Думаю, хватило бы и одного
Они вышли на улицу.
Такси затормозило перед совершенно пустым театральным подъездом.
Кажется, мы прибыли слишком рано! радостно вскричал Леверинг. А тогда пойдемте и посмотрим финал!
Нет-нет, спасибо.
Как? Вы не хотите посмотреть на свою жену?
Уж простите меня, нет.
Но это же оскорбление! Прежде всего для нее! Если вы не пойдете со мной в зал, я буду вынужден применить силу!
Ну, пожалуйста, не заставляйте меня насильно
Тем не менее Леверинг схватил Томаса за руку и потащил его за собой.
Мы только тихонько посмотрим сказал он, во всю ширь распахивая вход в бельэтаж.
Билетеры всполошились было впотьмах, но, узнав Томаса, сразу успокоились. По контрасту с темнотой зала сцена, на которой по всей ширине были расставлены шесть коринфских колонн, сверкала иллюминацией цвета роз, лаванды и первой весенней зелени. Публика сидела так тихо, что, казалось, в зале никто не дышит.
Ну, пожалуйста, можно я выйду? прошептал Томас.
Тсс! Это неуважение! прошипел в ответ Леверинг.
И вот началось. Женщина на сцене (или, правильнее сказать, женщины?) то исчезала в тени, то вновь выходила на свет, то исчезала, то выходила И именно в этом состоял грандиозный замысел финального аккорда. Под тихие звуки оркестра одинокая женская фигурка начинала вальсировать в правом углу сцены, словно оставляя за собой в темноте светящуюся дорожку И вдруг она вскидывает руки и поворачивает к публике лицо, освещенное лучом прожектора, и все понимают, что это Золушка, которая радостно кружится на балу, и, кажется, этому счастливому кружению не будет конца Но неожиданно она скрывается за белой колонной И уже через миг с другой стороны появляется совсем другая женщина. В ее лице аристократическая бледность. Она все еще кружится, но уже без особого энтузиазма: это не Золушка, это светская дама, познавшая в этой жизни и тоску, и смертельную скуку Она как будто вальсирует с кем-то невидимым, понимая, что он давно стал ей чужим И музыка, кружа, несет ее дальше к следующей колонне, заставляя Леверинга еще сильнее вжиматься в бархатное заграждение. И вот из-за колонны выпархивает новая женщина. Она еще печальнее предыдущей, сверкающий шлейф погас, лоска поубавилось Бог мой, да это же уличная девка, вульгарная, пошлая, блестящие красные губы распялены в отвратительной улыбке пошатываясь и пытаясь сохранить равновесие, она бредет под музыку к следующей колонне. И исчезает за ней! Потом точно так же четвертая женщина, и пятая, и шестая! А музыка все громче, свет все ярче Горничная Официантка И, наконец, уже у самого края сцены старая седая ведьма, на чреслах которой еще болтаются остатки мишуры, а в глазах еще теплится слабый уголек жизни Шамкая что-то сморщенными губами, она мечется по сцене, цепляясь скрюченными пальцами за темноту, и оглядывается назад, пытаясь разглядеть что-то сквозь толщу прожитых лет, сквозь бездну Измученное, почти ископаемое древнее животное, жизнь закончена, ноги вот-вот должны подкоситься, но нет Они упрямо продолжают танцевать этот танец жизни, которому нет конца!
Конечно же, на этом действие не могло закончиться зритель не понял бы, если бы ему не вернули красоту. Поэтому в какой-то момент старуха застыла и через всю сцену устремила взгляд к самой первой колонне, той, из-за которой много лет назад появилась прекрасная дева. Вскрикнув беззвучным криком, она закрыла глаза и невероятным усилием воли попыталась переместиться в другой конец сцены, к своему призрачному видению. В этом порыве было столько силы, что в темноте никто и не заметил, как она ровно на пять секунд исчезла со сцены И вот с новым взрывом света, словно промчавшись обратно сквозь время, юная и прекрасная, она возрождается у первой колонны! Она появляется словно из самой весны и парит, как будто не касаясь этого мира, купаясь в дожде из снежинок и цветов, потому что настоящая красота не может никуда исчезнуть Занавес.
Леверинг выглядел совершенно сраженным.
Боже мой, боже мой! качая головой, шептал он. Понимаю ведь, что все это сентиментальная чушь, опереточное шоу Но ничего не могу с собой поделать! Боже, какая женщина!
Готовый вступить в словесную баталию, он повернулся к Томасу, но тот продолжал молча смотреть на сцену, вцепившись руками в обитые бархатом перила. И вот на полотнище занавеса вновь появился кружок света Зал взорвался аплодисментами и занавес поднялся еще раз. И все увидели, что на сцене, среди сугробов из хрустальных снежинок все так же неутомимо кружится в танце блистательная прима Теперь занавес то поднимался, то опускался уже без музыки, только под гром аплодисментов, а она все кружилась и кружилась в снегу, и с каждым разом эта картина выглядела все более зловещей.
По щекам Томаса катились слезы. Чем дольше он смотрел на поднимающийся и опускающийся занавес, за которым бесновалось белое привидение, тем слезы лились сильней. Леверинг заботливо взял его под руку.
Ну-ну, будет вам! сказал он.
Наконец, занавес поднялся-опустился в последний раз и в зале приглушили свет. Примолкшие и потрясенные зрители стали потихоньку расходиться. Леверинг и Томас молча перемещались к выходу.
