У меня стучало в висках. Я металась по коридору, заглядывая в каждую дверь, но Шона нигде не было.
Молодой человек вернулся.
Я кинулась к нему.
Доктор сейчас на операции, он выйдет к вам, когда закончит.
Я видела, что он избегает разговора и хочет уйти.
Я схватила его за руку.
Скажите!
Молодой человек посмотрел мне в лицо.
Скажите, что с моим сыном!
Лучше все-таки подождать доктора.
Что с моим сыном?! закричала я.
Я понимала, что ставлю его в неудобное положение, но не отступала. Мне нужно было знать правду.
Он уснул за рулем и въехал в фуру, которая стояла на обочине.
У меня сжалось сердце.
Когда его привезли, он был в сознании, разговаривал с нами.
Я кивнула.
Но мы сразу поняли, что он сильно пострадал, медленно продолжал врач. Мне очень жаль, миссис Эддисон. Его травмы оказались слишком тяжелыми. Он умер на операционном столе. Мы не успели ему помочь.
Не могу описать, что я почувствовала тогда. С тех пор, как мне позвонили из клиники, мое сердце не переставало бешено колотиться, а теперь будто оборвалось. В глазах потемнело, я зашаталась. Молодой человек помог мне сесть. Где Марк? Где мама и папа? Почему я сижу тут одна с чужим человеком, когда дома нужно доделывать сахарное печенье? Шон звонил, сказал, что скоро будет. Надо успеть все подготовить. До меня долетел смех медсестер, болтавших у стойки. Он показался мне оглушительным.
Может, воды?
Что? Кто это говорит? Какое-то время я молча смотрела на молодого человека. Потом покачала головой.
Что он сказал?
Во взгляде доктора читалось непонимание.
Шон говорил с вами. Что он сказал?
Молодой врач помедлил, стряхивая с брюк несуществующие пылинки.
Как его зовут, где живет. Еще сказал, что вы дома одна, ждете его.
Я чувствовала, что по щекам у меня льются слезы.
А еще, что очень любит вас и папу. И будет любить. Всегда.
Я закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Мне хотелось умереть вместе с сыном. Умереть прямо сейчас, на этом месте, потому что я не представляла, как выйду отсюда и вернусь в опустевший дом. В дом, куда Шон больше никогда не приедет.
Это все? прошептала я.
Ничего. Только просил передать вам, чтобы вы не переставали любить детей.
Я застонала, обхватив голову руками.
Знаете, он не боялся. Говорил спокойно. И отошел с миром.
Я подняла взгляд на врача.
Я хочу его увидеть.
Молодой человек кивнул и повел меня к какой-то двери. Мои колени подгибались.
Мы вошли внутрь.
Я могу позвонить в погребальную контору, сочувственно предложил доктор, пододвигая мне стул. Его привезут в морг, который находится в вашем городе.
Я приблизилась к Шону.
Вы можете подождать в отдельном кабинете.
Нет, я останусь с сыном.
Я прослежу, чтобы вас никто не беспокоил.
С этими словами молодой человек вышел. Больше я его не видела. После я даже не смогла описать маме этого доктора. Все произошло слишком быстро. Да, я разговаривала с ним несколько минут, но из-за состояния, в котором находилась, не запомнила ничего, кроме его доброты.
