Мы спросили, что происходит с беженцами, попавшими в руки нигерийцев. У генерала Оджукву шутки не нашлось. Он глухим тоном объяснил, что мужчин, женщин и детей разделили на три группы и увели.
Вы не хуже меня понимаете, добавил генерал, что случилось потом. Он сделал паузу, а затем промолвил: С мужчинами, женщинами и детьми.
Нам дали отдельные комнаты с душем в бывшем помещении учительского колледжа в Оверри, столице Биафры. Город был сначала захвачен нигерийцами, затем освобожден биафрианцами, и это была их единственная крупная победа в войне.
Нас отвезли в тренировочный лагерь на окраине Оверри. У солдат не было настоящих боеприпасов. Во время тренировочных атак пехотинцы кричали: «Бах!» А пулеметчики в ответ: «Тра-та-та-та-та!»
Офицер, который водил нас по разным местам, также выпускник Сандхерста, заметил:
Не было бы никаких проблем, если бы не бензин.
Он говорил об обширных запасах нефти, находившихся у нас под ногами.
Я спросил его, кому принадлежит нефть, и ждал, что он гордо сообщит, что она является собственностью народа Биафры.
Мы ее не национализировали, ответил офицер. Она все еще в собственности «Бритиш петролеум» и «Шелл».
В его голосе не звучало ни ожесточенности, ни злобы. Я вообще не встречал ожесточенных или злобных биафрианцев.
Генерал Оджукву дал нам ключ к пониманию того, почему биафрианцы были способны так долго нести такие тяготы и не ожесточились. Им всем присуща эмоциональная и духовная сила, чувство принадлежности к огромной семье. Мы попросили генерала рассказать нам о своей семье, и он ответил, что в его семье три тысячи человек и он каждого знает в лицо, по имени, знает, что о нем думают и говорят другие.
Более типичная биафрианская семья может состоять из нескольких сотен человек. Кроме того, в стране не было сиротских домов, домов престарелых, не было никакой нужды в общественной благотворительности. А в самом начале войны никто не имел даже представления о том, что нужно делать с беженцами. Семьи сами заботились о всех совершенно естественным образом.
Семьи были укоренены в земле. Не было биафрианца каким бы бедным он ни являлся, чтобы у него не было огорода.
Чудесно!
Семьи часто собирались и мужчины, и женщины, чтобы осудить семейные дела и проголосовать за то или иное решение. Когда началась война, воинскую повинность не ввели. Сами семьи решали, кто пойдет воевать.
В более счастливые времена семьи голосовали по поводу того, кто отправится в колледж, что и где будет изучать. Решив, сбрасывались на одежду, проезд и обучение. Первым человеком, чье обучение в колледже полностью оплатила семья, был врач, получивший степень доктора в 1938 году. С той поры стремление к высшему образованию в любых его формах стало настоящей манией.
Эта мания, не исключено, и явилась причиной гибели Биафры в не меньшей степени, чем наличие в ее землях нефтяных запасов. Когда в 1960 году Нигерия стала независимым государством, сформированным на основе двух бывших британских колоний, Биафра была его частью, и биафрианцы получили лучшие должности в промышленности, в государственных структурах, в больницах и школах именно потому, что они были так хорошо образованны.
И за это их ненавидели лютой, животной ненавистью.
Поначалу в Оверри было спокойно. Не скоро мы поняли падет не только Оверри, но вся Биафра. Когда мы приехали, правительственные учреждения поблизости уже готовились к эвакуации. Я узнал для себя кое-что новое: столицы могут погибать молча.
Никто нас не предупреждал. Все, с кем мы говорили, улыбались. И улыбка, которую мы видели чаще всего, принадлежала мистеру Б. Н. Уначукву, начальнику отдела протокола Министерства иностранных дел. Только подумайте: к концу войны у Биафры осталось так мало союзников и сочувствующих, что начальнику протокола не оставалось ничего, кроме как добиваться расположения пары романистов да преподавателя английской литературы.
Он составил список наших встреч с министрами, писателями и деятелями сферы образования. Каждое утро присылал нам машину с водителем и гидом. Вскоре мы заметили: с каждым днем его улыбка становилась все более печальной.
В пятый день нашего пребывания в Биафре не было ни доктора Уначукву, ни шофера, ни гида. Мы ждали и ждали на крыльце. Потом подошел Чинуа Ачебе, молодой романист. Мы спросили, есть ли какие новости. Он ответил, что больше не слушает новостные программы. Ачебе не улыбался, прислушиваясь к чему-то меланхоличному, может, даже прекрасному, но далеко-далеко.
У меня есть роман Ачебе «Все распадается» с автографом автора.
Я бы пригласил вас к себе домой, произнес он, но у нас ничего нет.
Мимо проехал грузовик с офисной мебелью. У всех грузовиков в Биафре на борту написаны их имена. У этого краской было выведено: «Медленная ярость».
Но ведь должны быть какие-нибудь новости! настаивал я.
Новости? эхом отозвался Ачебе. Подумал, потом сказал мечтательно: Только что за тюремной стеной нашли массовое захоронение.
Ходили слухи, объяснил он, что нигерийцы расстреляли много горожан, когда Оверри находился в их руках. Теперь могилы отыскали.
Могилы, промолвил Чинуа Ачебе. Могилы ему были явно неинтересны.
Что вы сейчас пишете? спросила Мириам.
