку, чувствуя себя самым несчастным существом на свете
Моя мама была красивая, очень-очень красивая, и мой брат, и моя младшая сестра, а я просто пошла в отца. Огромного коренастого темноволосого выходца с аграрной Антеры, который умудрился и в столице Гаэры устроиться весьма неплохо у нас был маленький овощной магазин и вполне устроенная жизнь. Жизнь которую отравляло только одно «Кессади-уродина». Я ненавидела свою внешность. Вечно жирные волосы, которые повисали сосульками через два часа после душа, прыщавое лицо, прыщавое толстое коренастое тело, широкие лодыжки, висящий живот, маленькую грудь Я ненавидела всю себя! Каждую черту лица, каждый изгиб тела. Диеты, дерматолог, спорт я пробовала все, но с генетикой не поспоришь.
«Кессади-уродина»
Я была уродиной, жутким гадким утенком, без шанса на преображение, потому что в роду моего отца, почти все были такими. И на Антерне в этом не было ничего такого, там у всех в наличии имелись короткие ноги, коренастые тела и масса лишней растительности на теле. И, вероятно, родись я там, прожила бы отличную жизнь, но я росла в Гатантене элитном районе столицы Гаэры. Районе, в котором как-то так вышло, что собрались выходцы с Навьентра высокие, стройные, светловолосые и синеглазые как моя мама, как мои сестра и брат. А я я просто пошла в отца. Генетика тогда она казалась мне приговором, а отец папа чувствовал виноватым себя.
«Если любишь дочь, позволь ее мечте осуществиться» сказал он мне в день моего шестнадцатилетия, вручая чек на сумму, втрое превышающую годовой доход моей семьи. Это был их подарок мне, они назвали его: «Билет в счастливую жизнь для маленькой красотки Кессади». Чего этот подарок стоил моим родителям? Их жизни. Всей их жизни
Бездельник болтлив, завершением любых разговоров, прозвучали слова одной из бабушек Акиро.
И мы все вновь вернулись к вышиванию, в месте, где каждая минута тянулась столь же медленно, как и час, где тонкие иглы пронзали ткань, воспоминания о прошлом рвали на части сердце.
***
В двенадцать пытка закончилась.
Поднялись и, поклонившись Цветочную гостиную покинули сначала девочки, после девушки, а вот едва поднялась я, старшая госпожа произнесла:
Сядь дитя.
И мне пришлось сесть обратно, и, сдерживая любые эмоции проследить за тем, как гостиную покидают все замужние женщины, но даже матери Акиро пришлось выйти, хотя она и пыталась остаться, однако мало кто в этом доме мог противостоять взгляду старшей госпожи.
Манико Аттори, с самым невозмутимым видом дождалась момента, когда все, включая служанок, нас покинут, и в гостиной останемся только я, сама старшая госпожа и ее сестра, доживающая свои дни в особняке Адзауро.
И когда мы остались втроем, я ожидала слов старшей госпожи, но величественная яторийка, продолжая вышивать, молчала еще несколько томительных минут, прекрасно зная, что я не смогу задать ни единого вопроса, дабы поторопить ее. Это Адзауро-старший, как впрочем и младший, были осведомлены о моем статусе, а для всех домочадцев я была невестой Акихиро, и только ею.