Слышу, как ты сейчас несешь какой-то бред.
Когда вспоминаю слова Оливера, то чувствую, как мое сердце рассыпается на крошечные частички и оседает где-то в животе.
Да, скорее всего, она злится на меня.
Ты как вообще? спрашивает она, пока мы едем по Вашингтон-стрит.
Ответ в общем-то простой: «Майского Жука» еще нет, и я не знаю, как найти суть этой истории, тем более сейчас, когда я на взводе. Кроме того, я чувствую, что поступила правильно и налажала с Оливером одновременно. Когда ученые наконец изобретут таблетки мудрости? Или вживят в головы чип, который будет сигнализировать о правильном решении в ситуации выбора между отношениями и карьерой?
И еще мне трудно ехать именно по этой улице без ощущения тошноты, так как именно тут Миа пролежала в крови под грузовиком почти час.
У меня получается проговорить хриплое:
В порядке.
Харлоу, сидя за рулем, бросает на меня быстрый взгляд, и я чувствую, как ее вопросы нарастают с той же силой, что и бьющий в лобовое стекло встречный ветер. Она паркуется у Great Harvest[47] и выключает зажигание.
Где тебе удобнее поговорить здесь или там, вместе со всеми?
Мой смех больше похож на кашель:
Давай просто пойдем. У меня на самом деле есть только час.
Решительно кивнув, Харлоу открывает дверь и ведет нас через парковку.
Миа и Лондон уже на месте и радостно мне улыбаются. По лицу Миа я вижу, как она старается не реагировать на мой внешний вид. Мельком глянув в зеркало в ванной перед уходом, я могу справедливо сказать, что выгляжу так, будто явилась на съемочную площадку играть зомби в ужастике.
Привет всем, говорю я, сажусь и кладу на колени салфетку. Что нового?
Лондон смешливо фыркает на это, но тут же меняет выражение лица, когда Харлоу хмурится и всем своим видом дает понять, что «мы не позволим ей сейчас отпускать шуточки».
Вчера на ужин приходил Оливер, без каких-либо вступлений, наклоняясь вперед и понижая голос, сообщает Миа. Сказал, что ты с ним порвала.
Я не порвала с ним. Я улыбаюсь официантке, когда та наливает мне кофе, но уверена, с ее стороны это смотрится, будто я оскалилась. Я несколько раз моргаю, облизываю губы и прикусываю их, чтобы не спросить у Миа, что именно он говорил и как выглядел. И как он вообще.
Просто передаю тебе его слова, поясняет Миа. Он сказал, что вы окончательно расстались.
Я отхлебываю кофе, ощущая в груди странную сжатость и холод. Он меня не понял. Если честно, я и сама с трудом себя поняла, но не думала, что все так получится. Ощущалось правильным попросить его дать мне время, чтобы я убедилась, в нужном ли направлении повернута моя голова. Он всегда понимал все мои потребности. Но почему не сейчас? Когда ушла мама, папа был просто уничтожен и мы едва перебивались. Друзья привозили нам продукты и делали вид, будто ничего особенного не произошло, но для нас это было очень значимо. И я больше не хочу сводить концы с концами. Не хочу беспокоиться, смогу ли позаботиться о себе. И еще не хочу отказываться от чего-то важного для себя, поэтому, если Оливер не может подождать меня, чтобы я почувствовала себя более уверенно, тогда у нас проблемы куда серьезнее.
Так, значит, ты не порвала с ним? уточняет Харлоу.
По ней видно, что она пытается понять, к чему склониться. Защищать ли меня и мои потребности либо вбить мне в голову немного ума.
Я лишь сказала ему, что мне нужно поставить наши отношения на паузу.
Серьезно? переспрашивает Харлоу, и я понимаю, что только нежелание привлекать внимание удерживает ее от того, чтобы протянуть руку и треснуть меня.
Слушай, я не знаю, почему это настолько важно. Я глубоко вздыхаю, уставившись на трещинки на деревянном столе. Я на самом деле опаздываю по всем срокам, поэтому просто решила отставить нас в сторону. И это единственная причина. Мне нужно за полторы недели успеть сделать правки сценария и провести бо́льшую часть времени в безрезультатных спорах с одним говносценаристом. Я также должна быть переполнена идеями по новой книге, которая выйдет сразу после «Жука», и от меня уже ждут первые несколько страниц через неделю после сдачи «Жука», что должно было произойти две недели назад, то есть первые страницы самой новой книги уже запаздывают на неделю. А еще я уезжаю в промотур к книге на две недели. И я просто Я ковыряю маленький заусенец на большом пальце:
Я и так была занята с поездками и написанием книг, а как только позволила себе думать о нас с Оливером, то действительно влюбилась сильно и быстро. В Лос-Анджелесе я была совершенно не способна взять себя в руки, провалила дедлайны. И вижу, как быстро могу лишиться всего.
Наконец я смотрю на них:
Я просто хочу постараться управиться со всем, а потом позволить себе насладиться остальным.
Я вижу, как они обмениваются обеспокоенными взглядами, но, похоже, не знают что думать.
У тебя миллион дел, кивает Лондон. Это я понимаю.
Но это же Оливер, замечает Миа, оставляя слова висеть в воздухе. Он не
я знаю,
я знаю,
знаю.
Это Оливер. Он не будет давить. И не станет препятствовать.
Ощущение, будто я сама стою у себя на пути.
Даже когда занята, ты раз в несколько дней все равно с нами созваниваешься и встречаешься. Почему с ним по-другому? спрашивает Миа.
