Он посмотрел на телефон, который с ночи валялся на полу.
Да нет, не надо, сказал он.
Да нет, не надо, сказал он.
В полдень, сидя у себя в кабинете, он достал из кармана мятый листочек.
Тупость какая-то пробормотал он.
И опять набрал этот чертов номер.
После двух гудков раздался голос оператора: «Набранный вами номер больше не существует».
Как не существует?!
Почти в ту же секунду заработал факс и, напечатав всего одну строчку, заткнулся.
PL44559.
И ни подписи, ни обратного адреса.
Он позвонил Смиту.
Слушай ты, красавец! Ты что это там мутишь?
Да ничего Смит явно был доволен произведенным эффектом. Просто тот номер уже не действителен. Один номер годится только на один раз. Сегодня будешь звонить вот по этому. А сейчас предлагаю встретиться в кафешке. Посидим, выпьем, помолчим
Придурок! рявкнул Конвей и повесил трубку.
После чего послушно отправился на обед выпивать и молчать.
Можешь называть меня и на «х», и на «п» голосом доброго доктора сказал Смит. Садись. Вот твой мартини, вставляй соломинку
Конвей перегнулся через обеденный стол и сжал кулаки.
Да ладно тебе, сядь проворчал Смит.
Конвей залпом опрокинул мартини.
О, какая сильная у нас жажда Смит налег локтями на стол. Выпил? Ну, а теперь вываливай. Папа ждет подробностей. Давай исповедуйся.
Обойдемся без исповедей.
Как скажешь Будем считать, оно почти произошло. Так ты виновен, или невиновен, или просишь пощады? А?
Заткнись и пей свое пойло.
С удовольствием выпью. За успехи.
Какие еще успехи?
Ну, хотя бы за то, что у тебя теперь есть новый номер. Старый-то тебе достался бесплатно. А вот за новый, если ты захочешь им воспользоваться, тебе придется выложить пятьдесят баксов. А завтра номер опять поменяется и будет стоить уже не пятьдесят, а двести баксов
С чего это вдруг?
Интрига, мой друг, интрига. Ты уже на крючке. А остановиться трудно Через неделю будет уже восемьсот. И заплатишь, как миленький.
Размечтался! хмыкнул Конвей.
А я говорю как миленький. Это только невинность ездит даром. А за грехи надо платить. Твоя жена очень удивится, когда узнает о состоянии твоего банковского счета
Не удивится. Потому что ничего этого не будет!
Да ты уже одержим, как Жанна дАрк. Эта дама ведь, кажется, тоже слышала голоса?
Не дама, а дева. И это были Голоса свыше, а не какой-то там шепот в стиле секс по телефону!
Что-то не очень-то спасли ее эти голоса Официант! Принесите нам еще мартини! Ты не против?
Конвей отчаянно замотал головой.
Боже мой, сколько эмоций сказал Смит. Мы еще даже не начали обедать, а ты уже
Вообще-то я надеялся услышать что-нибудь более дельное! заметил Конвей.
Ладно, уговорил. Ты уже готов слушать?
Взяв в руки нож в качестве инструмента для черчения на скатерти, Смит наконец-то начал говорить по существу.
Ты ведь слышал о системе ливневой канализации под Лос-Анджелесом? Я имею в виду дренажные туннели, которые защищают его от потопа во время сильных дождей?
Допустим.
Если ты откроешь любой канализационный люк на какой-нибудь магистральной улице и спустишься вниз, ты попадешь в систему туннелей протяженностью более тридцати километров и все они ведут к морю. В годы, когда идет мало дождей, там сухо, как в пустыне. Как-нибудь мы обязательно погуляем там, внизу, под цивилизованным миром, и я выведу тебя по этим туннелям к океану. Эй, ты слушаешь?
Продолжай, сухо сказал Конвей.
Секунду Смит смочил губы мартини. А теперь представь: если бы каждую ночь, ровно в три часа, двери всех домов во всех кварталах и на всех улицах открывались, из них выходили бы вполне взрослые, зрелые мужчины и, как зомби, шагали в темноте к этим люкам И вот они открывают крышки и спускаются вниз, прямо в самую черноту, представляешь? И, пробираясь на ощупь под домами, идут к морю, которое, они знают, есть где-то там впереди просто пока его не слышно И с каждым километром шум прибоя все ближе, а этих зомби все больше, и дышат они все чаще и что-то выкрикивают, а от лиц у них исходит такой жар, что хоть дорогу освещай в темноте. Представляешь? А город спит и даже не подозревает, что в это самое время под землей, в водостоке, вместо воды к морю текут толпы людей, буквально изнывающих от желания, готовых любить все, что движется Я бы сравнил это с Интернетом только здесь все из плоти и крови. И абсолютно без мозгов.
