Ты совершенно точно найдешь тут Воннегута. Дай мне вон тот диск, я поставлю, сказал я, указывая на «Десять» «Пеарл Джэм»[2].
Я уже должна идти заниматься, но поставь быстренько «Избавление», а? Она моя самая любимая в этом альбоме.
Договорились, но тогда я тебя сфотографирую.
Ладно, пожала она плечами. Что я должна делать?
Ничего. Или все, что тебе хочется.
Я сунул диск в проигрыватель, схватил камеру и начал щелкать. Она закружилась по комнате в такт музыке, прищелкивая пальцами и подпевая.
В какой-то момент она остановилась и уставилась прямо в камеру.
Я выгляжу как идиотка?
Нет, ответил я, не переставая снимать. Ты выглядишь прекрасно.
Она неуверенно улыбнулась и внезапно резко опустилась на пол, растянувшись на деревянных досках во всю длину своего маленького тела, как ребенок. Вытянув руки, она извлекла откуда-то пуговицу. Я делал снимок за снимком.
Кто-то пуговку посеял, пропела она.
Она смотрела на меня с пола, прямо в камеру, и щурилась, блестя своими зелеными глазами. Я снова и снова жал на спуск.
Она поднялась и протянула мне руку с пуговицей:
Это тебе.
Замолчала на секунду, посмотрела на потолок
Как я люблю эту песню. Я чувствую вдохновение. Спасибо, Мэтт. Мне надо бежать. Я очень рада, что мы познакомились. Давай еще как-нибудь встретимся?
Конечно, мы будем видеться.
Будет довольно сложно этого не делать. Я живу в соседней комнате, помнишь?
Она выскользнула за дверь, а минутой позже, как раз, когда Эдди Веддер[3] допевал последние строчки, я услышал из-за тонкой общежитской стены звуки виолончели. Она играла «Избавление». Я перетащил кровать через всю комнату, так, чтобы она стояла возле нашей общей с Грейс стены.
Она выскользнула за дверь, а минутой позже, как раз, когда Эдди Веддер[3] допевал последние строчки, я услышал из-за тонкой общежитской стены звуки виолончели. Она играла «Избавление». Я перетащил кровать через всю комнату, так, чтобы она стояла возле нашей общей с Грейс стены.
Я заснул поздно ночью под звуки ее виолончели.
В мое первое утро в Стариковском приюте я съел размокший батончик из овсяных хлопьев и долго переставлял все три предмета мебели по крошечному пространству, которое будет моим домом на следующий год. В процессе я обнаружил желтый листочек, приклеенный ко дну одного из ящиков стола, который я привез из дому. Там почерком моей мамы было написано: Не забудь позвонить маме. Она не давала мне об этом забыть, но мне это нравилось.
На первом этаже я нашел телефон-автомат. Возле него сидела девушка в спортивном костюме и темных очках. Она прижимала телефонную трубку к уху.
Бобби, я жить без тебя не могу, плакала она, вытирая слезы, текущие по щекам. Всхлипнув, она показала мне на коробку салфеток: Эй? Можешь передать мне эту штуку?
Я взял коробку со стола, стоящего рядом с продавленной кушеткой, пропахшей дешевым куревом, и протянул ей.
Ты еще долго?
Серьезно, что ли? она сдвинула очки на кончик носа и поглядела на меня поверх них.
Мне надо позвонить маме.
Господи, я выгляжу как идиот. Еще больший, чем она.
Бобби, мне надо идти, тут какой-то придурок должен позвонить маме. Перезвоню минут через пятнадцать, ладно? Ну да, парень, она оглядела меня сверху донизу. На нем футболка с роботом. Да, загорелый Тощий.
Я развел руками, как бы говоря: В чем проблема?
Ладно, Бобби, я тебя лублю Нет, ты первый вешай Нет, ты
Давай уже, прошептал я.
Она встала и дала мне трубку:
В твоем распоряжении.
Спасибо, ответил я. Она закатила глаза. Лублю, передразнил я ее, пока она уходила по коридору.
