Оказавшись за спиной Глебова, Должанский бросил папку, прыгнул на Степу и, захватив его горло локтем, стал душить. Глебов захрипел и стал вырываться, но противник держал его крепко. Спиной убийца привалился к двери, чтобы никто не вошел. Через несколько мгновений раздался едва различимый хруст это Должанский, применив один из приемов своего обширного арсенала, сломал противнику шею. Отпустив Глебова, он дал тому упасть на пол, а сам запер дверь и быстро оглядел комнату. За долю секунды приняв решение, он распахнул дверцы шкафа, придвинул сбоку стул, а затем стал вытаскивать кипы лежащих внутри бумаг и перекладывать их на сиденье и под него. Освободив достаточно пространства, чтобы поместить туда человеческое тело, Должанский взял труп Глебова под мышки, подтащил его к шкафу, усадил внутри и закрыл дверцы. Подумав, он поставил перед шкафом еще один свободный стул и перегрузил часть бумаг на него, исключая вероятность того, что дверцы из-за старости или иных причин вдруг раскроются сами по себе. Затем Петр Яковлевич быстро осмотрел помещение, поднял брошенную папку, убедился, что нигде не осталось следов его преступления, достал из ящика стола расчесочку, причесал волосы, сам себе улыбнулся в зеркале и отпер дверь.
«Уйти прямо сейчас или Конечно, его хватятся не сразу, но ведь хватятся же. Но главное не это. Главное Банкрот Спасибо Ракицкому, проболтался о том, что они затеяли. Тысяч тридцать могли взять, а может, и больше Ведь остальные наверняка ставили на Вымысла. Банкрот Я полный банкрот, и меня спасет Банкрот, если я в конце все не испорчу. С такими деньгами у, с такими деньгами я кое-что смогу сделать для себя. И это «кое-что» будет поинтереснее общения с безграмотными графоманами и грамотными тоже».
Петр Яковлевич! В дверь просунулся Фарбман. Вы не видели Глебова?
Нет.
Мне сказали, что он вроде шел сюда.
Можете войти и проверить, здесь ли он, ответил Должанский с тонкой усмешкой. Он тихо наслаждался собственным черным юмором, который мог понимать только он сам.
Фарбман вошел в кабинет и огляделся. Дверь за ним затворилась с легким скрипом.
Агенты уже ушли? небрежно спросил Петр Яковлевич.
Что? переспросил юморист. Да, кажется, ушли и труп с собой забрали. А почему трубка Степы лежит под столом?
Опустив глаза, Должанский и впрямь увидел проклятую трубку, которая закатилась под стол и спряталась за ножку стола, поэтому он ее не заметил, когда заметал следы. Когда Петр Яковлевич поднял голову, с его лица словно сползла маска, и перед Фарбманом предстал настоящий Должанский. Стальные глаза были холодны как лед, он странным образом тотчас же перестал сутулиться. Юморист, инстинктивно сообразив, что дело нечисто, попятился к двери.
Не подходите ко мне, я закричу, пробормотал он. Должанский по-прежнему смотрел на него, как кошка на мышь, как хищник смотрит на пищу, не думая о том, что перед ним живое существо. На по
Их разделял стол, и сразу дотянуться до противника Петр Яковлевич не мог, поэтому принял единственно верное решение схватил со стола тяжелую лампу и швырнул ее в Фарбмана. Тот взвизгнул и метнулся к двери, но, прежде чем он успел выскочить в коридор, Должанский настиг его и стал душить несчастного шнуром от лампы. Через несколько мгновений все было кончено, и Петр Яковлевич повторил процедуру: запер дверь, вытащил бумаги из шкафа, засунул туда второй труп и подпер дверцы снаружи. После этого он осмотрел ящики стола, забрал некоторые личные вещи вроде расчески, распихал их по карманам, вышел и запер дверь снаружи. Позже Зина Кострицына с содроганием вспоминала, что встретила Должанского возле лестницы и он сердечнейшим образом ей улыбнулся.
