Писатель притих и только машинально комкал в кармане пустую пачку от папирос. «А ведь он прав Прав, черт возьми. Но мне-то что делать среди этого торжества червей на трупе русской литературы?»
Ваш очерк это вы про угрозыск пытались написать?
Пытался, вздохнул Басаргин и следом за этим выложил одним махом про Опалина, про вчерашний день, утопленника с перерезанным горлом, задушенного ребенка и тело, скрюченное в красной луже.
Ваш очерк это вы про угрозыск пытались написать?
Пытался, вздохнул Басаргин и следом за этим выложил одним махом про Опалина, про вчерашний день, утопленника с перерезанным горлом, задушенного ребенка и тело, скрюченное в красной луже.
Выслушав его, Должанский почесал висок и задумался.
Это же ад, сказал Максим Александрович потерянно. И он постоянно в этом аду находится. А ведь ему, наверное, и двадцати нет
Садитесь на мое место, сказал Должанский, поднимаясь на ноги. Продиктую я ваш очерк
Басаргин удивился, но все же сел на стул собеседника и приготовился писать. Петр Яковлевич прошелся по комнате, поглядел зачем-то в окно и негромко начал диктовать:
«Своевременное раскрытие преступлений является одной из важнейших задач общества. В Москве этим занимаются» дальше перечислите, перебил он себя. Милиция, угрозыск, я просто не в курсе деталей Теперь пишите: «В уголовном розыске работают неутомимые борцы с преступностью»
Петр Яковлевич, Басаргин все-таки не сдержался, вы что, смеетесь надо мной?
Отнюдь, серьезно ответил Должанский. Вы сами подумайте: чего, собственно, Поликарп от вас хочет? Чтобы вы написали правду о младенце, которого убили просто так, походя, потому что он мешал своей мамаше? О том, что в угрозыске опасно работать и им недоплачивают? Не нужно ему все это. Дайте ему набор газетных штампов, набейте ими сто строк, и он будет доволен. Обязательно напишите, что борьба с беспризорностью дает успешные плоды
Опалин ни слова не сказал о беспризорниках.
Не важно. Главное успешные плоды, преступность идет на спад
Что-то по нашей хронике это незаметно Да и по материалам Беспалова из суда тоже.
Максим Александрович, писать надо не то, что есть на самом деле, а то, что от вас ждут. Угрозыск борется с бандитизмом, одерживает верх, проблемы есть, но они решаемые в общем, в таком примерно ключе. Кстати, как ваш знакомый вообще оказался в угрозыске?
Писатель замер:
Вы знаете, я Я его не спрашивал.
Ну вот видите, он вас совершенно не интересует, не преминул подловить его Должанский. А между тем им стоило бы поинтересоваться. Хотя бы потому, что он занимается исчезновением Колоскова.
Он мне сказал, что это не его дело.
И вы ему поверили? Петр Яковлевич иронически прищурился. Вы же взрослый человек. Ну сами подумайте: Колосков все-таки кое-что в этой жизни значил Не могли же его поиски поручить совсем уж
Остаток фразы съел пронзительный звонок телефона. Двое находящихся в кабинете мужчин глядели на аппарат и ни один не сделал движения, чтобы снять трубку. На мгновение телефон замолчал, но словно с удвоенными силами стал трещать снова. Решившись, Басаргин протянул руку.
Лефортовский морг, хладнокровно сообщил он в микрофон. А? Что? Какая редакция? Нет здесь никакой редакции. Пожалуйста, гражданин Куда вы трупы-то тащите? Не надо их друг на друга складывать! прокричал он, немного отодвинув трубку от уха.
Должанский усмехнулся, но тут дверь отворилась, и на пороге возник Глебов с трубкой в зубах.
Капитан пришел, сказал Басаргин. Какие новости, капитан?
Глебов вынул изо рта трубку и поглядел на нее так, словно видел в первый раз.
Вы никому не скажете? спросил он неуверенно.
Само собой, ответил за писателя Должанский. Что там? Колосков удрал?
Похоже на то, ответил Глебов, с изумлением косясь на него. Но не один, а с деньгами редакции.
И сколько он украл?
Глебов оглянулся на дверь и, тщательно притворив ее, зашептал:
Никто не знает, но Оксюкович ходит с траурным лицом. Думаю, дело серьезное
Подождите, вмешался Басаргин. Если украл Колосков, то почему главред волнуется? Он всегда может сказать, что ничего не знал
Он же своего пасынка протолкнул в газету главным бухгалтером, негромко напомнил Должанский. Будь я ГПУ, у меня бы возникли вопросы
П-почему ГПУ? нервно спросил Глебов.
А почему нет? Если растрата большая, вполне могут заинтересоваться Ну, Степа? Сколько в кассе не хватает? Только не говори, что ничего не знаешь, зря, что ли, ты к дочке главреда клинья подбиваешь
Да не знаю я! рассердился Глебов. Пойми, мне неудобно Оксюкович хорошо ко мне относится. Я не могу расспрашивать его о таких вещах!
Дверь распахнулась. На пороге стоял Беспалов, и по тому, как блестели его глаза, писатель сразу понял, что репортера распирает от новостей, которыми он жаждет поделиться.
Дверь распахнулась. На пороге стоял Беспалов, и по тому, как блестели его глаза, писатель сразу понял, что репортера распирает от новостей, которыми он жаждет поделиться.
Сплетничаем, значит, а меня не позвали? Нехорошо, товарищи! Безответственно поступаете! Безнравственно даже
Какие сплетни? делано удивился Должанский. Мы обсуждаем международное положение. Чем Штреземан отличается от Чемберлена[5]
Чем могут отличаться два буржуя? в тон ему ответил Беспалов. Поражаюсь я, товарищи, вашей политической близорукости! И потом: что нам до таких мелочей, когда товарищ Склянский застрелился?
