Я знаю, что даже среди нас Ким Чинсу подвергали особенно изощренным пыткам. Наверное, потому что в его внешности было что-то женственное.
Нет, в то время не говорили. Я об этом услышал лет десять спустя.
Они заставили его выложить член на стол и угрожали хлестать по нему деревянной линейкой. Рассказывали, что они оголили нижнюю часть его тела, связали сзади руки и бросили на газон рядом с тюрьмой, лицом вниз. Рассказывали, три часа, пока он лежал там, крупные муравьи кусали то, что между ног. Я слышал, после освобождения ему почти каждую ночь снились ужасы, связанные с насекомыми.
Раньше мы не были знакомы. Так, встречались мимоходом, виделись только в коридорах здания Управления провинции. Ким Чинсу в том, 1980-м году, поступил на первый курс университета, на щеках у него еще рос пушок. Его необыкновенно густые ресницы контрастировали с белокожим лицом. При каждом взгляде на него появлялось ощущение, что он очень быстро ходит. Возможно, так казалось из-за его длинных рук и ног, тонкой талии. Он помогал раненым, организовал учет тел погибших, добывал гробы, государственные флаги для проведения похорон В общем, насколько я знаю, он занимался такими делами.
По правде, мне и в голову не могло прийти, что этот товарищ останется с нами в последнюю ночь. Я считал его одним из тех студентов, которые предлагают собрать оружие и до прихода правительственных войск покинуть Управление провинции. Одним из тех, кто говорит, что жертвы не нужны, что ни один человек не должен погибнуть. Даже увидев его вечером в Управлении, все еще сомневался. Думал, он ускользнет до полуночи.
Наша команда из двенадцати человек, включая Ким Чинсу и меня, собралась на втором этаже в малом зале для заседаний. Решив, что собрались первый и последний раз, мы представились друг другу. Каждый коротко написал завещание, указал имя, адрес и, чтобы его можно было легко найти, положил в нагрудный карман рубашки. Правда, тогда мы не осознавали, что совсем скоро нас застанут врасплох. И только когда по рации стали поступать сообщения, что правительственные войска занимают центр города, мы напряглись, занервничали.
Было около полуночи, когда Ким Чинсу вызвали в коридор. Громкий голос командира гражданского ополчения, приказывающего вывести женщин из здания и проводить их до жилых кварталов, доносился и до нас. По моему предположению, наш командир выбрал именно Ким Чинсу и поручил ему это дело в надежде, что слабый и хрупкий на вид юноша не вернется назад. Помню, я подумал тогда, глядя на Ким Чинсу, с напряженным лицом выходящего из комнаты с оружием на плече: «Да, иди и не возвращайся».
Однако, вопреки моему ожиданию, не прошло и получаса, как он вернулся. Но теперь его лицо было другим, абсолютно расслабленным. Должно быть, уже не в силах справляться с навалившейся дремотой, он с почти закрытыми глазами приставил ружье к стене, подошел окну, где стоял диван из искусственной кожи, лег на бок и уснул. Я потряс его, пытаясь разбудить, но в ответ раздались слова, похожие на стон:
Извините, я только немного посплю.
И вот что странно: глядя на него, и другие, словно вдруг из них вышла вся энергия, тоже прислонились к стене. Сначала один, затем второй начали клевать носами. И я, почувствовав себя одиноким, сел у дивана, где лежал Ким Чинсу, и сжался в комок. Как это можно объяснить? В это время, когда нельзя было не то что дремать, когда у нас все нервы должны были быть напряжены до предела, когда требовалось собраться, призвав всю силу воли, в это самое время мы впали в дурманящий сон, забыв обо всем на свете.
Я проснулся, услышав, как осторожно открылась, а затем тихо закрылась дверь. Мальчик маленького роста не старше ученика средней школы, с ясным лицом и коротким ежиком волос, похожим на очищенный каштан, в какой-то момент оказался рядом, сел и прислонился к дивану.
Ты кто? спросил я глухим голосом Ты кто? Откуда пришел?
Плотно смыкая веки, мальчик ответил:
Очень хочется спать. Я только немножко посплю здесь, вместе с вами.
Услышав этот голос, Ким Чинсу, спавший, казалось, мертвым сном, вздрогнул и открыл глаза.
Почему ты здесь? спросил он взволнованно, схватив мальчика за руку. Я же велел тебе идти домой! Ты же ответил, что уйдешь! Почему не ушел?
Голос Ким Чинсу становился все громче.
Вообще, что ты собираешься здесь делать?
Я умею стрелять, сказал мальчик, запинаясь, не сердитесь на меня, пожалуйста.
От этой словесной перепалки вокруг раздались шорохи, люди проснулись. Не отпуская руку мальчика, Ким Чинсу сказал:
В подходящий момент ты должен сдаться. Понял? Повторяю: ты должен сдаться. Подними руки и выходи. Они не должны убить ребенка, выходящего с поднятыми руками.
В том году мне исполнилось двадцать два года, я отслужил в армии и восстановился в университете. Мне, студенту, который поставил себе цель в жизни после получения диплома учить детей в начальной школе, на собрании в малом зале заседаний поручили руководить группой вооруженных людей. Это говорит о том, что оставшиеся в Управлении провинции в ту ночь представляли собой просто толпу необразованных молодых людей.
