Лают, как собаки. И улыбаются, как собаки.
Давайте дружить сказал он. И каждый день гулять вместе.
Они помахали хвостами и заскулили.
Ура! Забег на приз «Bisquits and Bones»![82] выкрикнул он.
Мальчишки изобразили нетерпеливую дрожь в лапах.
«Bisquits and Bones»!
Теперь он зашвырнул палку как минимум на десять миллионов миль. Мальчики бросились за ней, и в этот момент он подумал, что да, конечно, у собак бывают щенки, но, даже несмотря на это, все собаки все равно мальчики. Потому что никакое другое животное на свете не похоже так сильно на него, на его папу, на всех его дедов От этой мысли он вдруг тоже сорвался с места и то с тявканьем, то с лаем побежал следом за всеми, взбивая ногами пыль и перепрыгивая через гнилые пни. Теперь их было десять, в едином гавкающем порыве мчавшихся в неведомые дебри
Возле деревянной железнодорожной эстакады им пришлось остановиться, потому что по ней прямо над ними, рядом с ними и сквозь них с грохотом несся поезд Пронесся и снова тишина. Как будто какой-то очень грозный стальной бог выплеснул на них свой гнев, а потом стремительно умчался прочь. И никто не мог понять, почему от его грохочущего голоса так сладко ноют кости
Теперь они стояли на пустых путях и пытались представить себе, как здесь было раньше, еще до того, как тысячи Смоляных чучелок[83] растаяли от жары и превратились в черные лужицы. Солнце било им прямо в глаза его новым друзьям, которые были начиная от сегодня и на все лето. Они показывали друг другу языки, свисавшие изо рта, как длинные розовые галстуки
Теперь они стояли на пустых путях и пытались представить себе, как здесь было раньше, еще до того, как тысячи Смоляных чучелок[83] растаяли от жары и превратились в черные лужицы. Солнце било им прямо в глаза его новым друзьям, которые были начиная от сегодня и на все лето. Они показывали друг другу языки, свисавшие изо рта, как длинные розовые галстуки
Неподалеку стояла огромная башня электропередачи, от которой на север и юг разбегались провода, вспыхивающие на солнце голубыми искрами. Башня гудела так, как будто в ней летал целый рой насекомых.
Уилл взобрался на нее, докуда смог, и посмотрел вниз.
Там никого не было!
Тогда Уилл крикнул: «Эй!»
И получил ответ: «Гав!»
Они пошли купаться понарошку, в бассейне из густой прохладной тени, раскинувшей крылья под деревом, как огромная бабочка. Сначала они просто лежали в ней, не заходя за края, и слушали ленивый шелест листвы. А потом стали ползать на животах, раскинув ноги во всех направлениях, и часто-часто лаять, представляя, что они собаки-пулеметы.
Заряжай! крикнул им Уилл, спрыгивая с башни.
Отряхиваясь и отдуваясь, мальчишки вылезли из тени и всей толпой побежали к телеграфному столбу, после чего каждый, подняв ногу, расстрелял его янтарной струей. Когда миссия была выполнена, они выстроились в колонну и, прыгая на одной ноге, поскакали купаться теперь уже по-настоящему.
Плавали они по-собачьи конечно, по-собачьи, а как же еще? И очень тихо, как будто боялись нарушить висевшую над озером тишину, такую густую, что, если прислушаться, можно было услышать, как у кромки воды лопаются пузырьки пены А наплававшись, вышли на берег прямо по небу, которое отражалось в озере, и легли на горячий песок греться.
Уилл лежал и думал о том, что, конечно же, вне всякого сомнения, это самое лучшее лето в его жизни. Ничего подобного больше не повторится. Может, для его новых летних друзей все будет так же и следующим летом, и позаследующим: вода в озере не станет менее прохладной, а солнце менее жарким Но вот он сам, Уилл, через год станет намного старше и, скорее всего, у него появятся другие, настоящие друзья, с которыми уже не получится вот так, просто ничего не делать, валять дурака, без начала и без конца, не думая о том, сколько прошло времени Когда просто лежишь на пляже, и нет никакой школы, и не надо никаких слов, чтобы понять и принять друг друга. Ты просто мальчишка, вечный ребенок и вечно куда-то бежишь по самому краю земли, и так и будешь бежать до тех пор, пока эта земля вертится. И он, Уилл, тоже бежал в этой толпе, он даже видел себя, но только не дальше завтрашнего дня
Согревшись, мальчишки опять пошли задирать ноги, как псы, теперь к деревьям. Уильям встал следом за ними, но в этот раз решил выпендриться и поразить всех изысканностью манер и стиля. Направив свою янтарную струю на песок, он принялся писать ею свое имя.
А девочки так не могут приговаривал он, старательно выводя изгибы букв.
В довершение каллиграфических успехов летние друзья, не переставая громко лаять, украсили его еще теплый автограф красивыми узорами из песка, после чего все, не сговариваясь, побежали в сторону города. Солнце уже почти скрылось за крышами, когда компания подрулила к его дому. Поднявшись на крыльцо, он обернулся к ним к этим свободным волонтерам, этим бродячим экскурсантам, которые, сбившись в плотную стайку, стояли на лужайке.
Вот здесь я живу, запомнили? сказал он. Завтра опять идем вместе гулять!
Стоя у дверей, Уилл в одной руке держал кеды, а в другой, как казалось, всю свою жизнь, такую прозрачную и легкую, что ее перевешивала даже пара детской обуви. Он искренне верил, что от него пахнет псиной. Хотя на самом деле от всех от них пахло только мальчишками
Пока! До завтра! сказали они.