То, что без мозгов, это я уже понял. Но при чем тут Интернет?
Хорошо, не Интернет. И даже не фильм в ноутбуке. Главное что все это происходит реально! В режиме онлайн. Их невозможно увидеть, но они есть тысячи изголодавшихся людей, которые, шумно дыша, пихая друг друга локтями, шаркая ботинками по цементу, бредут в черных туннелях к своему спасительному берегу. И не нужна им ни романтическая луна, ни рассвет никакая другая служба спасения, которая прибывает с неба через миллионы миль. Никто не хочет спасаться всем нужно только это жаркое море. Хотя бы постоять на берегу, глядя на волны вулканической страсти, от которых плавится даже песок
Так что они там делают? спросил Конвей.
Что делают? Ну, я же говорю: ныряют в водоворот страсти и там тонут. Что делают Вот это самое и делают вдох-выдох, вдох-выдох Ты же слышал, ночью. Думаю, тебя это хорошенько подзавело. А? Признайся: волосы на голове шевелились? А как насчет металлического вкуса во рту? Или, может, ты изрыгал огонь?
Нет!
Врешь!
Хватит сказал Конвей. Чьи это были голоса?
Голоса невостребованных либидо. Стосковавшихся по любви маньяков
Какой любви? Каких маньяков?
Нормальной любви. Смит мизинцем помешал свой мартини. Такой, когда сливаются в экстазе.
То есть?
А ты по телефону не понял? Я бы назвал это сборище пропащих душ. Душ, готовых броситься в пучину сладострастия Ты когда-нибудь читал Торо?[27] Он писал, что большинство мужиков всю жизнь только и делают, что мучаются и терпят.
Звучит печально
И не только звучит. Это действительно печально это когда из водостока прямо на берег Вениса[28] выливаются грязные потоки мужской похоти. Помнишь, был такой комикс «Амброз-великомученик»? Таких Амброзов в мире через одного. Все только и делают, что хотят и не получают, хотят и не получают. И не могут уснуть всю ночь. Разве это не мучение? Тело говорит одно, разум другое. Мужчина говорит дай! Женщина не дам Тебе ведь когда-то было четырнадцать? Или уже не было?
Ну, допустим было И даже не один год.
Touche![29] Ты помнишь, как в тебе проснулся яростный зов плоти? И сколько долгих лет прошло, прежде чем ты впервые коснулся чьей-то руки? Познал чьи-то плечи, губы?
Помню шесть лет.
Это же целая вечность! Тысячи одиноких ночей! Миражи в зеркалах. Сражения с подушкой. Черт знает что еще! В общем, звони по новому номеру. А завтра встречаемся на том же месте.
Ты так ничего мне и не рассказал.
Я рассказал тебе все. Вперед! Если ты пропустишь сейчас, то в следующий раз соединение с голосами будет стоить тебе уже шестьсот!
С чего ты взял, что будет какой-то «следующий раз»?
С того, что ты грохнул свой телефон, и только из-за того, что кто-то слишком громко дышал в трубке. Кстати, компания «Bell» его уже починила.
А ты-то откуда все это знаешь?
Извини, на сей раз без комментариев.
Смит
Но Смит только загадочно улыбался.
Не пойму, ты ангел божий или ангел падший? спросил Конвей.
Да, ответил Смит и удалился.
Конвей позвонил Норме и попросил ее вызвать мастера, который отключает телефоны.
Это еще зачем? удивилась Норма.
Просто чтобы телефона у нас не было. Я понятно говорю?
Дурдом какой-то сказала она и повесила трубку.
В пять часов он был уже дома. Норма с тревогой пыталась заглянуть ему в глаза.
Не понял нахмурился Конвей. Почему в библиотеке стоит телефон? Я же
Он заглянул в спальню и там тоже был телефон!
Это что, еще один аппарат? Они что, его установили?