Большинство в нашей группе составляли несовершеннолетние. Среди них оказался даже один ученик вечерней школы, который не мог поверить, что если зарядить оружие и нажать на спусковой крючок, то пуля и правда вылетит, поэтому он вышел во внутренний двор, выстрелил в небо и вернулся назад. Именно эти подростки нарушили приказ руководства об отправке домой всех, кто младше девятнадцати лет. Их стремление бороться было очень упорным, поэтому на то, чтобы убедить этих семнадцатилетних уйти домой, требовалось много времени и усилий.
План действий, полученный мной от командира гражданского ополчения, нельзя было даже назвать реальной тактикой. Предположительное время подхода правительственных войск к Управлению было два часа ночи, и с часу тридцати мы находились в коридоре. Каждый взрослый занял позицию окно. Несовершеннолетним велели лежать между окнами наготове, и, если в человека рядом попадет пуля, он должен был его заменить. Какие приказы получили другие группы, насколько те планы были реалистичными, я не знаю. С самого начала командир сказал, что наша цель выстоять. Только до того часа, как рассветет. Только до того, как тысячи граждан соберутся на площади перед фонтаном.
Наверное, сейчас это звучит глупо, но тогда половина из нас поверила ему. Мы думали: «Конечно, мы можем умереть, но ведь можем и выжить. Наверное, мы проиграем, но ведь можем и выстоять, кто знает?». Не только я, но и большинство из группы, особенно те, кто был моложе, надеялись на лучший исход. Мы не знали о том, что накануне состоялась встреча иностранных журналистов с представителем главы штаба гражданского ополчения. Оказывается, он сказал, что мы, несомненно, потерпим поражение. Что, несомненно, умрем и что не боимся смерти. Если честно, у меня таких беспристрастных убеждений не было.
Наверное, сейчас это звучит глупо, но тогда половина из нас поверила ему. Мы думали: «Конечно, мы можем умереть, но ведь можем и выжить. Наверное, мы проиграем, но ведь можем и выстоять, кто знает?». Не только я, но и большинство из группы, особенно те, кто был моложе, надеялись на лучший исход. Мы не знали о том, что накануне состоялась встреча иностранных журналистов с представителем главы штаба гражданского ополчения. Оказывается, он сказал, что мы, несомненно, потерпим поражение. Что, несомненно, умрем и что не боимся смерти. Если честно, у меня таких беспристрастных убеждений не было.
О том, что думал об этом Ким Чинсу, я не мог знать. Уйдя с женщинами из здания, он все равно вернулся назад, даже предполагая, что может быть убит. Почему он вернулся? Думал ли он как я, что может умереть, но может и выжить? Или какой-то оптимизм оставался в нем и он надеялся, что удастся продержаться до утра, и тогда всю жизнь можно будет без стыда смотреть людям в глаза?
Я не мог не знать, что у военных было подавляющее преимущество. Только вот что интересно: и на меня давило нечто мощное, сопоставимое с их силой.
Совесть.
Да, совесть.
Это самое страшное, что есть на свете.
В тот день, когда я вместе с сотнями тысяч демонстрантов стоял перед дулами оружий, когда в первом ряду колонны катили тележку с телами убитых юношей, я удивился, неожиданно обнаружив внутри себя нечто чистое. Я помню эти ощущения: ощущение, что во мне нет больше страха, ощущение, что я готов умереть прямо сейчас, сию минуту, яркое ощущение, что кровь сотен тысяч людей сливается в огромный кровеносный сосуд. Я чувствовал пульс наполненного высоким смыслом самого огромного и грандиозного на свете сердца, которое билось, питаемое этим кровеносным сосудом. Я отчаянно ощущал, что стал частичкой этого сердца.
Было около часа пополудни, когда военные открыли огонь в такт государственному гимну, который раздавался из громкоговорителя, установленного перед Управлением провинции. Я находился в средних рядах демонстрантов и, когда услышал выстрелы, тут же бросился бежать. Самое огромное и грандиозное на свете сердце раскололось на мелкие кусочки, и эти кусочки рассыпались во все стороны. Выстрелы раздавались не только на площади. На каждом высотном здании были распределены снайперы. Я все бежал, а вокруг то слева, то справа, то спереди на землю бессильно валились люди. Остановился я только тогда, когда понял, что площадь осталась далеко позади. Казалось, легкие разорвутся от бешеного дыхания. Все лицо было мокрое от пота и слез. Я уселся на ступеньке перед входом в магазин, жалюзи которого были опущены.
Посреди улицы собрались несколько мужчин, более крепких, чем я, и было слышно, как кто-то предлагает пойти в Центр подготовки резервных войск и захватить оружие. «Если ничего не делать, мы все умрем. Они всех нас перебьют. В нашем районе десантники даже к кому-то в дома вломились. Я от страха спал с кухонным ножом под подушкой. Это же смешно, у них же ружья. Они средь бела дня вот так запросто несколько сотен людей уложили наповал!»
Я сидел на этой ступеньке и размышлял до тех пор, пока на грузовике не подъехал один из этих мужчин. В голове крутились вопросы: смогу ли я взять в руки оружие? Смогу ли нажать на спусковой крючок и выстрелить в живого человека? Возникали и другие мысли, например, о том, что военные, имеющие несколько тысяч оружий, могут убить несколько сот тысяч людей, или о том, как люди падают, когда пуля пробивает их тело, а затем эти теплые тела становятся холодными.