Что делал Петр Яковлевич в следующие четверть часа, неведомо, зато известно, что через пятнадцать минут к Дворцу труда подкатил автомобиль, в котором обычно ездил Оксюкович. Из него выбрались двое мужчин Ракицкий и Антон, причем второй нес тяжелый портфель.
Все, дальше я сам, сказал Антон. Можете идти и как следует отметить ваш выигрыш.
Не так уж много я взял в отличие от некоторых, проворчал Ракицкий, которого задел тон его собеседника. Пойдемте.
Вы что же, думаете, я удеру с этими деньгами? Антон начал злиться.
Товарищи, товарищи! К ним с широкой улыбкой подошел Должанский. Все в порядке, Антона уже ждут наверху, меня послали за ним. Не надо привлекать внимания посторонних Идемте, Антон. Нет-нет, не через главный вход, а через черный. Через главный не надо Идем!
Ракицкий пожал плечами и отправился в пивную, а Антон и его спутник двинулись к черному входу, который был расположен так неудобно, что почти никто им не пользовался. Бухгалтер, раздраженный выказанным ему недоверием, шел по лестнице, храня угрюмое молчание. Теперь отчим будет долго вещать о долге, о совести, распекать его, кашлять, дымить трубкой, которую ему пытались запретить все доктора, к которым он обращался. Умирающий будет поучать живого, который его переживет. И какого черта мать связалась с этим убожеством? Пока Оксюкович еще ходит, но чахотка болезнь коварная, сляжет он, и что тогда? Матери придется с ним мучиться, потому что Натка, сводная сестра, вряд ли захочет с ним сидеть, ее куда больше интересуют другие ве
Земля ушла у него из-под ног, он стал заваливаться набок, не понимая, что происходит, но чувствуя ужасную слабость. Все, о чем он думал, чем жил, потеряло всякое значение, он остался один, беспомощный, перед лицом чего-то непонятного и огромного, что должно поглотить его без остатка, и только с предпоследним вздохом понял: это смерть.
Мама, пролепетал Антон.
Взгляд его застыл. Должанский аккуратно вытер платком шило, которое вонзил своему спутнику в сердце, забрал портфель с деньгами и стал быстро спускаться по лестнице.
Глава 24
Осиное гнездо
Когда в передней затрещал звонок, Надя навострила уши, пытаясь угадать, кто стоит за дверью. «Для Шурки рано, и звонит он иначе, Машка дома, Ксения тоже» Звонок нетерпеливо затрещал вновь.
Иду, иду! прокричала Надя, на ходу вытирая руки о фартук.
В глубине души она смутно надеялась на то, что, может быть, почтальон принес телеграмму, но, обнаружив на пороге мрачного Опалина, ни капли не удивилась. «Ишь зачастил Небось подняться хочет. Алексей Константинович-то фигура, не то что всякая мелочь»
Ксения Александровна дома? спросил Иван.
Подожди, я скажу ей, решительно объявила Надя и немного косолапой походкой двинулась к гостиной. Опалин не стал возражать. Через минуту Надя высунулась из двери и поманила его.
Я так понимаю, есть новости? проговорила Ксения Александровна, нервно улыбаясь.
Есть, сказал Опалин. Присядьте, пожалуйста.
Она сразу посерьезнела и опустилась на краешек дивана, глядя на Опалина снизу вверх.
Вы его нашли, пробормотала она.
Это его вещи? спросил Опалин, выкладывая перед ней часы, обручальное кольцо и бумажник, заляпанный какими-то разводами. Он открыл крышку часов и продемонстрировал надпись внутри.
Ксения Александровна подняла на него потухший взор и тихо сказала:
Тут не хватает печатки.