Они сказали, что это ты так захотел Разве это не ты поменял в заказе графу «отключить» на «подключить»?
О господи, конечно же, нет! Он с ненавистью посмотрел на новый аппарат. Что я идиот?
Перед сном он выдернул из розеток оба телефонных штекера. После чего, злобно взбив подушку, лег и закрыл глаза.
Ровно в три оба телефона очнулись и зазвонили: видимо, это Норма подключила их обратно.
Они так трезвонили, что в конце концов она тоже заворочалась.
Ну ладно, давай подниму я! сказала она и, зажмурив глаза, села в кровати.
Нет! неожиданно громко вскричал он.
Ты чего?
Я сам! еще громче рявкнул он.
А чего так орать-то?
Никто и не орет!
А чего так орать-то?
Никто и не орет!
Он схватил звонивший прямо у него в руках телефон и, волоча за собой длинный шнур, понес его в гости к его собрату в библиотеке, который трезвонил с не меньшей силой. Дверь в спальню осталась открытой.
Вот оно что: мы, оказывается, ждем звонка усмехнулась Норма из-за двери.
Но ему было не до нее. Держа жужжащий аппарат в руках, он слегка приподнял трубку над рычагом. Послышался знакомый шепот.
Норма в комнате все не унималась.
Ну-ну. Значит, приватные беседы ведем, да? Что, какая-нибудь мужеподобная сучка в климаксе?
Нет, сказал он, и даже не ужеподобная штучка в кампусе!
Каламбур так рассмешил Норму, что она заботливо прикрыла дверь.
Но ведь это чистая правда Здесь вам не сучки и не штучки. Только вот что? Голоса из страны грез? Репортаж с тонущей любовной лодки? Одиночество, граничащее с безумием? Рвотные позывы? Или чьи-то чистосердечные признания? А может, вечный глас природы, зовущий лососей вверх по течению? Прямо в никуда?
Черт знает что Он открыл дверь спальни и обвел взглядом холодную постель, которая своей слепящей белизной напоминала арктическую пустыню.
За дверью ванной комнаты послышалась какая-то возня судя по звукам, Норма открыла кран, налила воды в стакан и бросила в него таблетку аспирина.
Он снова взглянул на кровать, от которой веяло холодом вечных льдов, и его пробрала дрожь.
Свет в ванной погас. Конвей повернулся и вышел из спальни.
Целый час он просто молча сидел. А потом набрал новый телефон.
Не сразу, но номер все же ответил. И тут началось
На этот раз шепот и вздохи были такие, что смогли бы разбудить и мертвого. Чувственные придыхания множились и наслаивались Сначала один голос, потом два, потом три, четыре, и десять, и двадцать переплетались между собой и перебивали друг друга.
Здесь были голоса всех девушек и женщин, которых он всегда желал и никогда не имел. И тех, которых сначала желал, а потом уже и не желал. И все они вздыхали, стонали, и плакали, и смеялись, и насмехались
Как ни странно, ему слышался шум моря, но не тот, мирный, когда легкий прибой встречается с приливом. Это был совсем другой шум, как будто вместо ливневых вод из водостока прямо в океан хлещет поток человеческих тел Воображение рисовало ему, как они сталкиваются, бьются друг о друга и падают Потом встают и снова падают, и что-то шепчут, как в бреду, и опять поднимаются, и продолжают свой безумный бег с препятствиями. И с каждым разом их падение все ниже и ниже А в самом конце его бурлящее варево из тел, в котором все стонут, мечутся, срываясь, карабкаются по головам и в экстазе хватаются за чьи-то конечности, как будто это ноги воздушных гимнастов, извивающихся на своих трапециях и выделывающих в ночи свои акробатические этюды О, эти сладкие качели, эти туда-сюда-обратно, эти взлеты, падения и прыжки из-под самого купола Когда ныряешь на самую глубину, телом прокладывая себе путь, расталкивая чьи-то руки, ноги и туловища! О, этот безумный плотский хор Эти пальцы, извлекающие музыку из самых сокровенных струн, рожденные, чтобы лапать, щупать и обнимать И наконец тысячи воплей освобождения. Трюмы разгружены, все падают на освежающие простыни и лежат, подставив себя ночной прохладе. И наступает полная тишина по крайней мере для людей. Потому что собаки всегда в ней что-то находят и с самым серьезным видом гавкают