А ваша собственная игромания вас не смущает?
Абсолютно нет. Игра всего лишь выход эмоциональной усталости.
Вы проигрываете большие деньги. И даже вещи, и это особенно позорно.
Карлинский словно ждал этих слов. Он ткнул в меня пальцем, сверкнул глазами и обличительно проговорил:
Вот! Вот оно, пагубное влияние доктора Белоцерковской! Скажи мне, Софья, что такое позор?
Я уже хотела было рассказать, какое значение я вкладываю в это понятие, но потом поняла, что вопрос чисто риторический, ибо доктор Карлинский тут же продолжил:
Правильно, это боязнь навлечь на себя презрение окружающих. Тебе, душа моя, важно, что о тебе подумают другие. А это вообще не должно тебя волновать. Как не волнует меня. Я хорошо зарабатываю, у меня нет проблем с деньгами, и, поверь, сегодняшний эпизод с часами это лишь частный случай, досадное недоразумение, не более того. Я ходил, хожу и буду ходить в подпольные катраны, и мне плевать, что думают об этом окружающие. Для меня это наиболее приемлемый вид эмоциональной разрядки. Я же не брожу по ночам с обрезом, высматривая, кого бы пристрелить, хотя такой выход эмоциональной усталости в моем случае тоже вполне возможен. Но мне бы не хотелось усложнять и без того непростую свою жизнь.
Я вспомнила вдруг дядин разговор с деканом в коридоре института и спросила:
Ну как, он вам сказал, где прячет трупы?
Кто? не понял Карлинский.
Открыв портсигар, Карлинский обнаружил, что сигареты кончились, но это его не смутило. Порывшись в пепельнице, дядя выудил окурок пожирнее и вопросительно уставился на меня.
Красавец из института Сербского.
Прикурив от «Зиппо», едва не опалившей его густые длинные ресницы, ответил:
Пока что нет, но непременно скажет. Родная, пристегнулась? Теперь держись как можно крепче и не ной, я медленно не езжу. Если боишься можешь зажмуриться. Некоторым помогает.
Москва, август 1910 года
Близилась полночь. Долли догадывалась, что в доме графини о ней беспокоятся, но к тетушке не поехала, а отправилась в «Метрополь», где остановилась Лили. Дело не требовало отлагательств, необходимо было заручиться поддержкой.
Хмурый портье отказывался пускать ее к подруге, ссылаясь на то, что гостей отеля запрещено беспокоить в столь позднее время, но Долли телефонировала снизу, и Лили спустилась за ней.
Взглянув на подругу, Долли снова ощутила утраченную было уверенность в том, что все будет хорошо. Преисполненная веры в себя, Лили мечтала блистать на сцене в амплуа героини и приехала в Москву с намерением показаться владельцам кафешантанов и театров-буф. Она обладала отменным слухом, исключительной пластикой, а также обретенными в эстетическом пансионе навыками сценического движения. К тому же природа наделила Лили густыми каштановыми волосами, игривой яркой внешностью и складной фигуркой, так что ее расчеты были вполне оправданны.
Поднявшись на этаж, девушки закрылись в номере, и экспрессивная Лили бросилась подруге на шею.
Долли! Прелесть моя! Как я рада тебя видеть! Случилось такое!
Я на секунду, буквально на пару слов, не снимая шляпки, проговорила Долли.
Милая! Я так счастлива! кружа подругу по номеру, по-английски запела Лили.
С самого первого дня, когда только встретились в пансионе, девочки говорили между собой по-русски, дабы чувствовать себя увереннее и не забывать родной язык. Теперь же, вернувшись в Россию, они общались исключительно на английском им нравилось, когда окружающие не понимают беседы.
Я думала, что способна всего лишь на мюзик-холл, а меня пригласили в театр! В самый настоящий драматический театр! Я так и вижу на афишах мой портрет и надпись: «В роли Пьеретты бесподобная и неподражаемая Лили Грин»!
Лили привыкла называть себя Грин. Так же как и Долли, она получила свое прозвище от леди Эмили. Во время первых уроков свободного танца только что принятых девочек просили двигаться так, как им хочется, присматриваясь, кто к чему способен, и две маленькие русские ученицы стали танцевать в совершенно разных манерах.
Долли выверяла каждый жест, принимала грациозные позы и старалась двигаться как можно пластичнее. Ее подруга отдалась на откуп чувствам.
Хозяйка пансиона взирала на новеньких недолго. Буквально через минуту захлопала в ладоши и, остановив музыку, раздраженно проговорила, с неприязнью глядя на Лили:
Дитя мое, ты чрезмерна и нарочита! И демонстративно вульгарна, как зеленая лилия в петлице Оскара Уайльда. Умерь свой пыл!
Леди Эмили ошиблась эпатажный эстет Уайльд носил в петлице вовсе не лилию, а зеленую гвоздику. Но прозвище прижилось, и маленькую русскую с легкой руки наставницы стали называть Лили Грин.
Прошу тебя, рассказывай, оживилась Долли, с нетерпением глядя в румяное лицо и сияющие глаза подруги.
Приехав в Москву, Лили почти сразу же получила ангажемент в ресторане Большой московской гостиницы на Воскресенской площади. В этом месте устраивались «ужины после театра» для артистической и художественной богемы, ибо гостиница была расположена чрезвычайно удобно рядом театры Большой и Малый, да еще и Художественный, не говоря о частной опере Зимина и нескольких клубах помельче.
Вчера, после выступления, ко мне в гримерку пришел знаешь кто? восторженно зашептала подруга.