Это тот, который навязал нам Колоскова? недоверчиво спросил Басаргин.
Он самый. Давно уже ходили слухи, что он не удержится, но никто не думал, что он сам взведет курок.
Странно, заметил Должанский.
Что именно? обернулся к нему Степа.
Да то, что такой ловкач взял и застрелился. Петр Яковлевич прищурился. Как-то это не вяжется с тем, что мне про него известно.
От тебя, Петя, ничего не скроешь. Беспалов пригладил лысину и улыбнулся. Он, кажется, хотел себя только ранить ну, чтобы разжалобить товарищей по партии и они от него отвязались. Но сынишка с воплем вбежал в комнату, папаша от неожиданности дернулся, нажимая на спуск и пуля не просто пробила плечо, а прошла через легкое. Он еще и умер не сразу
А Колосков, значит, все предвидел и загодя сделал ноги, подытожил Глебов. Знаете, я всегда считал его умным человеком. Такой нигде не пропадет
Как раз умные люди обычно и пропадают, заметил Басаргин. В первую очередь Он и сам не знал, зачем сказал это возможно, из духа противоречия, потому что Степа всегда его раздражал.
Ну, Колосков-то не пропадет, хмыкнул Должанский. Вот мы да, если из-за его растраты нам получку платить будет нечем
Лицо у Глебова вытянулось.
Пойду-ка я поговорю с Измайловым, объявил Беспалов, шагнув к двери. Он кассир, должен знать
Измайлов кремень, он тебе ничего не скажет, отозвался Должанский. Ты лучше Антона разговори. Так звали пасынка Оксюковича, который заведовал финансами газеты. Он моложе, точно проболтается, если надавить
«Как это мило, подумал писатель. Украл деньги и исчез и даже если я напишу этот проклятый очерк, не факт, что мне за него заплатят Боже мой, да разве я в детстве думал, что у меня будет такая жизнь На Рождество, под елкой мечтал о будущем Свечи горели, пахло хвоей, и звезда ах звезда на верхушке Как пророчество Звезда»
Он вконец расклеился, но вспомнил о жене Варе, о том, что ей нужно новое пальто, забрал текст, который ему начал диктовать Должанский, и вернулся к себе. Там Максим Александрович долго сидел за столом, потирая подбородок, но потом решился и, стиснув зубы, с ожесточением погнал строку за строкой. Под его пером Опалин вырос в богатыря, который с легкостью распутывал сложнейшие дела (реальные обстоятельства детоубийства, которое расследовали у него на глазах, Басаргин затушевал, нагромоздив груды общих фраз). Также агент московского угрозыска О. (своей волей автор играючи повысил Опалина) самыми адскими штампами из лексикона советских газет обещал бороться с преступностью, искоренять бандитизм и уменьшать число беспризорников. В последних строках писатель сделал намек на скорое продолжение, перечитал текст, сделал несколько поправок и отправился к машинисткам.
Недурно, недурно, милостиво объявил Поликарп, пробежав глазами перепечатанный на машинке текст никчемного, убогого, беспомощного очерка. Именно то, что нам нужно, Максим Александрович! А то я уж опасался, что вы опять начнете какие-нибудь опасные намеки ронять, как в ваших фельетонах
Басаргин оскалился и, ненавидя себя, ответил:
Что вы, Поликарп Игнатьевич! Разве я не понимаю Одно дело фельетон, а совсем другое очерк о работе угрозыска
Вот, вот, кивнул заведующий. И вообще, не надо вам фельетонов писать, Максим Александрович! И шутить тоже не стоит. Не удаются у вас шутки, они все какие-то несвоевременные выходят Вы только не обижайтесь, я вам по-дружески говорю, прибавил он, видя, как собеседник изменился в лице.
Басаргин вышел от заведующего, чувствуя глубокое внутреннее унижение, хотя, казалось бы, ничего по-настоящему оскорбительного ему не сказали. «Так кончено Писать, что я хочу, не дадут теперь и шутить нельзя. Очерки по сто строк об угрозыске а дальше что? Вместе с Матюшиным на хронику поставят? Гражданин Сидоров попал под трамвай, гражданин Котелков «убит насмерть» И ради этого я жил? Ради этого бросил медицину? Как унизительно, боже, как унизительно»
Вспомнив, что у него закончились папиросы, он отправился на их поиски. Но Максим Александрович был так сверхъестественно устроен, что если он выходил за чаем, то в итоге покупал калоши, а если ему позарез нужны были калоши, приносил домой цветы для Вари или кошку, которую подобрал на улице. Самый памятный, впрочем, случай, когда он должен был взять билет на поезд, а в итоге пришел домой с купленными по случаю у знакомого стульями. Басаргин чувствовал, что мирозданию нравится над ним шутить, и, когда нужной ему марки папирос не нашлось, немедленно принял решение бросить курить.
«И экономия, рассудил он, и здоровье а впрочем, какая разница»
Но едва он направил свои стопы обратно к дому, его догнала миловидная моссельпромщица с лотком папирос:
Товарищ! Это вы спрашивали у моей коллеги папиросы «Кино»? Сколько вам нужно?
Одну пачку, ответил Басаргин, дивясь прихотям провидения, и полез за деньгами.
Когда он вернулся в свой кабинет, зазвонил телефон, и Опалин сообщил: возможно, им удастся выяснить личность утопленника, потому что есть заявление и приметы вроде сходятся.