Впервые за девятнадцать лет брака мы с Марком перестали понимать друг друга. До этого, встречая кого-нибудь в первый раз, я смотрела на нового знакомого не только своими глазами, но и глазами мужа. В ресторане я судила о еде, опираясь не только на свой, но и на его вкус. Так всегда бывает, когда люди женятся. Мы любим, ненавидим, размышляем и воспринимаем этот мир, учитывая мнение супруга. Но после смерти Шона все изменилось. Между мной и Марком словно выросла стена. Мы по-прежнему были рядом, но уже не вместе. Хотя мы поделили одно горе на двоих, каждый из нас переживал его по-своему. Марк окружил себя вещами сына. Смотрел старые семейные записи, на которых маленький Шон делал первые шаги, учил алфавит, разглядывал картинки в книжках «Баю-баюшки, луна» и «Цыпленок Цыпа», танцевал с бабушкой и дедушкой. Подолгу сидел в спальне Шона, читая его школьные тетради и пролистывая альбомы с фотографиями. Он мог бесконечно слушать последнее сообщение сына на автоответчике, и каждый раз, когда оно звучало, я выходила из комнаты. Я не могла этого вынести. Не могла видеть снимки Шона, слушать его голос или смотреть семейные видеозаписи. Они растравляли рану, и боль сжигала меня изнутри. Марк не скрывал своих чувств, я же держала их в себе, не хотела выставлять напоказ. Впервые у нас не получалось поговорить по душам. У меня словно высохли все слезы, и я разучилась плакать. Как будто оцепенела. Мы обращались за помощью к психологу, но через какое-то время поняли: бесполезно. Ведь я не могла разговаривать о Шоне с мужем, даже когда мы оставались вдвоем, а в присутствии психолога постороннего человека мне было еще тяжелее. Мне хотелось поговорить с Марком, но слова застревали в горле. А все из-за того, что в глубине души я винила его в смерти сына. Мне казалось, если бы Марк не поехал тогда на работу, Шон был бы жив. Он бы вернулся домой на день раньше, как и собирался. Мы с Марком искренне любили друг друга, были лучшими друзьями, но смерть сына разъединила нас.
Ночами я не могла уснуть. Марк тоже страдал от бессонницы. Я выбиралась из постели и целый час слонялась по дому, прежде чем снова лечь. Потом вставал Марк, и я слышала бормотание телевизора или шелест страниц. Через час он опять ложился. Спустя два года после смерти Шона Марк поднялся посреди ночи и ушел в спальню для гостей. С тех пор он неизменно ночевал там, и это стало в порядке вещей.
По утрам мне было невыносимо тяжело вставать с постели. Если бы не дети и не семьи, с которыми я работала, я, наверное, так и лежала бы целыми днями. Шон знал, что так будет, потому и просил передать мне, чтобы я продолжала любить детей. Без них я бы никогда не заставила себя выбираться из кровати.
Я пыталась ходить в церковь, однако вскоре перестала.
Я там не нужна, объясняла я маме спустя год после похорон. Зачем туда идти? Кому захочется любоваться на мою угрюмую физиономию?
А тебе нужна церковь, возразила мама. Нужны люди, которые помогут и поддержат.
Но я не хотела их помощи, не хотела быть рядом ни с ними, ни с кем-либо еще. Маме я об этом не говорила. Мне нужно было лишь одно: чтобы меня оставили в покое. Я и с мамой не могла разговаривать о Шоне. Понимала, что это эгоизм: она потеряла внука и нуждалась в поддержке близкого человека, но я не подпускала ее к себе. Так легче. Время от времени она садилась возле меня и пыталась начать разговор.
Однажды после ужина мама заметила:
Патти, Господь обещал никогда не покидать нас.
Ее слова рассердили меня, однако я не подала вида.
Да, мам, я знаю.
Нет, милая, не знаешь, мягко проговорила она.
Я стиснула зубы.
Господь все время был с Шоном, Он помог ему продержаться до приезда в больницу и поговорить с доктором. Ее голос сорвался, по щекам покатились слезы. Мой гнев угас. Бог не мог покинуть Шона в последние минуты жизни, Патти. Ведь тогда получилось бы, что Он лгал. А в это я никогда не поверю.
Я сжала ее руку. Пусть мама думает, что хочет, если ей так легче. Но ведь Бог мог уберечь Шона от аварии. Разбудить его до того, как покажется фура, или спасти ему жизнь в больнице. Если бы Господь не оставил моего сына, Шон сейчас был бы жив.