Я не могу ответить на этот вопрос. Не могу, потому что вряд ли объясню той, кто безумно влюблен в своего мужа, что все по-другому, когда ей приходится выбирать всего лишь между любовью и встречами с подругами. Я хочу быть с Оливером каждую секунду, хочу, чтобы каждая частичка его соприкасалась с каждой моей. Но не уверена, что могу все сбалансировать.
Как ты справлялась с тем, что Ансель работал как сумасшедший в Париже?
Она пожимает плечами и копается соломинкой в ледяной крошке у себя в стакане:
Я оставляла его в покое, и он работал по ночам.
Господи боже, ну как, как, как? хочется мне спросить. Эта загадка заставляет меня хотеть разодрать на себе кожу. Если бы Оливер был со мной в комнате, да хоть у себя в магазине, будучи при этом моим, я не смогла бы работать. И «Рэйзор», и «Жук», и все, кого я еще люблю, все рухнуло бы в тартарары. И я это уже доказала.
Чувствую, что ты к себе слишком строга, тихо говорит Лондон. И что, быть может, сама себя наказываешь.
И да, она права. Наказываю. Мы не можем контролировать свои чувства. Я знаю это. И вижу, как три мои подруги вглядываются в меня, будто я живописная трещинка на стекле, потому что, по крайней мере Миа и Харлоу, они никогда не озадачивались вопросом, как уравновесить личную жизнь и любимое дело. Миа справилась с этим уже давно, а Харлоу просто прогнет под себя весь мир, и он будет ей соответствовать.
Я не настолько наивна, чтобы решить, будто просто спросить об этом обычное дело.
Мне хочется кричать, что я только сейчас поняла, что попросила Оливера о слишком многом, даже неразумном, но при этом я не уверена, что могу извиниться, и я знаю: он это тоже понимает. Я не хочу уничтожить свою карьеру. Мне не нравится, как легко я пустила все на самотек, едва Оливер стал моим любовником. И чувствую, что мне нужно покорить эту небольшую гору, и тогда я стану куда спокойнее и увереннее. Стану лучше для него и самой себя.
Достав из сумки ручку и смятый чек, я начинаю рисовать.
На панно изображена склонившаяся над столом девушка. Вокруг нее разбросаны карандашная стружка и клочки бумаг на полу.
Так, значит, думаешь, он решил двигаться вперед? опустив голову и ощущая, как сердце медленно разрывается на кусочки, спрашиваю я.
Достав из сумки ручку и смятый чек, я начинаю рисовать.
На панно изображена склонившаяся над столом девушка. Вокруг нее разбросаны карандашная стружка и клочки бумаг на полу.
Так, значит, думаешь, он решил двигаться вперед? опустив голову и ощущая, как сердце медленно разрывается на кусочки, спрашиваю я.
Все замирают, и когда моя ручка зависает над бумагой, где-то под ребрами я чувствую хрупкое собственническое чувство, которое может вот-вот разбиться. Я хочу, чтобы Оливер был мне другом. Он необходим мне как друг, потому что я его люблю. Ну и кто я, если не самая большая идиотка? Я не думаю, что просила о чем-то экстремальном, просто немного тишины и шаг назад. И я совершенно не понимаю, как с этим справиться, если услышу, что все действительно кончено.
Просто хочу сказать, что вчера вечером он был жутко злой, слегка пожав плечами, сообщает Миа. Он как-то не очень об этом распространялся. Бо́льшую часть времени мы бродили по дому, и Ансель с Оливером обсуждали, что они смогут отремонтировать сами.
Будь все нормально, он позвонил бы, чтобы рассказать мне об этом. Нет, будь все нормально, я пошла бы с ним. Я по умолчанию была его все эти месяцы, а он был моим. Теперь же у меня нет не только секса с ним, но и его звонков.
Что, разве люди так не делают? обхватив кружку обеими руками, спрашиваю я. Разве они не отставляют в сторону отношения, пока не выровняется остальное?
Лола, это называется порвать, медленно говорит Харлоу.
Выходит, это глупый вопрос? Я чувствую себя уязвленной ее защищающей интонацией.
Она тут же раздраженно поднимает взгляд к потолку:
Мне непонятно, почему ты ему не сказала, что у тебя начинаются сумасшедшие рабочие недели и ты ему позвонишь, когда появится свободный вечер?
Потому что все мои способности выключаются, когда я располагаю таким вариантом, отвечаю я. Когда я с ним, я не хочу работать. А со мной никогда такого не случалось. И, прости, она должна быть на первом месте. Мое дело и было со мной раньше. Я не могу просто взять и все бросить, потому что стала с кем-то встречаться, а рабочая нагрузка стала почти неподъемной.
Прямо сейчас я вижу, что Харлоу снова хочет меня шлепнуть, но сдерживается. Она просто кивает и тянется через весь стол к моей руке.
После завтрака я отправляю смс Оливеру: «Как дела?» Но он не отвечает. На следующее утро я просто выключаю телефон, чтобы перестать его проверять. И перестать ждать.
Не высовываясь из своей пещеры до вечера среды, я наконец отправляюсь в Downtown Graffick. Дорога от моей квартиры до магазина выложена тысячами моих следов, а стоять у входной двери ощущается странно ностальгически. Меньше недели назад я выскочила из машины и прыгнула в объятия Оливера. Сейчас же меня подташнивает при мысли войти туда и вести себя как ни в чем не бывало.
В течение последних двух дней я начала чувствовать себя самой большой дурой на свете.