Потом они долго стояли возле служебного входа и ждали до тех пор, пока где-то внутри здания не зазвонил звонок. Услышав его, Томас открыл дверь и проскользнул в совершенно пустой и темный театр. А уже через минуту вышел, ведя под руку валившуюся с ног маленькую женщину в мешковатом пальто и темном платке, надвинутом на самые глаза. На ее усталом и изможденном лице не было ни грамма косметики, под глазами пролегали огромные темные круги Женщина не то чтобы не заметила стоявшего возле двери Леверинга она попыталась пройти сквозь него.
Дорогая, позволь представить тебе господина Леверинга, он театральный критик. Может, припоминаешь?
Боже, какой успех! воскликнул Леверинг. Это было великолепно!
Эллен стояла, опершись на руку своего супруга, а он в это время шептал ей на ухо:
Сейчас в теплую ванну, разотрешься полотенцем и баиньки В двенадцать я тебя разбужу.
Она посмотрела на Леверинга, пряча на плече у мужа усталое лицо, на котором не было ни помады, ни теней, ни румян. Но взгляд ее, казалось, прошел сквозь него и без остатка растворился в темноте.
Кажется, она что-то произнесла, но так тихо, что было не разобрать. Тогда он вгляделся в ее блеклое, без косметики лицо в надежде понять хоть что-то по движению губ. Нет, давайте потом, чуть слышно лепетала она. Не сегодня, пожалуйста Возможно, как-нибудь в другой раз, но только не сегодня Не сейчас Чтобы расслышать это, ему пришлось наклониться прямо к ее лицу, хотя они стояли в тихом и совершенно пустынном переулке. Она очень признательна ему за внимание и за терпение И очень извиняется за то, что ему пришлось так долго ждать ее здесь, под дверью О! Кажется, у нее появилась идея. Может быть, вот это поможет хоть как-то ее оправдать И как бы в подкрепление к своим извинениям, она вложила ему в руку какой-то мягкий предмет. При этом, о счастье, прима даже заглянула ему в глаза!
После этого ее внимание моментально переключилось на ожидавшее у подъезда такси, которое уже манило огнями, мягкими сиденьями, уютной темнотой, а главное надеждой на то, что все это наконец закончится. Не обращая внимания на Леверинга, супруг почти волоком подтащил ее к машине, и едва успел затолкать внутрь, как мотор тихо заурчал. В этот момент Томас все-таки вспомнил про критика и, обернувшись на него, сморщил лицо в вопросительной гримасе.
Дорогая, позволь представить тебе господина Леверинга, он театральный критик. Может, припоминаешь?
Боже, какой успех! воскликнул Леверинг. Это было великолепно!
Эллен стояла, опершись на руку своего супруга, а он в это время шептал ей на ухо:
Сейчас в теплую ванну, разотрешься полотенцем и баиньки В двенадцать я тебя разбужу.
Она посмотрела на Леверинга, пряча на плече у мужа усталое лицо, на котором не было ни помады, ни теней, ни румян. Но взгляд ее, казалось, прошел сквозь него и без остатка растворился в темноте.
Кажется, она что-то произнесла, но так тихо, что было не разобрать. Тогда он вгляделся в ее блеклое, без косметики лицо в надежде понять хоть что-то по движению губ. Нет, давайте потом, чуть слышно лепетала она. Не сегодня, пожалуйста Возможно, как-нибудь в другой раз, но только не сегодня Не сейчас Чтобы расслышать это, ему пришлось наклониться прямо к ее лицу, хотя они стояли в тихом и совершенно пустынном переулке. Она очень признательна ему за внимание и за терпение И очень извиняется за то, что ему пришлось так долго ждать ее здесь, под дверью О! Кажется, у нее появилась идея. Может быть, вот это поможет хоть как-то ее оправдать И как бы в подкрепление к своим извинениям, она вложила ему в руку какой-то мягкий предмет. При этом, о счастье, прима даже заглянула ему в глаза!
После этого ее внимание моментально переключилось на ожидавшее у подъезда такси, которое уже манило огнями, мягкими сиденьями, уютной темнотой, а главное надеждой на то, что все это наконец закончится. Не обращая внимания на Леверинга, супруг почти волоком подтащил ее к машине, и едва успел затолкать внутрь, как мотор тихо заурчал. В этот момент Томас все-таки вспомнил про критика и, обернувшись на него, сморщил лицо в вопросительной гримасе.
Критик кивнул и махнул ему рукой мол, езжайте с богом. Томас коротко кивнул в ответ и, усевшись в такси, аккуратно прикрыл дверцу. Машина еле слышно тронулась и невероятно медленно, в щадящем режиме, двинулась по переулку. Кажется, она выезжала из него минут пять.
Все еще стоя возле служебного входа, критик решил наконец рассмотреть, что за подарок вручила ему актриса в качестве оправдания.
Это оказалось полотенце. Не больше и не меньше.
Полотенце. Но только мокрое насквозь. Осторожно поднеся его к лицу, он почувствовал слабый запах оно было буквально пропитано потом.
Да Как-нибудь в другой раз вздохнул Леверинг.
Да что там другой! И третий раз, и четвертый он был готов приходить сюда хоть каждый день. И пусть она опять и опять откладывает встречу и вручает ему в оправдание такие подарки
«Но этот, муженек ее, тоже хорош! подумал он. Сразу не мог, что ли, сказать? Ну, да бог с ним. Как вышло так и вышло».
Леверинг бережно сложил полотенце и, перекинув его через одну руку, другой стал ловить такси до дома.