Лили, как это на тебя похоже! Хватит интриговать! Ты ведь нарочно устроилась в эту театральную Мекку на Воскресенской площади, чтобы к тебе приходили в гримерку! Снова заглядывал Герман фон Бекк?
Причем здесь фон Бекк? неожиданно разозлилась Лили. Что ты пристала ко мне с фон Бекком? Если тебе понравился фон Бекк, забери его себе!
Удивленная вспышкой гнева, Долли прижала ладони к щекам и застенчиво произнесла:
Ты же знаешь, Лили, мне кроме Льва никто не нужен.
Так зачем ты мне навязываешь этого заносчивого сноба? Фон Бекк полагает, что если он сказочно богат, то все должны перед ним трепетать и падать ниц.
А он богат?
О да. Живет в огромном доме с парком, везде снует куча прислуги, в гараже машин двадцать, не меньше, а съемочный павильон за домом достигает высоты в тридцать футов.
Ты у него была? Отчего же не рассказываешь?
А нечего рассказывать. Куда не посмотри богатство, роскошь, да все это досталось не тому человеку. Позер и выскочка. И собственник, каких поискать. Фон Бекк валялся у меня в ногах, умоляя меня сняться в его фильме. Просил принадлежать только ему. Я отказалась. Я птица вольная! Меня влечет туда, где творчество! Полет! Вот тот, кто приходил вчера, другое дело! Я познакомилась с актером Александром Таировым.
Он предложил тебе стать птицей?
Напрасно смеешься. Таиров и сейчас уже большой актер, но пробует себя в режиссуре и находит, что я превосходно вписываюсь в сценографию пантомимы «Покрывало Пьеретты». Долли, милая, я буду играть Пьеретту! Уже решено. Таиров в роли Пьеро, Фердинандов Арлекин. Мейерхольд в Петербурге уже ставил эту комеди дель арте, но у Мейерхольда главная партия принадлежит Пьеро, а в нашей постановке акцент сместят на героиню. Я стану примой!
Напрасно смеешься. Таиров и сейчас уже большой актер, но пробует себя в режиссуре и находит, что я превосходно вписываюсь в сценографию пантомимы «Покрывало Пьеретты». Долли, милая, я буду играть Пьеретту! Уже решено. Таиров в роли Пьеро, Фердинандов Арлекин. Мейерхольд в Петербурге уже ставил эту комеди дель арте, но у Мейерхольда главная партия принадлежит Пьеро, а в нашей постановке акцент сместят на героиню. Я стану примой!
Подскочив к трюмо, Лили принялась обильно посыпать лицо пудрой, краем удлиненного карего глаза посматривая то в зеркало, то на Долли и быстро говоря:
У Мейерхольда ведь как? Аляповатые декорации, дерганые движения актеров, гротеск, острые углы, абсурд и низменность желаний. А у Таирова? Плавность линий, высота чувств и вечная история любви. Долли, только представь себе! На холодном строгом фоне серебряных колонн появляюсь я скорбная Пьеретта.
С этими словами Лили развернулась к подруге, придала лицу трагизм и медленно двинулась по комнате.
На мне нежное кружевное платье старовенский свадебный наряд, монотонно, точно читая текст, продолжала она, митровый венок обрамляет мою голову, на плечи ниспадает длинная фата, на выбеленном лице застыло страдание. Я сбежала со свадьбы и пришла к своему возлюбленному, художнику Пьеро. В руках у меня серебряный флакон с ядом. Я пришла, чтобы умереть вместе с любимым. Пьеро это знает. Пьеро разлил по бокалам вино и вылил в вино яд. Осушил свой бокал, но я не стала пить. Я испугалась. Он презирает меня. И выбивает бокал из рук. Бокал разбит, вино разлито, и теперь уже мне никак не умереть. Пьеро же мертв. Безумный ужас охватывает меня. Я бросаюсь вон из комнаты и устремляюсь на свадебный пир. Фата падает с моей головы и остается лежать в комнате Пьеро. В замке ждет меня жених, Арлекин. Он обнаружил мою пропажу и теперь негодует и требует ответа, где я была и где моя фата. Но я не отвечаю. Я надвигаюсь на него в безумном танце, жесты мои бесстыдные, отчаянно вакхические.
И, метнувшись прочь от зеркала, Лили принялась скакать по комнате, размахивая подолом длинной юбки и высоко вскидывая затянутые в чулки ноги.
Внезапно посреди танцевального зала передо мной встает мертвый Пьеро, остановившись и замерев, с наигранным испугом прошептала она. В руках его фата. Пьеро поворачивается и уходит, унося с собой фату. Я бегу за ним. Арлекин за мной. Мы вбегаем в комнату Пьеро. Арлекин видит распростершееся на полу тело художника и дьявольски хохочет, понимая, что я люблю Пьеро, а не его. И, выскочив за дверь, запирает меня в комнате с трупом. Я пугаюсь, колочу в дверь, умоляю меня выпустить, но затем начинаю сходить с ума. Танцую для Пьеро, разговариваю с ним, и мне даже кажется, что я слышу его ответы. Но вот Арлекин возвращается, и я кидаюсь к нему. Фата моя, снова надетая на голову, цепляется за мертвое тело и поднимает Пьеро в полный рост. Он словно живой, он двигается, шевелится, и Арлекин подхватывает его и начинает кружить в безумном макабрическом танце. Мы, трое, кружимся, танцуя. Мы связаны навечно.
Говоря, она и дальше жестами показывала пантомиму, и Долли, продолжая стоять в дверях, завороженно смотрела на порывисто двигающуюся актрису.
Когда раскрасневшаяся Лили остановилась перед ней, Долли обняла подругу, расцеловала и радостно заговорила: