Кое-что! Да тут не кое-что Тут тридцать кое-что!
А ты прямо подсчитала!
Да, подсчитала! Господи, да куда девался этот список?
Какой еще список? Кому они нужны твои списки
Мне нужны! Тебе не нужны, а мне нужны!
Дай мне договорить! Я не закончил
Как можно закончить нескончаемое? философски заметил Сид, в то время как мы покинули зону слышимости, так и не выслушав главные аргументы.
Мне нужны! Тебе не нужны, а мне нужны!
Дай мне договорить! Я не закончил
Как можно закончить нескончаемое? философски заметил Сид, в то время как мы покинули зону слышимости, так и не выслушав главные аргументы.
Через пару дней он позвонил мне.
Я нашел диктофон.
Зачем?
Ты писатель. Я писатель. Почему бы не подсобрать топлива для наших мельниц?
Ну, давай
Тогда будь готов, заеду прямо сейчас.
И мы пошли. Опять был чудесный теплый вечер, какие часто случаются в Калифорнии и о которых лучше не рассказывать родственникам с восточного побережья, а то те поверят и тут же нагрянут в гости.
Ничего не хочу слышать! говорил он.
Нет уж, ты послушай! вторила она.
Спасайте, люди добрые! Я зажмурился. Действие второе. Те же. Партия продолжается, волан в игре. Проигравших нет. Ты что, правда собрался включать диктофон?
Даже Дик Трейси[12] им пользовался, а мы что, хуже?
Мы подошли поближе, и я услышал легкий щелчок включаемого устройства.
Как же его звали? Ах да, Айзек!
Никакой не Айзек!
Нет, Айзек!
Да Аарон же его звали!
Какой еще Аарон! Аарон это старший!
Нет, младший!
Да какой дурак тебе это сказал?
Какой, какой Ты сам и сказал!
Попрошу без оскорблений.
Что, правда глаза колет?
Да я тебе в два счета докажу, что
Отлично, с пылу с жару! сказал Сид, когда мы тихо ретировались, унося с собой в кармане их голоса.
Дело пошло на следующий день мы записали их еще раз, потом еще раз и еще.
А потом вдруг скамейка опустела. Они не пришли один вечер, другой
Когда я не обнаружил их и в третий раз, я зашел в небольшой кошерный магазинчик по соседству и, указав на скамейку, спросил, куда пропали ее завсегдатаи я ведь не знал их имен. Конечно, знаем, сказали мне. Это Роза и Эл, Эл и Роза Штайн. Да, они ходили сюда много лет, ни одного вечера не пропустили. Но теперь все. Эл больше не придет. Такие вот дела. Во вторник его не стало. Опустела теперь скамейка очень непривычно. Ну да что тут сделаешь?
Я сделал то, что я мог сделать, внезапно обнаружив, что я действительно грущу о них об этих двух совершенно незнакомых мне людях, вдруг ставших знакомыми. В маленькой местной синагоге я узнал название крошечного кладбища и однажды вечером отправился туда, сам не зная зачем. При этом я чувствовал себя так же, как когда-то давно, когда мне было лет двенадцать и я гой решился заглянуть в синагогу в центре Лос-Анджелеса, чтобы послушать, как поют и молятся все эти дядьки в шляпах.
Конечно, эта женщина была там, на кладбище. Сидела возле камня, на котором было вырезано его имя, и говорила, говорила, говорила и иногда трогала камень рукой.
А что же он? А он, как всегда, ее не слышал.
Некоторое время я постоял там с закрытыми глазами и послушал. Потом ушел.
Когда солнце совсем село и спустился туман, я отправился в парк, к заветной скамейке. Она по-прежнему пустовала, и это выглядело ужасно.
Но что еще я мог сделать?
Я позвонил Сиду.
Я по поводу диктофона. У тебя сохранились те пленки?
