Доктор, что вы себе позволяете? вспыхнула обладательница крутого бедра.
Борис Георгиевич, держите себя в руках! подхватила мадам в испачканном платье.
Да что с вами такое! сердито выдохнул Карлинский, изподлобья оглядывая красоток. Девушку ударило машиной, ей необходима медицинская помощь.
Что значит ударило? насторожилась бедрастая, переглядываясь с потным громилой, прохаживающимся рядом с диваном. Прямо само взяло и ударило?
Наташа, бросьте говорить чушь. Дядюшка строго взглянул на собеседницу. Конечно же не само. Как только бедняжка узнала о случившимся, сразу же бросилась под машину. Наехавший на нее водитель испугался и скрылся с места аварии. В принципе я понимаю шофера и не берусь осуждать. Парень ни в чем не виноват, а в полиции пришлось бы объяснять, что он не верблюд. Но и Софью Михайловну винить тоже не в чем.
А что она узнала? заинтересованно послышалось со всех сторон.
Она узнала крайне неприятные вещи, сухо ответствовал Карлинский.
И снова замолчал, интригуя.
Борис Георгиевич! Ну что вы молчите? Рассказывайте уже! потребовала дама в атласном платье.
Карлинский пару секунд выдержал паузу и хмуро сообщил:
Софья Михайловна жена моего пациента. Пациент совершенно асоциальный, ничего святого. Детей собственных третирует, соседям житья не дает. Софья Михайловна выдернула меня звонком на мобильник из соседнего зала, где я душевно играл в блек-джек. Я пытался донести до нее, что я занят, но Софья Михайловна сообщила, что она уже подъехала на Скаковую, ибо вся Москва в курсе, как я чаще всего провожу вечера. Верный врачебному долгу, я прервал игру, ибо Софья Михайловна пыталась меня шантажировать самоубийством. Сказала, что муж отобрал у нее деньги, собранные родительским комитетом на подарок учителю по случаю первого сентября. Софья Михайловна хотела, чтобы я уговорил мерзавца деньги вернуть. Я вышел из клуба и позвонил пациенту, и тот мне поведал, что деньги родительского комитета он прокутил. Как только Софья Михайловна узнала, что денег нет, сразу и бросилась под машину. Так-то, господа.
Много денег было?
Сто двадцать тысяч.
Бог ты мой! Есть о чем говорить, фыркнула бедрастая Наталья, выразительно глядя на потного громилу.
Тот, кряхтя, вынул бумажник из кармана брюк и отделил от толстой пачки небольшую стопку пятитысячных купюр.
Дядя проворно перехватил протянутые мне деньги, проговорив:
Софья Михайловна не в себе, у меня сохраннее будут.
И, пересчитав, добавил:
В соседнем зале пиджак оставил, пойду, заберу.
После чего покинул «комнату отдыха».
Я приняла вертикальное положение, сев на диване, огляделась по сторонам и поняла, что больше всего на свете хотела бы провалиться сквозь землю. Все, без исключения, взгляды были устремлены на меня.
Господи, да неужели из-за денег можно вот так вот шагнуть под машину? не сводя с меня осуждающего взора, протянула немолодая дама в белом, в пол, платье.
Да уж, полная глупость, подхватил рыжеволосый молодой человек в умопомрачительной рубашке поло.
Я за день полмиллиона могу в покер спустить, что же теперь, с жизнью прощаться, усмехнулся тепло одетый старичок на соседнем диване. И наставительно произнес: Вы уж, голубушка, больше так не поступайте.
А что вы, Софья Михайловна, от своего психического не уйдете? осведомилась Наталья. Так сильно любите?
Правильно делает, что не уходит. У детей должен быть отец, строго заметила дама в белом.
Вот этого не надо! повысила голос крутобедрая Наталья, по-босяцки растягивая слова и мигом утрачивая напускной лоск. Я сразу представила себе дымящую заводскими трубами рабочую окраину, на которой взрастили эту дикую розу. Лучше вообще без отца, чем с отцом-придурком. У меня отец был такой урод, каких поискать. Мамка всю свою жизнь с алкашом мучилась, а я выросла и решила вопрос одним махом упекла папашку в дурдом.
Наточка, ты не права, неожиданно высоким голосом поправил громила, вытирая платком бесконечно потеющий лоб. Не в дурдом, а в загородный пансионат с замечательным уходом.
Была я, Кирюша, в этом пансионате, насмотрелась и на бегающих по лесу сумасшедших стариков в одних подштанниках, и на замечательный уход, отмахнулась Наталья.
И, обращаясь ко мне, по-простому уточнила:
Твой-то пьет? Или наркоман?
Да вроде ни то ни другое.
Значит, шизофреник, удовлетворенно проговорила Наталья. Ты не жалей его, подруга. Сдавай в психушку. Я Карлинского давно знаю, Георгиевич человек хороший. Денег ему дай только не жмотись, и до конца жизни твоего урода из дурки не выпустит.
Вы ошибаетесь, уважаемая Наталья Николаевна, проговорил незаметно вернувшийся дядя, на ходу натягивая льняной пиджак. У нас в стране такие вещи не проходят. Положить в стационар можно только с согласия больного. Или тогда, когда пациент представляет опасность для себя или для окружающих. А это случается далеко не так часто, как принято считать. Пойдемте, Софья Михайловна, я провожу вас.
Он подхватил меня под руку и вывел из комнаты отдыха.
Когда мы вышли на улицу, Карлинский вынул из кармана благородного вида часы на ремне жженой кожи, пристроил на запястье и с благодарностью взглянул на меня.
Спасибо, родная. Без тебя не получилось бы выкупить, а этими часами я очень дорожу.
