Убер!
Миг и толпа расступилась. Снова показался Уберфюрер, лежащий на платформе и отбивающийся ногами.
Его подняли на руки и понесли распластанного.
Пидоры! кричал Уберфюрер беспомощно. Оставьте меня, злые пидоры!
Звук отражался от огромного белого потолка, летел, как в опере. Закрывал пространство, вибрировал в груди
Слышите, какая здесь акустика? сказал Водяник с восхищением. Потрясающе! Они выстроили здесь целую акустическую систему! Видите вон те экраны? Думаю, здесь все подобрано с расчетом на оперное пение. До мелочей рассчитана акустика помещения, поглощение звуков, да все! Оказывается, это не совсем легенда про станцию людей, поющих как ангелы.
Иван посмотрел на профессора.
Нет, все-таки из таких людей надо делать тюбинги. Износу им не будет.
Наконец их через путевой туннель провели по коллектору и затолкали в камеру под платформой станции. Дверь закрылась. Иван огляделся. Здесь были брошены на пол матрасы, с потолка свисала лампочка на шнуре. Белый отсвет таял на сетчатке глаза, Иван отвернулся.
В следующее мгновение в камеру ворвался шум и гомон.
Дверь открылась.
После короткой драки в открытый проем закинули Уберфюрера.
Дверь закрылась. Молчание.
Как ты? спросил Иван, глядя на распростертого на полу скинхеда. Да на нем живого места нет
Даже бить не умеют, с презрением произнес тот. Одно слово: бабы.
Хоть и бабы, но какие-то здоровенные они, ваши кастраты. Убер, кряхтя поднялся, почесал затылок. Тьфу ты. Он сплюнул красным. Почему, Проф?
Очень просто, сказал Водяник. Вы в плену заблуждений.
Ага. Уберфюрер ухмыльнулся. Я оттуда и не выходил.
Итак, сказал Проф. При проведении операции в юном возрасте у мальчиков происходит изменение гормонального баланса. Рост костей не подавляется тестостероном, как обычно у подростков, а наоборот вследствие чего высокий рост, длинные руки, бледная гладкая кожа. То есть все это кастраты обычно получают в наследство от
Мясницкого ножа, точно, закончил Уберфюрер.
Вы будете меня и дальше перебивать?! возмутился Водяник.
Простите, Проф, сказал Иван. Он больше не будет.
Кастраты высокие сильные люди. Во времена Ренессанса существовал целый бизнес на кастрированных мальчиках. Они пели в церковных хорах, выступали в опере, вели жизнь избалованных вниманием публики звезд. По сведениям историков, в те времена кастрировалось до пяти тысяч мальчиков в год
Уберфюрер выглядел потрясенным.
Да пиздец какой-то! Их самих надо бы.
Единственные дошедшие до нас записи пения кастратов это пластинка, записанная одним из последних знаменитых оперных кастратов Алессандро Морески. Профессор хмыкнул. Да уж.
Вы ее слышали? спросил Иван.
Да. Ощущения странные, прямо скажу. А тут услышать вживую Водяник задумался.
Иван оглядел компанию. Веселого, прямо скажем, мало. Только вырвались из плена, расслабились и снова плен. Кузнецов сидел потерянный. Профессор задумчивый. Мандела невозмутимый. Уберфюрер злой, облизывал разбитую губу и хрустел костяшками.
Как оно? спросил его Иван.
Здорово. Просто слов нет. Уберфюрер передернул плечами. Там нас ослепить собирались, а здесь что кастрировать?
Приятная перспектива, однако.
Лучше уж ослепить, пробормотал Иван.
Понимаю тебя, брат.
Время шло. Зачем их, черт возьми, взяли? Иван начал ходить из угла в угол камеры.
Долбаная неопределенность, сказал Уберфюрер вслух. Ненавижу!
Я тоже, поддакнул вдруг Мандела.
