Не надо гадать, надо точно знать, где он и что делает.
В селе за ним присмотрят. Но если задержится в Олевске сам понимаешь, там контроль невозможен.
А ты постарайся сделать так, чтобы все было возможно. Все, что касается господина Маханова. И задержаться он не должен он спешит в деревню. До встречи.
Счастливо.
Агеев поспешил в комендатуру, до которой от вокзала было минут пятнадцать быстрым шагом.
Генрих остался у ларька. Там же встретил связного, который доложил:
Он у своей тетки!
Хорошо. Продолжай смотреть за переулком, к дому не подходи.
Это не так просто. Военные патрули, наряды милиции
Генрих перебил связного:
Что ты еще хочешь сказать, Дирк?
Дмитрий, Генрих Дмитрий Владимирович Коротко.
Так что ты еще хочешь сказать, Дмитрий Владимирович Коротко?
Ничего, герр Ковалев, кроме уже сказанного.
Просто в нашей работе не бывает. Утром, как проводишь клиента, подойдешь сюда, доложишь по ходу, не останавливаясь. Удачи.
Спокойной ночи, герр Ковалев, улыбнулся связной.
Перестань ломаться! Тебе это не идет!
Привет Альбине.
Ты еще здесь?
Только после вас!
Клоун.
Нет, Генрих, я не клоун, я веселый человек и смотрю на этот мир с оптимизмом, особенно сейчас, в преддверии грядущих событий. Ауф видерзеен.
Связной повернулся и пошел к вокзалу.
Ковалев направился в сторону Центрального парка культуры и отдыха, где снимал квартиру.
Маханов снял обувь, прошел в комнату. Присел на стул у круглого стола. Вошла и хозяйка Мария Никаноровна Алексина, родная сестра матери Николая, его родная тетя.
Сейчас, я на стол соберу, Коля. Если хочешь помыться на заднем дворе, сосед с утра бочку воду залил. Сейчас еще теплая.
Да, пожалуй, помоюсь. А то дорога
Помойся, Коль. Где раздеться, ты сам знаешь. Твоя комната готова.
Спасибо. Трудно вам одной, Мария Никаноровна.
Я привыкла. Называй меня тетей Машей, не надо по отчеству, мы же родные люди.
Да, тетя Маша.
Женщина грустно улыбнулась и пошла на кухню.
Маханов прошел в небольшую комнатку. Когда-то здесь жил его двоюродный брат, Сергей. Отсюда он был призван в армию и погиб на Халхин-Голе в тридцать девятом. Тогда же умер и дядя, Михаил Николаевич, тетя Маша осталась одна. Похоронив мужа и сына, она слегла. А после больницы могла ходить только с костылем.
Маханов тряхнул головой, разделся и пошел в душ.
На ужин Мария Никаноровна выставила вареную картошку, порезанный на тонкие полоски кусок сала, малосольные огурцы, грибы, краюху хлеба.
Подождите, тетя Маша.
Маханов достал из чемодана палку сырокопченой колбасы и бутылку водки.
Вот.
Ой, Коля, эта колбаса такая дорогая, ты ее возьми лучше с собой в деревню, там такой не видывали.
Режьте, тетя Маша, у меня и для деревни есть.
Ты, наверное, много получаешь?
Маханов как-то не задумывался об этом. Платили ему на самом деле много, две тысячи рублей, оклад командира корпуса, генерал-лейтенанта, если переводить на военных. Николаю и жене его Тамаре всего хватало, да еще супруга как учительница получала семьсот пятьдесят рублей. Из этих денег высчитывался подоходный налог и взносы в так называемый «добровольный» заем.
Мы с женой не жалуемся.
Да, ведь ты женился! И кто она?
Маханов пожал плечами:
Женщина. А если серьезно Тамара Савельевна Гридман. Теперь, естественно, Маханова.
Скоро и детишки пойдут, жаль, не увидит их отец твой.
