Иван поднял брови. Он ожидал увидеть что-то более хмм крупное.
Маленькая девушка, похожая на подростка, вышла в круг. Неловко поклонилась. Чувствовалась в ней какая-то робость, даже неуверенность Хорошие артисты редко бывают уверенными в себе, вспомнил Иван слова Элеоноры, девушки на шаре.
Посмотрим, какой из этого крошечного Изюбря артист.
Я бы хотела сказать привет. Спасибо вам, что пришли. Сегодня я буду читать стихи. Всякие, хорошие и может быть, не очень. То есть если хотите, чтобы я почитала что-то определенное
Мама на даче, ключ на столе! крикнули из рядов.
Девушка подняла голову, улыбнулась.
Ну мы же еще не расходимся? Я вам уже надоела? Это стихотворение, которое прочитать и сразу разойтись. Давайте я начну с чего-нибудь другого
Про черепаху!
Девушка кивнула. На бледных щеках выступил румянец.
Про черепаху? Хорошо.
Иван усмехнулся. Было в девушке что-то очень искреннее, подкупающее. Не торопись, сказал он себе. Кажется, тебе пора перестать верить людям, нет?
«Будь ты проклят, Сазон».
Хорошо, я начинаю. Девушка вздохнула. Установилась тишина. Стихотворение называется «Мир, который построил» не знаю кто. Или, как уже сказали, «Про черепаху».
Голос ее негромкий, сначала чуть подрагивающий, напряженный, по мере чтения набирал силу.
Иван слушал.
Эта сказка проста как вся жизнь проста.
Плывут по морю три голубых кита[4].
На китах черепаха больше всех черепах.
На черепахе Земля, на земле гора.
На горе горячее солнышко по утрам.
На горе сижу я и держу тебя на руках.
Иван слушал. Простые слова вдруг показались ему необыкновенно важными. Очень точными и верными. Словно другой человек нашел то, что он сам искал полжизни и никак не мог найти.
Иван слушал. И слушали остальные.
Уплывут киты и все упадет во тьму.
Черепаха уйдет китам она ни к чему.
Упадет Земля черепаха и не заметит.
Раскопают гору Земля не замедлит ход.
Не увидишь жизни, пока не почуешь смерти.
Засыхает трава так заново прорастет.
На весеннем песке поставит свою заплату.
Но ослабнут мои ладони и ты заплачешь.
Потому плывут киты, черепаха спит.
А тебе во сне приснится огромный кит
И земля, и гора, и солнышко вместе с нею.
И весенний песок и отблески на траве,
И прозрачное море соленое на просвет.
Я не буду сниться есть дела поважнее.
Когда девушка закончила, установилась тишина. Иван заметил, что даже лица у людей изменились.
Потом они хлопали.
Дальше выступали акробаты, и Иван немного заскучал. Где там остальные?
Он оглянулся. Подумал, что обознался, и снова посмотрел.
Она сидела позади зрителей точнее, даже на некотором отдалении. Длинная трубка дымилась в ее руке, прижатая к темно-бордовым губам тонкими пальцами. Цветастые цыганские одеяния ей совсем не шли вернее, не шли той девочке на шаре, какую помнил Иван.
Диггер тронул соседа за плечо.
Кто это? спросил шепотом.
Тот обернулся, отшатнулся. Иван сжал его плечо железными пальцами.
Ведьма это, ответил сосед сдавленно. отпусти, больно.
Теперь она была другая. Ведьма.
Иван встал и пошел к ней прямо сквозь ряды сидящих, не обращая внимания на возгласы и косые взгляды. Было в нем сейчас что-то, отчего люди расступались.
Коричневый шарф был повязан вокруг ее головы как тюрбан. Уродства он не скрывал. Впрочем, как тут скроешь? Иван дернул щекой. Но ему было болезненно ощущать равнодушие, с которым это уродство демонстрировалось.