Тяжелый взгляд голубых глаз скинхеда медленно, словно входящий в плоть нож, пронзил негра. Уберфюрер повернул голову чуть в сторону, словно расширяя рану, чтобы пошла кровь и выдернул взгляд. Закрыл глаза.
Мандела пошатнулся.
Правильно говоришь, сказал Уберфюрер, сидя с закрытыми глазами.
А выгляжу неправильно? спросил Мандела с вызовом. Ну, извини.
Убер поднял веки.
Видишь, тебе даже не надо ничего объяснять, сказал он. Умничка!
Иди ты знаешь куда, сказал Мандела почти беззлобно.
Иван встал между ними.
А ну хватит! Заебали уже. Мы сейчас в одинаковом положении находимся. И выбираться нам придется вместе хотите вы того или нет. Устроили тут детский сад, бля. А те, за стеной, слушают и радуются.
Ну все, понесло в демагогию, поморщился Убер. Но выступать на время перестал. Ты бы лучше его спросил, что он на Просвете забыл?
Иван посмотрел на негра. А ведь действительно
Да так, уклончиво сказал Мандела. Дела.
Иван внимательно оглядел посланца Техноложки и мысленно поставил галочку: выспросить того попозже. Что-то за этим крылось интересное.
Через час Ивана забрали на допрос. Два высоченных кастрата бедра у них были по-женски широкие, походка соответствующая привели его в крошечную комнатку под платформой. Под потолком горела энергосберегающая лампочка; холодный белый свет ложился на лицо сидящего за столом тоже кастрат, решил Иван, но такой молодцеватый.
Садитесь.
Иван сел. Стул под ним скрипнул.
Это ваш паспорт? спросил молодцеватый. Показал Ивану развернутый документ. Фотография там была сделана, еще когда обладателю паспорта было лет семь-восемь. Плохого качества, затемненная.
По этой фотографии с тем же успехом можно было опознать и Убера, и даже Манделу.
Мой, сказал Иван.
По этой фотографии с тем же успехом можно было опознать и Убера, и даже Манделу.
Мой, сказал Иван.
Горелов Иван Сергеевич, правильно? Молодцеватый смотрел с равнодушным, профессиональным интересом. Чем-то он напомнил Ивану Орлова начальника СБ «Адмиралтейской». Та еще сволочь.
Кулаки сжались.
Что мне ты, подумал Иван. Я с Мемовым глаза в глаза общался. Иван расслабился и откинулся на стуле.
Отвечайте на вопрос, пожалуйста, сказал молодцеватый.
Правильно.
Что правильно?
Что я Горелов Иван Сергеевич. Иван выпрямился. Или вас что-то другое интересует? Еще я увлекаюсь коллекционированием открыток с видами на Петропавловскую крепость.
Не надо умничать, заметил молодцеватый. Это в ваших же интересах Следующий вопрос: на какой станции вы родились?
Иван хмыкнул.
Я родился до Катастрофы вообще-то. Чем вы хотите загнать меня в угол? Станционным штампом? Это было бы забавно.
У вас штамп «Площади Восстания», верно?
И что? Я там оказался после Катастрофы, соврал Иван. Впрочем, это написано в его фальшивом паспорте, а значит для Горелова Ивана Сергеевича это не совсем ложь. Это преступление?
Нет, сказал молодцеватый. Неожиданно сложил папку, поднялся. Это совпадение.
Совпадение? Иван не понимал. Допрашивающий вел какую-то странную игру. Странную и тревожную. Затылок опять раскалывался. Или опять чертова интуиция, или травма. Лучше бы травма, подумал Иван. Достали меня уже эти предчувствия
Молодцеватый пошел к двери. Вдруг на пороге остановился, словно что-то вспомнил. Повернул голову.
Вашего отца как зовут? спросил как бы между прочим.
Сергей. Врешь, на такой ерунде меня не поймаешь.
Вы его помните?
Интересный вопрос.