Тамара не хотела детей, но не говорить же об этом родне? Не поймут. Здесь, в провинции, все по-другому. Никому и в голову не придет, чтобы в семье не было детей. А в Москве это в порядке вещей, особенно в тех кругах, что считали себя здоровой, советской аристократией.
Да, тихо ответил он.
Бутылка открыта. Мария Никаноровна встрепенулась:
А стопку-то! Стопку-то я не поставила. Или тебе рюмку?
Стаканы, теть Маш, и себе тоже.
Ну, если только пригубить, нельзя мне. Ивана помянуть надо.
Она принесла два стакана.
Тетке Николай плеснул на самое дно, себе налил полный.
Ну, теть Маш, за отца.
Да, Коля, хороший был человек. Царство ему небесное.
Она перекрестилась.
Маханов промолчал. Выпил стакан. Вообще-то он пил очень мало. Можно сказать, не пил совсем. Так, на большие праздники, у родителей Тамары или с начальством. И сразу же хмелел.
Никогда не прощу себя, теть Маш, что не приехал раньше. А ведь мог настоять, чтобы отпуск дали, но все откладывал. Дооткладывался. Теперь на похороны бы успеть. Даже не знаю, как буду прощаться. Он же для меня да что там, вы все прекрасно знаете.
Иван гордился тобой. Ты же, почитай, из деревни один в люди выбился. Ученым стал.
Да каким там ученым! Кандидат технических наук. Недавно диссертацию защитил. И брат двоюродный, сын дяди Степана, офицер.
Мария Никаноровна с уважением посмотрела на племянника:
Вот, «кандидат наук», «диссертация» у нас и слов-то таких не знают.
Не важно все это.
Мать бы тоже гордилась тобой. Да она и гордилась Мария Никаноровна не договорила, заплакала: Вот она какая жизнь, Коленька. Уходят близкие, Господь прибирает, а я
Бога нет, тетя Маша.
Это для тебя нет, а для меня есть. Не надо говорить, чего не знаешь.
Хорошо, не будем.
Да ты, закусывай давай, не стесняйся.
Он съел все, что выставила Мария Никаноровна, колбасу не тронул это для нее, потом попробует.
Налил еще. Мария Никаноровна покачала головой:
А надо ли, Коля?
Надо, теть Маш, знаете, как мне плохо?
Знаю, Коля, как не знать, сама переживаю.
Ну, извините.
Да что ты. За что извиняешься?
Маханов поднял стакан, посмотрел на содержимое, поставил на стол, спросил:
Расписание автобусов не изменилось?
Нет, Коля, автобус завтра в 9.00 от вокзала. Да автобус-то одно слово, так, колымага. Но люди ездят. А в районе тебя будет ждать Фомич.
Дед Николай?
Он. Приезжал давеча, сказал завтра будет ждать с подводой.
Подвода, проговорил Маханов, это так странно.
Конечно, ты в Москве привык к метро да машинам. А у нас в деревне всего три машины, люди на подводах ездят. И то, если колхоз лошадь даст.
Да-да
Он выпил. Марии Никаноровне пришлось провожать племянника до кровати.
Проснулся Маханов рано, на часах было 6.00. Голова раскалывалась, настроение поганое, но похмелье отвлекало его от горестных мыслей.
Он вдруг подумал, не хватился ли его капитан госбезопасности Ройман? Ведь телеграмму он получил вечером, когда приехал домой. До Роймана не дозвонился, видно, не особо спешил начальник к семье. Пришлось отпрашиваться у профессора. Гриневский сначала опешил, но потом сказал: «Поступай, как знаешь». Он не имел права отпускать подчиненного, а Маханов не имел права не поехать. И уехал. Но если бы его хватились, то уже на вокзале встретили бы сотрудники местного управления госбезопасности. Или даже раньше, еще в Киеве. Однако не встретили. Значит, поняли, что иначе поступить он не мог. И капитан госбезопасности Ройман, рьяный служака и непримиримый борец за идеалы коммунизма, оказывается, мог быть человеком. В любом случае, что сделано, то сделано.
