Унвер покачал головой.
Не золото и не лошади. Мы получим взамен за человека, которого они так ценят, соглашения. Договоры. Мы заставим их подтвердить, что все земли, находящиеся ниже Амстреи, принадлежат нам.
Теперь несколько танов отреагировали с откровенным смятением, и Фремур перехватил взгляд Одобрега, которым тот предупреждал, что нужно приготовиться к худшему.
Мы заключали договоры после последней войны! вскричал Анбальт. Наббан нарушил все!
Но не Верховный Престол, сказал Унвер. Король и королева держат свое слово. Он рассмеялся, но Фремур видел, что в нем клокочет гнев. Вы ведете себя как глупцы! Не думайте, что я верю, будто Эркинланд навсегда оставит нас в покое. Рано или поздно им потребуются новые земли, захочет того Верховный Престол или нет, обитатели каменных городов Эркинланда придут к нам. Но это даст нам время, необходимое для того, чтобы научиться с ними сражаться. И, пока у нас будет мир с Верховным Престолом, мы поведем войну против подлого Наббана, который думает, что ему удастся забирать наши земли без борьбы. Неужели вы хотите воевать одновременно на севере и на юге? Или предпочтете сначала сразиться с нашими главными врагами сейчас, а с северным противником разобраться позже?
Закончив свою речь, Унвер дал танам возможность обсудить ее между собой, а сам просто сидел и смотрел вдаль. Солнце уже почти село, но его свет еще оставался на западном горизонте, словно кровь, стекающая в воду.
Вот мое слово, наконец заговорил он, и бородатые воины замолчали, глядя на него с суеверным благоговением. Фремур видел, что Унвер сумел сделать больше, чем просто убедить, он заставил их думать. С этого часа любая вражда между кланами прекращается. Тех, кто не сможет разрешить свои споры мирно, приводите ко мне ко всем нам, и мы достигнем согласия. Мы больше не станем тратить силы на войну между собой.
Но куда нам их приводить? спросил Этвин. Ты будешь править нами из лагеря Журавлей на юге, шан Унвер, или из лагеря Жеребцов на севере?
Я останусь здесь, ответил Унвер спокойно, и всем стало очевидно, что он уже давно принял решение. Его слова снова вызвали волнение среди танов. Это священное место для всех нас. Именно здесь духи выбрали меня. К тому же тут находится центр всех наших земель и я не стану править как воин из Высоких тритингов или каких-то других, но как шан, и Холмы Духов станут землей моего клана, а Молчун будет средоточием власти.
Я слышу, как духи говорят твоим голосом, торжественно объявил Вольфраг.
А я слышу, как голод рычит в моем желудке, сказал Унвер.
Высокий шаман выглядел оскорбленным, но таны засмеялись.
Пойдем, в моем лагере есть еда для всех устроим настоящий пир, сказал Унвер. Моя мать сама следила за приготовлениями, и, если вы думаете, что я опасный враг, тогда вам лучше по достоинству оценить ее гостеприимство. Давайте спустимся с холма и отпразднуем новый день в луговых землях. Он встал на ноги с такой легкостью, что никто, кроме Фремура, не поверил бы, что ему было трудно подняться по склону горы час назад.
Таны, ждавшие его как мужчины, с которыми он не расплатился по долгам за игру в кости, теперь старались оказаться поближе к нему каждый хотел идти рядом с шаном.
Фремур не возражал против того, чтобы уступить им свое место. Он переместился в заднюю часть толпы, пока они шли вниз по древней тропе к тому месту, где привязали лошадей. Он следовал за Унвером с самого начала и ему ничего не требовалось доказывать, но теперь кто-то всегда будет должен прикрывать шану спину.
У Эолейра имелся только один источник света в тесном фургоне, маленькая масляная лампа, но читать ему было нечего, так что это значения не имело.
Две недели, проведенные им в качестве пленника в лагере Унвера, тянулись очень медленно. Он написал письма сестре в Над-Муллах и Инавен в Эрнисдарк тщательно избегая всего, что могло вызвать подозрения короля Хью, но отправить письма, конечно, не мог. Они дожидались своего часа в его кошеле, и, если все пойдет так, как он рассчитывал, то довольно скоро он сможет сам передать их королевской почте Верховного Престола.
Снаружи быстро темнело тот кусочек внешнего мира, который он видел в окно, стал цвета спелого винограда, и Эолейр уже ждал вечерней трапезы, когда снаружи послышался шум, ворчание и даже, как ему показалось, крик боли. Он подошел к запертой на засов двери и выглянул наружу, но увидел лишь траву и далекую ограду загона. Он вернулся и сел на стул, когда что-то сильно ударило в фургон, рядом с дверью, заставив его вздрогнуть от неожиданности.
Он повернулся, ожидая, что она откроется, но ничего не произошло. Эолейр снова встал и тихо подошел к окошку, в котором внезапно появилось бородатое лицо, забрызганное кровью и искаженное гримасой Эолейр даже споткнулся и едва не упал. Некоторое время оно прижималось к прутьям решетки потом глаза закатились, остались только полумесяцы белков, а потом исчезло.