Я сунул в телефон карточку и набрал мамин номер.
Алло?
Привет, мам.
Матиас, как ты там, милый?
Хорошо. Вот как раз заселился.
Ты папе звонил?
Я зажмурился. Я перевелся в Нью-Йоркский университет исключительно для того, чтобы между мной и моим разочарованным во мне отцом оказалась вся страна. Даже несмотря на все мои университетские призы за лучшие фотографии, он считал, что будущего в этом нет.
Нет, пока только тебе.
Мне везет, серьезно заявила она. Как общежитие? Ты уже видел фотолабораторию?
Мама единственная, кто поддерживал меня. Ей нравилось быть сюжетом моих фотографий. Когда я был маленьким, она отдала мне старый фотоаппарат своего отца, с чего и началось мое увлечение. В десять лет я снимал все и всех, кого только мог.
Общага нормальная, лаба отличная.
Ты с кем-нибудь уже познакомился?
С девушкой. Ее зовут Грейс.
А-а
Нет, мам, это не то. Мы просто общались. Я ее и встретил-то только вчера, и мы несколько минут потрепались.
Девушка-с-лублю вернулась. Она уселась на кушетку, картинно оперлась на руку и уставилась на меня снизу вверх. Ее перевернутое лицо действовало мне на нервы.
Она тоже изучает искусство?
Да. Музыку. Она симпатичная.
Ну и прекрасно.
Я слышал, как в телефонной трубке звенит посуда. Я подумал, если бы мама все еще была замужем за отцом, она бы не мыла посуду сама. Мой отец был успешным юристом в сфере развлечений, а мама преподавала искусство в частной школе за скудную зарплату. Они развелись, когда мне было четырнадцать. Отец сразу же женился снова, а мама так и не вышла замуж. Позже я решил жить с отцом и мачехой, несмотря на то что в крошечном мамином домике в Пасадене всегда было более уютно. Но у отца было больше места для нас со старшим братом.
Ну и хорошо. Александр сказал тебе, что сделал Монике предложение?
Правда? Когда?
За несколько дней до твоего отъезда. Я думала, ты уже знаешь.
Мы с братом не разговаривали, особенно про Монику, которая когда-то была моей девушкой. Брат пошел по стопам отца и вот-вот должен был получить адвокатскую лицензию в Калифорнии. Он считал меня лузером.
Рад за них, сказал я.
Да, они друг другу подходят. Мы оба замолчали. Ты тоже кого-нибудь встретишь, Мэтт.
Я засмеялся.
Мам, с чего ты взяла, что я кого-то ищу?
Только по барам не ходи.
Я больше ходил по барам до двадцати одного, чем сейчас.
Лублю-девушка закатила глаза.
Все, мам, пока, мне надо идти.
Хорошо, милый. Звони мне. Мне интересно про Грейс.
Окей. Лублю, мам.
Уходя, я подмигнул девушке, которая не сводила с меня глаз.
Я тоже тебя лублю, рассмеялась она.
5. Ты была как свет
МЭТТ
Я убивал время, перебирая свое портфолио. Вообще-то я понимал, что надо было бы куда-то ходить и встречаться с людьми, но в настоящий момент мне хотелось встретить одну конкретную персону, и я ждал, что она куда-нибудь выйдет или откуда-нибудь придет. Не знаю, насколько прозрачны были мои намерения, но я оставил дверь приоткрытой, и мне было наплевать, особенно когда я услышал голос Грейс в коридоре.
Тук-тук.
Я вскочил, пытаясь натянуть рубашку, но не успел она ткнула в дверь указательным пальцем, и та открылась.
Ой, извини, смутилась она.
Да ничего страшного, я улыбнулся, распахивая дверь настежь. Привет, соседка!
Она оперлась о косяк. Ее взгляд не спеша спустился с моего лица, пробежал по груди вниз, по свисающим джинсам и ниже, до самых моих черных ботинок.
Классные у тебя ботинки, она снова смотрела мне в глаза, слегка приоткрыв рот.
Спасибо. Не хочешь зайти?