Маханов принял прохладный душ, стало немного легче.
На кухне застал тетушку, та подала ему огуречного рассола:
Выпей, Коль, полегчает. Видать, не привык ты пить.
Да я и не пью, теть Маш.
Он выпил половину банки. Легче стало на несколько минут. Но Маханов знал: скоро отпустит. Потянулся было за папиросами, но пачка оказалась пустой.
Надо же, ведь полная вечером была.
Так ты дымил, как паровоз, улыбнулась Мария Никаноровна.
Да? Извините.
Да что ты все извиняешься? Чай, не чужие.
Да, конечно. Автобус говорите
В девять, Коль, в девять. Отправляется по расписанию, а вот когда приедет в Олевск, не знает никто. Часто ломается. Но другого транспорта до района все равно нет. Эх, жаль, не смогу проститься с Иваном. Но ты уж там и от меня цветочки-то на могилку положи.
Положу.
Завтрак приготовить?
Нет, не хочу. Чаю выпью.
Я уже поставила чайник. А скажи, Коля, что в Москве насчет войны говорят? Будет или нет? У нас разные слухи ходят.
Не знаю, теть Маш. Но если Гитлер решится напасть, то, будьте уверены, наша доблестная Красная армия даст ему такой отпор, что немцы до Берлина бежать будут.
Ой ли, Коля? Хотя, тебе лучше знать.
Если честно, теть Маш, то и в Москве разное говорят, но мне не до слухов работа.
А кем ты работаешь?
Маханов посмотрел на тетю:
Я инженер, на заводе. Вот, жду повышения.
Смотри, Коль, чем выше подымаешься, тем больнее падать будет. У нас вот с тридцать седьмого года сколько народу арестовали да отправили неизвестно куда вместе с семьями. И теперь их «врагами народа» называют. Неужели они все на самом деле враги, а, Коль?
Маханов поморщился:
Тетя Маша, наши органы невиновных не сажают.
Так ли?
Так, теть Маш. А как по-другому, когда весь мир ополчился против нас? Одного только и желают, чтобы рухнуло наше социалистическое государство. Может, и высокопарно говорю, но это так.
Ну бог им судья. Только ты там в Москве поаккуратней.
Теть Маш
Все, прекратили. Сейчас чай принесу.
Попили чайку. Маханов стал собираться.
Не рано ли, Коль, уходишь? Еще полтора часа до автобуса.
Прогуляюсь по утреннему городу, да и папирос надо купить.
Ну, дело хозяйское. Ты уж прости меня, старую, что не могу поехать
Да что вы, теть Маш, он выдавил из себя улыбку, чай, не чужие.
Ну, пойдем, провожу.
С утра было прохладно. Но прохлада и нужна была Маханову. Он постепенно приходил в себя. Пройдя по Вокзальной, зашел в магазин, который уже открылся, купил папиросы, целых пять пачек. На улице с удовольствием закурил. Посмотрел по сторонам. Мелькнула какая-то тень в проулке. Он не обратил на это внимания, мало ли кто.
Город оживал, начинался новый трудовой день. Сегодня четверг, 19 июня. Народ уже на работе. Несмотря на то что город был областным, он больше напоминал крупный районный центр. С тех пор как граница отодвинулась на запад, здесь стало спокойней. Ушли пограничники, военных стало меньше, хотя гарнизон оставался приличный. В городе стоял штаб дивизии, вокруг части соединения.
Многих сейчас интересовал вопрос: будет ли война? Судя по тому, как жил сейчас этот город, войны никто не ждал. На вокзале офицеры с семьями уезжали в отпуск. Разве отпустили бы их, если бы руководство знало о надвигающейся угрозе? Очевидно нет, иначе все части были бы приведены в повышенную боевую готовность. Подтянули бы и другие соединения из глубины страны. Где, как не на границе встречать врага? Но ничего подобного не было.