Пишу? переспросил он. Было очевидно, что он не пишет ничего. Просто ожидает конца.
Заупокойную мессу на ибо, ответил Ачебе.
Ибо был его родным языком.
Подошла хорошенькая девушка Розмари Эгонзу Эзирим. Она была зоологом и работала над проектом снабжения рыбных ферм проточной водой.
Проект временно закрыли, сообщила она, поэтому я сочиняю стихи.
Все проекты временно закрыты, отозвался Чинуа, поэтому мы все пишем стихи.
Остановился Леонард Холл из «Манчестер гардиан». Он сказал:
Больше всего судьба Биафры напоминает судьбу евреев в Варшавском гетто.
Он был прав. Евреи из Варшавы понимали, что их убьют, что бы они ни сделали, а потому предпочли умереть сражаясь.
Биафрианцы продолжали говорить внешнему миру, что нигерийцы хотят их всех убить, но на внешний мир эти слова впечатления не производили.
Трудно доказать факт геноцида, заметил Холл. Если кто-то из биафрианцев выживет, значит, геноцида не было. Если не выживет никто, кто станет жаловаться?
Подошел мужчина из беженцев, с протянутой рукой, потирая другой рукой живот. Закатил глаза.
Еды нет, сказали мы.
Потом совершенно здорового вида девушка предложила нам кварту меда за три фунта. Как я уже писал, основу экономики здесь составляло свободное предпринимательство.
День получился лениво-неторопливым.
Мы спросили Розмари о круглом ярко-оранжевом значке, который она носила.
Это «Дочери Биафры», объяснила Розмари. Вставай! Вперед!
В центре значка была изображена винтовка.
Розмари добавила, что «Дочери Биафры» разными доступными способами поддерживают войска, ухаживают за ранеными, иногда участвуют в партизанской войне.
Когда есть возможность, мы идем на передний край. Приносим мужчинам маленькие подарки. Если они плохо воюют, мы их ругаем, и они обещают исправиться. Мы говорим им они узнают, когда дела будут обстоять действительно плохо, потому что тогда в окопы явятся женщины. Женщины сильнее и отважнее мужчин.
Может, так оно и есть.
Чинуа, что вам прислать, когда мы вернемся домой? спросил Вэнс.
Книги, ответил тот.
Розмари, обратился я к девушке, а где вы живете?
В общежитии, недалеко отсюда. Хотите посмотреть?
И мы с Вэнсом отправились к ней. По пути остановились посмотреть на корт для сквоша, сделанный из бетонных блоков без сомнения, еще в колониальные времена. Стены корта огнем бронебойных снарядов были превращены в швейцарский сыр. У дверей стояла маленькая девочка, без одежды, с рыжими волосами. Она выглядела сонной, и свет резал ей глаза.
Здравствуй, отец! сказала она.
Похоже, весь Оверри вышел на прогулку люди шагали по обеим сторонам улицы в колонну по одному. Колонны двигались по кругу навстречу друг другу. Большинству из нас пойти было некуда. Мы были полным тревоги центром точки на карте; точка эта называлась Биафрой и с каждым днем становилась все меньше.
Мы прошли мимо ряда чистеньких бунгало. Здесь жили чиновники правительства. Возле каждого дома стояла машина «Фольксваген», «Опель», «Пежо». Машины были частными. Бензина было вдоволь, потому что биафрианцы построили в джунглях небольшие, но эффективные нефтеперерабатывающие заводики. С аккумуляторами, правда, возникали проблемы, а потому большинство частных автомобилей заводили, толкая.
Снаружи одного из бунгало стоял «Опель Универсал» с полным багажником пакетов, а также кроватью и детской коляской на крыше кузова. Хозяин проверял, надежны ли завязанные им узлы, его жена стояла рядом с ребенком на руках. Люди собирались в семейную поездку. Поездку в никуда.
Мы их подтолкнули.
Солдат приветствовал нас с Вэнсом салютом и сияющей улыбкой.
Comment ёca va? сказал он, приняв нас почему-то за французов. Как французы, мы ему нравились. Франция прислала в Биафру кое-какое оружие. То же сделали Родезия и Южная Африка, а также, думаю, Израиль.
Мы примем помощь от любого, заявил генерал Оджукву, и не важно, как они объясняют свою помощь. Как бы вы поступили в нашем случае?
Розмари жила в общежитии, в комнате двенадцать на двенадцать футов, с пятью младшими сестрами и братьями, которые приехали навестить ее на Рождество. Сама Розмари и ее семнадцатилетняя сестра спали на кровати. Остальные расположились на полу, на матах. Всем было хорошо. Еды было вдоволь. На подоконнике было сложено около двадцати фунтов батата. Чтобы жарить его, имелась кварта пальмового масла.
Пальмовое масло, так уж получилось, было одним из двух видов ресурсов, которые много лет назад побудили белого человека колонизировать эти места. Другой ресурс был еще более ценен, чем пальмовое масло. Это рабы.
Подумайте только: рабы.
Мы спросили сестру Розмари, сколько времени она тратит на свою прическу и помогает ли ей в этом кто-нибудь. На голове у нее было четырнадцать косичек, торчащих в разные стороны. Но не только это: голову ее крестообразно пересекали выбритые полоски, которые формировали ромбы вокруг мест, откуда торчали косички. Голова представляла собой сложную конструкцию как русское пасхальное яйцо.