В один из последних летних вечеров мы с Сидом, как обычно, прошли через кошерный рынок на площади, где продавалась знатная пастрома[13] и фирменные ватрушки «Эмпориум», и вырулили на променад с рядами скамеек вдоль моря. И вдруг Сид сказал:
Интересно, интересно
Что тебе интересно? спросил я и увидел, что он смотрит в сторону той самой скамейки. К тому времени она пустовала уже неделю.
Смотри Он тронул меня за локоть. Там, кажется, та самая бабуля.
Ну и что?
Все-таки вернулась! А я думал, заболела или еще что. А она вот.
А я знаю, улыбнулся я.
Да откуда тебе знать? А это точно та же скамейка? Ну да. Да и тетка вроде та же болтает без умолку, как ненормальная
Та же, та же.
Мы подошли уже совсем близко.
Слушай, прошептал он еле слышно. Но ведь рядом никого нет. Похоже, она разговаривает сама с собой!
Это только так кажется, совсем тихо сказал я, потому что мы подошли уже вплотную. Ты послушай.
Ой, ну не морочь мне голову! Кому нужны твои смешные аргументы? говорила бабуля, с горящим взглядом обращаясь к пустой половине скамейки. Аргументы у него! Да если надо, я их тебе хоть тысячу приведу!
И вдруг случилась еще более странная вещь.
Это ты-то? произнес в ответ чей-то голос. Нечего сказать, дожили!
Это же тот самый голос! воскликнул Сид, потом спохватился и добавил шепотом: Его голос Но ведь он же умер!
Да, умер, отозвался я.
Но это еще ладно, продолжала бабуля, ты посмотри, как ты ешь. Просто понаблюдай!
Легко тебе говорить Голос старика вдруг стал звучать тише.
А тебе-то кто мешает? Говори!
Послышался щелчок. Сид скользнул взглядом вниз и увидел в руках у бабули свой диктофон.
И еще кое-что, сказала она вживую.
Щелк.
С какой стати я должен все это терпеть?! проорал голос в записи.
Щелк.
Да-да, у меня есть для тебя кое-что, что тебе не понравится! выкрикнула она вживую.
Сид внимательно посмотрел на меня.
Это ты? спросил он.
Ну, я сказал я.
Но как?
Взял все записи со всех вечеров. Потом переписал на отдельную кассету все его реплики и оставил между ними паузы, чтобы она успевала что-нибудь прошамкать в ответ. В некоторых местах записал чисто его вопли, когда ответ не нужен. А если что, она может остановить диктофон и проораться сама. А потом уже включать дальше
Но как тебе это пришло в голову?
Увидел ее на кладбище, сказал я, и сам чуть не умер. Представляешь, она разговаривала с холодным куском мрамора. В полной тишине. И вот тогда я переписал твои пленки, все эти его вопли и причитания, и вечером опять пришел на кладбище. Она, конечно, была там думаю, она собиралась остаться там навечно и умереть с голоду. Ведь мрамор ей не отвечал. А ответ всегда нужен, даже если ты его не слушаешь или думаешь, что не слушаешь. Поэтому я подошел к могиле, включил диктофон, убедился, что из него доносятся выкрики старика, и отдал ей прямо в руки. И не смотрел, что будет дальше, станет ли она что-нибудь орать ему в ответ или нет. Просто ушел и все. Только он и она. Она и он. Высокий голос, низкий голос. Низкий, высокий В общем, ушел. А уже вчера вечером она сидела здесь на скамейке и ела ватрушку. Думаю, теперь она собирается жить дальше. Ну разве это не классно?
Сид прислушался к возмущенному голосу старика:
С какой стати я должен все это терпеть? Кто-нибудь мне скажет? Я жду. А?
С превеликим удовольствием! кричала в ответ бабуля.
Мы с Сидом двинулись к выходу. Позади нас таяли в летних сумерках два голоса ее высокий и его низкий.