Дверь отворилась, и, вздрогнув от неожиданности, я вернулась к действительности. Эмили доедала яичницу. В кухню вошел Марк.
Всем привет, поздоровался он, глядя на девочку. Не знал, что у нас гости.
Это Эмили. Я пыталась собраться с мыслями.
Марк протянул руку.
Здравствуй, Эмили. Приятно познакомиться.
Девочка молча смотрела на него. Она и ко мне-то не успела привыкнуть, а тут еще один незнакомец.
У меня мама умерла, промолвила она наконец тоном, которым люди обычно представляются друг другу.
Я хотела рассказать Марку, что случилось, до того, как он вернется домой. Мне даже в голову не приходило, что Эмили сама ему все расскажет.
Марк явно оказался не готов к такому повороту событий.
Очень жаль, пробормотал он.
И мне жаль, что ваш сын умер.
От ее слов у меня в горле встал ком.
Ты здесь ночевала? осведомился Марк.
Эмили кивнула.
Можешь жить у нас, сколько захочется.
Все летчики такие высоченные? вместо ответа поинтересовалась девочка, глядя на Марка снизу-вверх.
Не все, есть и коротышки, улыбнулся тот. Но мы, высокие, с ними не водимся.
А вы поможете нам нарядить елку?
Эмили совершенно освоилась с Марком. Мой муж всегда ладил с детьми. Он посмотрел на меня, и я попыталась ему улыбнуться.
Эту елку принес помощник Санты, продолжала девочка.
То есть эльф?
Да! На прошлое Рождество у нас не было елки, но мама обещала, что в этом году мы ее обязательно поставим. Так вы поможете?
Марк обернулся ко мне. В последний раз мы наряжали елку около четырех лет назад, незадолго до того, как погиб наш сын.
С удовольствием помогу.
Вот все и решилось. Мы втроем будем украшать елку, впервые за долгое время.
Мы с Марком зашли в гараж в поисках удлинителей.
Прости, я собиралась позвонить тебе и рассказать про Эмили
Не переживай, все в порядке.
Она ночует в спальне для гостей.
Марк замер.
Ничего страшного. Посплю пока в другой комнате.
То есть в комнате Шона. Я развернулась, собираясь уйти в дом, но муж окликнул меня:
Что с ней будет дальше?
Постараюсь сегодня устроить ее в приемную семью.
Но ведь Рождество совсем скоро. А она такая кроха
Я понимала, о чем он, однако нельзя оставлять Эмили у нас. Мы же не приемные родители. Я и так рисковала нарваться на неприятности, когда привела девочку сюда.
У нее есть отец?
Может, и есть. Неизвестно.
А бабушка или дедушка?
Она им не нужна.
Постараюсь сегодня устроить ее в приемную семью.
Но ведь Рождество совсем скоро. А она такая кроха
Я понимала, о чем он, однако нельзя оставлять Эмили у нас. Мы же не приемные родители. Я и так рисковала нарваться на неприятности, когда привела девочку сюда.
У нее есть отец?
Может, и есть. Неизвестно.
А бабушка или дедушка?
Она им не нужна.
Что случилось с ее мамой?
Погибла в аварии.
Марк покачал головой. Слишком сильно горе Эмили перекликалось с нашим собственным. Наконец муж отыскал спутанные в клубок удлинители, и я ушла в дом. Это был наш самый длинный разговор за последние дни.
В гостиной царил настоящий хаос. Повсюду валялись елочные игрушки и пустые коробки. После смерти Шона я много внимания уделяла уборке. Порядок в доме единственное, что от меня зависело, и мне хотелось, чтобы все сверкало чистотой и лежало на своем месте. Но сейчас я решила не обращать внимания на образовавшийся бедлам. Ведь мы наряжаем елку специально для Эмили. Потом все уберу.
Мы развесили фонарики. Начали с нижних веток и добрались до самой верхушки. Затем обернули елку пушистой, сверкающей золотом гирляндой.