Печатка. Черт возьми! Опалин нахмурился. Не исключено, что ее спер кто-то из тех, кто обнаружил труп. Или тот, кто сопровождал ящик в морг. Или, наконец, кто-то из служащих морга. Хотя, конечно, мог взять и убийца, но тогда совершенно непонятно, почему он оставил куда более ценные часы.
Мама? Маша показалась в дверях. Что происходит?
Уйди, попросила мать сдавленным голосом.
Но дочь никуда не стала уходить. Она подошла, увидела часы, все поняла и села рядом с матерью.
Как он умер? спросила Ксения Александровна.
Его убили.
Как?
Его тело нашли в ящике, который закопали на пустыре. Мы мы выясняем подробности.
Его ограбили? потерянно спросила Ксения Александровна.
Часы и остальное было на трупе. Кроме печатки, ничего не пропало.
Теперь эта печатка будет путать им все карты. Ох, как нехорошо, как скверно!
Вы узнаете его вещи? Я напишу протокол. Дайте мне лист бумаги, пожалуйста.
Его убили.
Как?
Его тело нашли в ящике, который закопали на пустыре. Мы мы выясняем подробности.
Его ограбили? потерянно спросила Ксения Александровна.
Часы и остальное было на трупе. Кроме печатки, ничего не пропало.
Теперь эта печатка будет путать им все карты. Ох, как нехорошо, как скверно!
Вы узнаете его вещи? Я напишу протокол. Дайте мне лист бумаги, пожалуйста.
Я принесу, сказала Маша и побежала за бумагой.
И чем писать, сказал Опалин ей вслед.
Мой муж не вор, неожиданно сказала Ксения Александровна, гипнотизируя Опалина взглядом.
Он понял, что она держится из последних сил, и не стал спорить.
Алеша не вор, продолжала вдова настойчиво. Он не вор
Она закрыла лицо руками и заплакала, но когда Маша принесла вырванный из тетрадки лист и ручку, усилием воли взяла себя в руки. Домработница подала хозяйке платок, и женщина стала вытирать слезы.
Опалин написал, что Колоскова Ксения Александровна признала вещи, принадлежавшие ее супругу, перечислил их, задержавшись на основных приметах, и протянул лист вдове для подписи.
Мне придется снова вас спросить, сказал Иван. Кто мог ненавидеть вашего мужа?
Ненавидеть?
Да, так, чтобы его убить самым жестоким образом. Вам ведь известно о записке, которую он получил? Так вот, тот, кто ее написал, выполнил свою угрозу. Ваш муж действительно умер в муках.
Я не знаю пробормотала Ксения Александровна, теряясь.
Вообще-то ему надо было спросить собеседницу о Наде, о том, насколько она грамотна, о том, не случалось ли у нее конфликтов с Колосковым, о ее поведении в последнее время, но никак нельзя в присутствии медведицы, которая все время маячила где-то поблизости.
Вы подумайте хорошенько, сказал вдове Опалин, поднимаясь с места, я не тороплю. Я вас вызову в Большой Гнездниковский, когда вы немного успокоитесь, и мы обо всем потолкуем. Хорошо? Вещи вам возвратят позже, а пока они проходят как улики.
Так он показал себя тактичным и понимающим сотрудником угрозыска, хотя на самом деле всего лишь не хотел, чтобы Надя услышала, как он копает под нее. Ксения Александровна прошептала:
Спасибо вам за все.
Тут Опалин по-настоящему смутился и пробормотал, что он ничего особенного не сделал, но его собеседница упрямо продолжала:
Нет ничего хуже, чем это ужасное неведение
Она снова заплакала.
Надя, останься с мамой, неожиданно объявила Маша. Я провожу товарища
Опалин забрал вещественные доказательства, спрятал протокол и двинулся к двери. Он был недоволен собой, потому что утаил от вдовы часть правды о том, как умер ее муж, но добивать человека известием о том, что ее спутника жизни заколотили в импровизированный гроб и закопали заживо, Иван считал для себя невозможным.