По дороге Сид проникновенно взял меня под руку.
Хоть ты и гой, сказал он, но здесь поступил как истинный еврей. Так и хочется сделать для тебя что-нибудь хорошее Только вот не знаю что.
Может, по пастроме? Под водочку, а?
Полуночный танец дракона
Помните, какое прозвище было у Аарона Штолица? Еще давно, раньше? «Продюсер, летящий на крыльях ночи» А те две студии кто-нибудь помнит? Одна размером с рояль, другая вообще как коробка из-под печенья? Я тогда там работал первая дверь слева от входа на кладбище Санта-Моника. Бывало, стучится к нам покойник, а мы ему ой, извините, вы, кажется, ошиблись дверью!
Чем я там занимался? Плагиатом, конечно. Перелицовывал чужие сценарии, крал музыку и из всего этого мы монтировали фильмы. Например, такие, как «Монстр в парадной» (эту ленту очень любила моя мама, она напоминала ей о детстве в родительском доме), «Заводной мамонт», «Чокнутая бацилла» или «Нашествие тлей-гигантов» И все это мы снимали исключительно по ночам между заходом и восходом солнца.
А потом одним разом все изменилось. Ту страшную и прекрасную ночь, после которой Аарон Штолиц проснулся богатым и знаменитым, я помню едва не по минутам
Все началось в жаркий сентябрьский вечер, когда в студии зазвонил телефон. Как сейчас помню, Аарон сидел в своем «офисе» метр на метр, скрываясь от назойливых, как мухи, полицейских. Я в соседней комнате монтировал на ворованном оборудовании очередную «нетленку» И вдруг тишину прорезал истошный звонок. От неожиданности мы даже подпрыгнули, будто это был не обычный телефонный сигнал, а настигший нас из глубины веков вопль обманутых жен.
В конце концов пришлось подойти.
Привет! произнес голос в трубке. Это Джо Самасуку из кинотеатра «Самурай Самасуку»! Выручайте: у нас по расписанию на восемь тридцать назначена премьера настоящий фильм о самураях от японской киностудии. Но пленка застряла где-то на фестивале не то в Пакойме, не то в Сан-Луис-Обиспо Так вот. Нет ли у вас какого-нибудь широкоэкранного фильма на девяносто минут или о самураях, или типа какой-нибудь китайской сказки? Плачу пятьдесят баксов сразу. Можешь назвать мне навскидку несколько названий, из последних? Что-нибудь о крутых парнях, которые сухими выходят из воды?
«Остров бешеных обезьян»
Повисшая пауза говорила сама за себя.
«Две тонны кошмара»
Судя по выразительному шуршанию, хозяин кинотеатра «Самурай Самасуку» уже готов был нажать на рычаг, но тут
«Полуночный танец дракона»! поспешно выкрикнул я.
А вот это ничего Голос на том конце провода выдохнул сигаретный дым. Дракон нам подойдет Сможете закончить монтаж и озвучку часа через ну хотя бы часа через полтора?
Да не вопрос! сказал я и повесил трубку.
Как ты сказал «Полуночный танец дракона»? переспросил Аарон, появляясь в дверях. У нас что, есть такой фильм?
Будет! Я выложил перед камерой ряд из заглавных букв. Внимание! Остров бешеных обезьян превращается в танец в какой-нибудь там танец дракона
Я поменял в титрах название, быстренько разобрался с музыкой, прокрутив задом наперед какие-то старые записи Леонарда Бернстайна[14], после чего перекидал все двадцать четыре бобины с пленкой в наш «Фольксваген». Должен сказать, что обычно такое количество бобин требуется только на стадии монтажа: для показа фильм перегоняют на девять, и он прекрасно на них умещается. Но у меня уже не было времени на перемотку. Поэтому я справедливо заключил, что самурай Самасука переживет и так. В конце концов это форс-мажорная ситуация можно и повозиться с монтажными катушками.