Лера, сказал Иван. Ведьма подняла голову. На краткое мгновение Ивану показалось, что он видит в этом взгляде прежнюю Элеонору фон Вайскайце, девочку на шаре Мелькнуло и исчезло.
Она его не узнала.
Меня зовут Лахезис. Гадание патрон, заговор три. Она выпустила дым краем изуродованного рта. Проклятье пять. Если хочешь впридачу переспать, двадцать патронов.
Лера, это я, Иван. Иван с «Василеостровской».
Единственный глаз смотрел на диггера, но не узнавал его.
Иван? переспросила она. Плати или отваливай, Иван. Что ты хочешь? Гадание, приворот, сглаз или Она равнодушно улыбнулась, от этой улыбки у Ивана мороз пошел по коже. Меня?
Против воли Иван представил гибкое тело девочки на шаре без одежды, выгибающееся под ним.
Гадание, сказал Иван. Погадай мне, Лера Лахезис.
Синее пламя спиртовки. Кровавое пятно на дне металлической кружки запеклось, палатку заполнил резкий железистый запах.
Лера-Лахезис посмотрела в кружку, прицокнула языком.
На тебе тень мертвеца, сказала она Ивану. Ты бежишь от своей судьбы, хотя на самом деле думаешь, что приближаешься к цели. Но это не так. Твой путь лежит через твою судьбу.
«Неужели через ЛАЭС?» подумал Иван с сарказмом. «То-то бы старик Энигма порадовался». Впрочем, она, наверное, каждому так говорит. Дежурная фраза.
Он потер запястье. Ладонь все еще побаливала. Для гадания нужна кровь спрашивающего.
И еще Она помедлила. Тут страшный знак. Я не хотела говорить
Да? Иван смотрел прямо.
Тут сказано, что ты убьешь своего отца.
Кто он? Еще бы знать.
Вполне возможно, сказал Иван спокойно. Что так и будет.
Ведьма вскинула голову. Иван снова поразился этому жуткому месиву на месте правого глаза, занимающему половину лица. Как выстрелило что-то внутри. «Какая была женщина! Эх».
Боги ценят не покорность человека судьбе, сказала ведьма скрипуче, но его сопротивление.
Он вернулся, вошел в ее палатку, протянул руку. Ведьма посмотрела внимательно, опять взяла трубку. Затянулась и выпустила горький синий дым.
Я не буду с тобой спать, сказала она напрямик.
Иван даже растерялся.
Горсть патронов лежала на его ладони. Биметаллические гильзы тускло отсвечивали.
Почему?
Хороший вопрос для человека, который убьет собственного отца. Потому что ты мне нравишься. Ведьма посмотрела на него. Единственный глаз сверкнул. Потому что чтобы спать с тем, кто тебе нравится, нужно хоть немного нравится самой себе! А я себя ненавижу.
В ярости она была отвратительно-прекрасна.
В это мгновение Иван понял, как мог Артем, брат Лали, влюбиться в изуродованную ведьму.
Вообще-то, сказал Иван холодно. Я принес патроны не для этого.
Лахезис улыбнулась так, словно видела его насквозь.
Но ты ведь об этом думал, верно? Иди, Иван, иди. Возможно, когда-нибудь увидимся
Иван помолчал. Убрал руку.
Ты нашла свой Парнас? Твой рай для людей искусства? спросил он.
Лахезис рассмеялась жутким, каркающим смехом.
Посмотри на меня, Иван, сказала она. Что ты видишь? Парнас сделал это со мной.
Что? Иван похолодел.
Говорили, это рай для бродяг. Говорили, что «Парнас» станция людей искусств, художников, поэтов, музыкантов, актеров. Говорили, что попав туда, ты оказываешься на небесах. Она затянулась, выпустила дым уголком рта. Синеватые облачка клубились в полутьме палатки. И это оказалось правдой. Все было именно так, как нам рассказывали. Мы пришли и были очарованы. Мы восторгались тем, какая красота вокруг, какие все красивые и одухотворенные Мир и покой. Пока в один прекрасный момент иллюзия не рассеялась.