И именно в эту секунду мимо них прошмыгнул воображаемый кролик. Собачья стая с лаем подняла хвосты и стремглав унеслась прочь.
До завтра! крикнул он им вслед.
И до завтра, и до послезавтра, и до послепослезавтра
Ему казалось, что в тени деревьев все еще светятся их улыбки.
И он вдруг понял, что носить на лице улыбку, какой бы огромной она ни была пусть даже шириной в целое лето, так же легко, как в одной руке держать свои кеды, а в другой всю жизнь. А еще он понял, что счастье чтобы оно ненароком не угасло нужно как следует накормить. И тут же отправился в темную и холодную кладовку с припасами кормить свое счастье.
И он вдруг понял, что носить на лице улыбку, какой бы огромной она ни была пусть даже шириной в целое лето, так же легко, как в одной руке держать свои кеды, а в другой всю жизнь. А еще он понял, что счастье чтобы оно ненароком не угасло нужно как следует накормить. И тут же отправился в темную и холодную кладовку с припасами кормить свое счастье.
Смешение времен
Была уже глубокая ночь, когда старик вышел из дома с фонариком и спросил у стайки мальчишек, что это они так расшумелись. Ему никто не ответил: не обращая никакого внимания на старика, мальчишки продолжали самозабвенно возиться в кучах опавших листьев.
Тогда он вернулся в дом, сел в кресло и принялся переживать.
Часы показывали три Он посмотрел на свои бледные усохшие руки, которые беспомощно тряслись на коленях. Потом поднял взгляд и поймал в зеркале над каминной полкой свое отражение: оттуда на него глянул ходячий скелет, который, казалось, вот-вот исчезнет стоит лишь хорошенько дунуть.
С улицы вновь послышался детский смех.
Старик выключил фонарь и теперь сидел в темноте. В конце концов, какое ему дело до этих чужих мальчишек? Играют и играют. Хотя, конечно, если по уму, три часа ночи не слишком подходящее время для игр Он зябко поежился.
И вдруг услышал, как в замке входной двери ворочается ключ! Старик тут же встал и пошел выяснять, кого это принесло среди ночи. Дверь открылась, и в дом вошел какой-то импозантный молодой мужчина. С ним была женщина, они держались за руки и бросали друг на друга недвусмысленные нежные взгляды. При виде этой картины старик пришел в негодование.
Что вам нужно в моем доме?! выкрикнул он.
О господи, кто это?! воскликнули в свою очередь молодые люди. Что вы тут делаете в нашем доме? А ну-ка, убирайтесь!
Мужчина схватил старика под локоть, бегло обыскал его на предмет украденных вещей и, вытолкав за дверь, тут же запер ее на ключ.
Но это мой дом! продолжал шуметь старик. Вы не имеете права выгонять меня на улицу!
Некоторое время он колотил в дверь, потом отошел от входа и посмотрел наверх на окна второго этажа. В них горел свет, и, между прочим, было тепло Потом за шторами мелькнули тени и свет погас. Пытаясь согреться, старик зашагал вниз по улице и шел, пока она не кончилась. Тогда он двинулся обратно к дому. По дороге ему опять попались мальчишки, которые все так же кувыркались в листве уже заиндевевшей от утреннего холода и все так же не замечали его, как будто и не видели вовсе.
Старик остановился напротив дома: теперь свет в окнах то зажигался, то снова гас. То зажигался, то гас От нечего делать он принялся, бормоча себе под нос, считать, сколько же раз свет выключится и включится опять.
Когда счет перевалил за несколько тысяч, к дому подбежал мальчик лет четырнадцати с футбольным мячом в руках. Открыл дверь, не отпирая ее ключом, и быстро зашел внутрь. Дверь снова закрылась.
А через полчаса, когда уже начало светать и откуда ни возьмись налетел порывистый ветер, возле дома притормозил автомобиль. Из него вышла какая-то полная женщина, которая вела за руку мальчика лет трех и прямо по мокрой от росы лужайке направилась к входной двери.
Это вы, мистер Терл? обратилась она к старику.
Да, машинально брякнул тот из темноты, хотя это была неправда.
На самом деле он никогда не был мистером Терлом. Мистер Терл жил на другом конце улицы Но почему-то он решил, что другой ответ мог бы ее напугать.
В окнах дома снова начал туда-сюда мигать свет.
Дети все так же возились в листьях
И вот в тот момент, когда свет мигнул приблизительно в тысячный раз, с другой стороны улицы принесло какого-то семнадцатилетнего юнца, отчаянно воняющего помадой и с ее же следами на щеках. Промчавшись мимо на бреющем полете, он едва не сбил старика с ног.
Простите! прокричал он на ходу, после чего, стремительно взбежав на крыльцо, скрылся за дверью.
Старик огляделся: теперь его окружали темные окна с мирно сопящими за ними обитателями, а сквозь кроны зимних деревьев тихо поблескивали звезды. Город спал.
Но это же мой дом! выкрикнул старик, обращаясь к резвящимся детям. Почему в него постоянно заходят какие-то люди?!
А ветер срывал с голых деревьев последние остатки листвы
Кажется, это было в 1923-м, свет в доме не горел. К входу подъехала машина, из нее вышла мама. За руку она вела трехлетнего мальчика своего сына Уильяма, который смотрел на дом в серых утренних сумерках и думал о том, что мама ведет его домой. Когда они поравнялись с большим дубом, в ветвях которого шумел ветер, мама вдруг заговорила.