Она тряхнула головой:
Нет. Вообще-то я зашла спросить, не хочешь ли ты пообедать. Бесплатно, быстро добавила она и, прежде, чем я успел что-то ответить, выпалила: Тебе там даже приплатят.
Что это за место такое, где приплачивают за обед? приподнял я бровь.
Она рассмеялась.
Верь мне. Пошли, надевай рубашку. Давай.
Я провел рукой по волосам, которые торчали в разные стороны. Ее глаза снова пробежали по моим рукам и груди. Мне было трудно отвести взгляд от ее лица сердечком, но я сделал усилие и стал смотреть на руки, которыми она размахивала. На ней были черное платье с цветочками, колготки и маленькие черные туфельки. Она пару раз качнулась на каблуках. Всем своим обликом она напоминала мне птичку колибри, такую маленькую, всегда трепещущую, всегда в движении.
Дай мне минутку, сказал я. Мне надо найти ремень.
Я начал рыться в своем барахле на полу, но ремень никак не находился, а штаны тем временем практически сползли.
Грейс плюхнулась на кровать и наблюдала за мной.
Что, нет ремня?
Не могу найти.
Она вскочила и подошла к куче моей обуви возле шкафа. Вытащив шнурки из одной кедины и одной кроссовки, она связала их вместе.
Это подойдет.
Я взял у нее этот импровизированный ремень и продел в шлейки джинсов.
Спасибо.
Не за что.
Когда я натянул сверху черную майку с Рамоном[4], она одобрительно улыбнулась:
Отлично. Ты готов?
Пошли!
Мы бегом спустились по лестнице с третьего этажа, и Грейс распахнула стеклянные двери. Выйдя на улицу, она раскинула руки и задрала голову, глядя в небо.
Какой офигенный день!
Повернувшись, она схватила меня за руку. Пошли, нам сюда.
Мне пугаться? Это вообще далеко?
Примерно шесть кварталов. И нет, нечего пугаться. Тебе там понравится. И душе твоей понравится, и животику, и кошельку тоже.
Я не знал никого старше двенадцати, кто бы так говорил животик. Мы шли рядом, плечо к плечу, впитывая исходящее от асфальта тепло.
Я слышал, как ты играла вчера ночью, сказал я ей.
Она испуганно взглянула на меня:
Слишком громко?
Вовсе нет.
Ко мне пришла Тати, моя подружка, и мы репетировали вместе. Она играет на скрипке. Надеюсь, мы не мешали тебе спать.
Мне очень понравилось, Грейс, серьезно сказал я. Как ты научилась так играть?
Я сама научилась. Мама купила мне виолончель на гаражной распродаже, когда мне было девять. Как ты знаешь, мы никогда не были особо богаты. На виолончели нет ладов, и чтобы играть, нужно очень чуткое ухо. Я просто слушала кучу всяких записей и потом пыталась повторить мелодию. Потом я еще научилась играть на гитаре и на пианино, в двенадцать. А в старших классах учитель музыки написал мне сумасшедшую рекомендацию, вот я сюда и поступила. Но весь прошлый год мне было страшно тяжело учиться, и я не уверена, что выдержу этот.
Почему?
Я ничему не училась по-настоящему, кроме игры в школьном оркестре, а тут сильная конкуренция. Я стараюсь изо всех сил, чтобы тянуть на уровне студийных занятий.
А какую музыку ты любишь играть?
Я люблю играть все. Я люблю рок-н-ролл и классику люблю тоже. Я люблю играть на виолончели, хотя это страшно больно и тяжело. Мне нравится, как ее звук может то рычать, то струиться. Когда я играю без смычка, это напоминает мне рокот камней, я прямо представляю себе, как ручеек бежит по круглым камушкам.
Я люблю играть все. Я люблю рок-н-ролл и классику люблю тоже. Я люблю играть на виолончели, хотя это страшно больно и тяжело. Мне нравится, как ее звук может то рычать, то струиться. Когда я играю без смычка, это напоминает мне рокот камней, я прямо представляю себе, как ручеек бежит по круглым камушкам.