И что ты увидела?
Ведьма усмехнулась.
Пробуждение может быть жестоким, верно? Развалины. Заброшенная, глухая станция, разбитые окна, выводящие на поверхность. И заросли. Все вокруг оплетено черными лианами. И эти лианы вдруг зашевелились. Пожиратель на самом деле там сидит пожиратель, Иван. Он съел Максима, силача, он съел фокусника Антонелли Он съел всех нас.
Иван подался вперед.
А ты? А тебя?
О! Он очень старался, этот пожиратель. Ведьма вновь засмеялась жутким каркающим смехом. Но ему удалось съесть только половину меня Возможно, лучшую, но все-таки половину. А теперь иди, Иван. И дай-то бог, чтобы твои мечты о рае не обернулись встречей с пожирателем.
«О чем она говорит? подумал Иван. О Василеостровской?»
Прощай, Лера, сказал он.
Прощай, Иван.
Раффлезия, объяснил профессор. Был такой тропический цветок до Катастрофы. Очень яркий. Подманивал мух запахом мяса, затем съедал.
Они повторяли путь, уже однажды пройденный Иваном. «Петроградская» с ее странными обитателями. Они задержались там на некоторое время купить еды и воды, передохнуть, но вскоре им стало не по себе. Даже обычно непробиваемый Уберфюрер задергался, начал поминутно оглядываться. Фигня война, но Иван затылком чувствовал, что «Петроградка» место мутное, нехорошее. И главное, видимых оснований для тревоги не было. Станция как станция. Люди как люди. Но что-то странное заключалось в самой атмосфере станции.
Они повторяли путь, уже однажды пройденный Иваном. «Петроградская» с ее странными обитателями. Они задержались там на некоторое время купить еды и воды, передохнуть, но вскоре им стало не по себе. Даже обычно непробиваемый Уберфюрер задергался, начал поминутно оглядываться. Фигня война, но Иван затылком чувствовал, что «Петроградка» место мутное, нехорошее. И главное, видимых оснований для тревоги не было. Станция как станция. Люди как люди. Но что-то странное заключалось в самой атмосфере станции.
Иван разглядывал светлую отделку стен, казавшихся от времени темно-песочными, световой карниз из желтого металла, и чувствовал, как вползает в душу холодок.
Это была станция закрытого типа, вроде «Василеостровской», но если там железные двери, запиравшиеся на ночь, служили защитой, то здешние скорее наводили на мысль о заключении. А Иван уже достаточно насиделся взаперти, чтобы желать повторить опыт.
Или, может, все дело в огромных лицах на торцевой стене?
Мужчина и женщина смотрели влево суровые, насупленные.
Дело в них?
Нет, подумал Иван, дожевывая галету. Здесь что-то другое. Иван поднял голову и внимательно рассмотрел выгнутый потолок станции с рыжими пятнами разводов. Трещина бежала по штукатурке прямо по центру потолка. Иван проследил ее рыжий, извилистый путь потом снова посмотрел вверх. Да. Тот, чье присутствие давило ему на затылок, сидел над станцией.
На поверхности
Иван встал. Огляделся.
Петроградцы были тихие и вежливые Но какие-то чересчур тихие и вежливые.
Сваливаем, сказал Иван. Некогда нам рассиживаться.
Остальные тут же согласились. Убер и Мандела в один голос. Иван поднял брови удивительное единодушие, прямо хоть на камне высекай историческую дату.
Покидали они «Петроградскую» с явным облегчением.
Когда они вышли в путевой туннель, с души Ивана словно камень свалился. Ух!
Нахуй, нахуй такие станции. Целее будешь.
Новая Венеция.
В этот раз город на воде они прошли настороженно, оглядываясь. Словно враждебную станцию. Понятно, что слепые в прошлый раз действовали с молчаливого согласия, если не с помощью местной администрации. Но что им предъявишь?