Нет, сказал Иван. Не стоит лгать больше необходимого. Очень смутно. Он нас с матерью отослал, понимаете?
Понимаю, сказал молодцеватый. Спасибо за откровенность, Иван Сергеевич. Вас отведут на отдых.
Это теперь так камера называется? Впрочем, грех жаловаться. После станции слепых ему любая камера, где есть освещение, в радость.
Ну, как? поднялся Кузнецов. Что спрашивали?
Иван отмахнулся, сел на койку, прислонился к стене. Надо подремать, пока есть возможность.
Я выразитель чаяний народа, заявил Убер, развалившись на узкой койке.
Закинув руки за побитую голову, начинавшую неровно обрастать, словно трава вокруг наезженной колеи, по краям шрамов, он смотрел в потолок мертвенно-голубыми глазами, яркими, как диодные фонари. И рассуждал вслух.
Иван слушал.
Умение слушать одно из важнейших качеств вожака стаи. Или командира диггерской команды.
Вспышка: оскалившийся Гладыш с кровавой накипью на губах, Сазонов, матовый блеск кольта «питона». Выстрел.
Бывшего командира бывшей команды.
Иван мотнул головой. «К черту. К мо́нтерам все».
Чего ты выразитель? переспросил Мандела с сарказмом. Нет-нет, ты продолжай говорить, я записываю.
Записывай. Убер прищурил левый глаз и начал диктовать в потолок. Выразитель народных чаяний. Можно сказать, их материализация.
Я хренею, вставил Кузнецов. Посмотрел по сторонам, гордый вот как я могу. Салага.
Иван усмехнулся.
Я тоже хренею, согласился он. Впрочем, Миша прав, пожалуй. Такой материализации народных чаяний, как красный скинхед с изуродованной шрамами головой, врагу не пожелаешь.
Но-но! возмутился Убер. Слушайте, дети мои, и учитесь. Брат, пиши. Русский народ, пункт «а» не любит инородцев. Пункт «б» потому что боится их. Но дело в том, что пункт «б» неверен. Русский народ боится не инородцев, а себя. Вернее, он опасается, что после стольких лет, когда его гнули то в одну, то в другую сторону, ломали кости, отбивали почки, ставили на колени и учили жрать по звонку колокольчика, после стольких лет издевательств он разучился давать сдачи. Именно поэтому инородцы ему так страшны. Что, если они посягают на него, не уважают? Вдруг они примут доброту русского народа за слабость, а гостеприимство за потакание хамству и сядут русскому народу на шею? Глупость и низость вышестоящих, вечные побои и выбивание лучших и что осталось? Отсюда и преувеличенно резкая реакция. Когда нет у целого народа покоя в душе нет уверенности в собственной адекватности, в точной оценке происходящего то лучше перестраховаться и ответить резче, чем нужно. Поэтому национальная резкость, ожидание только плохого и заранее выбранная боевая позиция.
Вот, господа мои товарищи, в чем вечный роковой парадокс русского народа Ну, или народа Ковчега. Ибо спаслись мы с гадами, и с курами, и еще с кем-то из тварей
С морскими свинками. Лицо Ивана прорезало усмешкой, как ножом. Боль в уголках губ.
И с ними тоже, согласился Убер.
Слушай, Убер, откуда ты такой умный взялся? спросил Иван. На мою голову?
Скинхед даже привстал на койке.
Это вопрос?
Иван понял, что нарвался. Ой-е.
Я, конечно, всего не помню начал Убер. Устроился на койке поудобней, заложил руки за голову. Но начну, как водится, с самого начала. Родился я от честных и благородных родителей в отдаленном и уютном имении Энской губернии
Заткните его кто-нибудь, пожалуйста, попросил Водяник обреченно.
и умер в далеком детстве, закончил скинхед, улыбнулся. А веду я к тому, что пока мы сидели в полной заднице на станции Просвет, я кое-что вспомнил. Ты, кажется, спрашивал, как я оказался в Венеции?