Всегда пожалуйста, буркнула я.
Он снова посмотрел на меня, теперь уже ледяным взглядом, и сухо обмолвился:
Пойдем в машину, надо поговорить.
Закурив, Карлинский увлек меня к двухместному «БМВ», на ходу приступив с допросу.
Почему не сопротивлялась, когда я тебя толкнул?
Я даже оторопела. Не доходя пару метров до авто, остановилась под фонарем и во все глаза уставилась на него.
А как я могла вам сопротивляться? едва не плача, прошептала я. Вы же сильнее, и вы мужчина.
Дядя остановился и, сдернув с моего плеча сумочку, раскрыл и принялся в ней рыться. Я хотела, было, возмутиться, но не посмела.
Между тем Карлинский вытащил железную расческу с длинной ручкой-хвостиком, «паркер» с золотым пером и маникюрный набор. Все свои находки он сунул мне под нос и процедил сквозь зубы:
Родная, ты вооружена так, что можешь уложить как минимум пятерых нападающих. Запомни, перо твоей ручки оружие страшной убойной силы. Места поражения сонная артерия, глаза, яремная вена. То же самое касается стальной расчески и пилки для ногтей, не говоря уже о маникюрных ножницах. Здесь спектр применения гораздо шире, но сейчас не об этом. Вопрос номер два: я принес тебя в людное место, где ты имела возможность позвать на помощь, уличив меня во лжи. Вместо этого ты приняла мою игру и даже начала мне подыгрывать, давая пояснения про вымышленного мужа. И это после того, как я умышленно причинил тебе вред, ударил тебя, испортил твои вещи, манипулировал и угрожал. Зачем ты это сделала?
Но вы же мой дядя! Вы же родной!
Ты в этом уверена?
Так Лада сказала.
А Ладе сказал я. А может, я всех обманул? Может, я злодей-самозванец и преследую свои грязные цели? Что ты вообще обо мне знаешь?
Глотая слезы, я зашептала:
Знаю, что вы Борис Георгиевич Карлинский, врач-психиатр, преподаете в институте, которым руководит Ладин Игорь. И вроде бы брат моей матери, хотя я уже ни в чем не уверена.
Вот это правильно, никогда ни в чем нельзя быть уверенной, неожиданно развеселился он. Всегда и все подвергай сомнению. Я только что провел тест на виктимность, и Софья Михайловна Кораблина получила сто баллов из ста. Ты, душа моя, идеальная жертва. У тебя на лбу большими красными буквами написано: «Я овца. Ищу своего волка». Хочешь, скажу, почему у тебя нет наличности? Ты отдала деньги цыганке.
Не цыганке, а приличной девушке на билет до дома, ее обокрали в поезде, и ей никак не вернуться в родной Иркутск.
Вот я и говорю преступники вычисляют тебя за версту, и ты представляешь для них ну очень лакомый кусок.
И что мне делать?
Карлинский пожал плечами и безразлично обронил:
Можешь жить как жила. Лада Валерьевна всю жизнь будет водить тебя за ручку, контролируя каждый твой шаг. Называть бедненькой больной девочкой и гладить по головке. При хорошем раскладе доктор Белоцерковская уменьшит чувство вины и подкорректирует психику, загнав твои комплексы глубоко в подсознание. Но все равно ты, Соня Кораблина, будешь жить калекой. Мне, как родственнику, такой расклад не нравится. Поэтому Белоцерковскую я на пушечный выстрел больше к тебе не подпущу.
Карлинский пожал плечами и безразлично обронил:
Можешь жить как жила. Лада Валерьевна всю жизнь будет водить тебя за ручку, контролируя каждый твой шаг. Называть бедненькой больной девочкой и гладить по головке. При хорошем раскладе доктор Белоцерковская уменьшит чувство вины и подкорректирует психику, загнав твои комплексы глубоко в подсознание. Но все равно ты, Соня Кораблина, будешь жить калекой. Мне, как родственнику, такой расклад не нравится. Поэтому Белоцерковскую я на пушечный выстрел больше к тебе не подпущу.
Зря вы Ладу обидели. Она мне как сестра, а вы ей гадостей наговорили.
Да пойми ты, Белоцерковская тебе только мешает. Она как костыль. Ее беззубая овечья метода культивирует в тебе жертву. На определенном этапе Лада тебе помогла, спасибо ей большое, но дальше от нее проку не будет один только вред. Я должен научить тебя верить в свои силы, рассчитывать только на себя и уметь вычислять сильные и слабые стороны тех, кто может причинить тебе зло. Видеть этих людей издалека и уметь давать им отпор.
Он перестал сверлить меня глазами и, улыбнувшись, сел за руль, указав на соседнее кресло.
Прошу, мадемуазель, садитесь и поехали! Вас ждут апартаменты в самом сердце столицы.
Это все, конечно, очень хорошо, про сильные и слабые стороны и про умение давать отпор, начала заводиться я. Но вы, Борис Георгиевич, ведь тоже повели себя как жулик! Деньги-то вы у Натальиного друга взяли! Взяли, и использовали на свои нужды, чтобы выкупить проигранные часы!
Нимало не смутившись, Карлинский парировал:
Ничего не поделаешь, родная, за все в этой жизни приходится платить. И за походы в казино тоже. Тем более что это я избавил Натальиного друга, как ты изволишь называть депутата Родимова, от пагубной игровой зависимости. Теперь Кирилл Григорьевич только зритель. А раз Кирилл Григорьевич не несет расходов на игру, пусть оплачивает расходы того, кто помог ему побороть нездоровое пристрастие. Господин Родимов теперь еще долго будет ощущать себя благодетелем, а это благотворно сказывается на самооценке, особенно депутатской.