Эолейр смотрел на дверь, чувствуя, как сердце отчаянно бьется в груди, но тут в зарешеченном окне появился еще кто-то, но он не смог толком разглядеть кто. Дверь распахнулась, раб по имени Лысоголовый шагнул в фургон и закрыл ее за собой. Когда он шел к Эолейру, на него упал свет лампы, и граф увидел безволосое лицо и одежду из мешковины, забрызганную кровью.
Что происходит? спросил Эолейр, которому совсем не понравилось выражение лица Лысоголового и его рот, искаженный странной усмешкой. Чье лицо я видел в окне двери?
Одного из стражников. Лысоголовый держал в руке большой охотничий нож, длиной в пол-локтя и испачканный кровью. Я выпустил кишки первому еще прежде, чем он понял, что происходит, второй оказал сопротивление, но я сумел перерезать ему горло. Они забыли, что Гездан совсем недавно стал рабом. Прежде я был воином. Его улыбка стала еще шире. И я все еще воин. Они могут рассказать это другим мужчинам, которых я прикончил и отправил в иные миры.
У Эолейра не оставалось места для маневра. Он отступал назад, пока не оказался у дальней части фургона, рядом с узкой койкой (на которой сидел стульев в его темнице не было) и где на полке стояла маленькая масляная лампа.
Гездан? Значит, так тебя зовут на самом деле?
Это не имеет значения, сказал окровавленный тритинг. Во всяком случае для тебя, эрнистирец. Ты можешь называть меня, как захочешь когда окажешься на другой стороне. Лысоголовый выставил перед собой нож.
Эолейр мог защищаться только голыми руками.
«Если ты помнишь хоть что-то с тех пор, как забирал чужие жизни, сказал себе Эолейр, то главное, не бояться».
Он подумал о том, чтобы бросить в своего врага лампу в расчете, что масло окажется достаточно горячим и причинит ему вред, но уже спустились сумерки, и мысль о том, чтобы драться с вооруженным противником в темноте, показалась ему не слишком привлекательной. Поэтому Эолейр попытался отыскать хоть что-то, но из фургона вынесли почти все, чтобы сделать из него тюрьму, и ему удалось схватить лишь тонкое одеяло. Он намотал его на руку, и в тот момент, когда Лысоголовый сделал выпад, выставил ее перед собой. Лезвие сразу разрезало одеяло, и Эолейр почувствовал холодный ожог на коже, но ему удалось закрыть тело от ножа. Однако он понимал, что не сможет защищаться долго Лысоголовый был моложе и сильнее.
Он подумал о том, чтобы бросить в своего врага лампу в расчете, что масло окажется достаточно горячим и причинит ему вред, но уже спустились сумерки, и мысль о том, чтобы драться с вооруженным противником в темноте, показалась ему не слишком привлекательной. Поэтому Эолейр попытался отыскать хоть что-то, но из фургона вынесли почти все, чтобы сделать из него тюрьму, и ему удалось схватить лишь тонкое одеяло. Он намотал его на руку, и в тот момент, когда Лысоголовый сделал выпад, выставил ее перед собой. Лезвие сразу разрезало одеяло, и Эолейр почувствовал холодный ожог на коже, но ему удалось закрыть тело от ножа. Однако он понимал, что не сможет защищаться долго Лысоголовый был моложе и сильнее.
Зачем ты это делаешь? крикнул Эолейр, который рассчитывал отвлечь противника, ответ его не слишком интересовал, потому что в глазах Гездана горел огонь безумия. Я не сделал тебе ничего плохого. Ему удалось ногой отодвинуть койку от стены, и она оказалась между ними. Унвер тебя убьет, если ты причинишь мне вред.
Меня здесь не будет, и полукровка до меня не доберется. Лысоголовый сделал ленивый выпад в лицо Эолейра. Но, когда ты умрешь, твой король возложит вину на него и начнет войну. Обитатели каменных городов придут, чтобы отомстить за тебя, и тогда Унвер и его лишенные матери последователи умрут.
Эолейр видел, что из руки у него сочится кровь, сильно толкнул кровать в колени врага, заставив того сделать неловкий шаг назад, но он все еще оставался в ловушке у стены, а Лысоголовый быстро восстановил равновесие.
Одна из женщин оставила метлу в углу, когда убирала в фургоне, и, хотя назвать палку с прутьями оружием было нельзя, Эолейр схватил ее и ткнул в глаза Лысоголового, рассчитывая, что сможет ошеломить его и выскочить из фургона. Но тритинг оказался опытным бойцом и догадался о намерениях Эолейра; он просто шагнул в сторону и закрыл ему путь к спасению.
Достаточно, сказал Лысоголовый. Хватит играть. Ты тратишь мое время, старик. Он наклонился, схватил койку и швырнул ее в Эолейра, одна из ножек ударила его в челюсть, он упал на спину, и койка свалилась на него сверху.
«Небесный Бриниох, прости своего заблудшего сына», только и успел подумать Эолейр.
Ошеломленный ударом в лицо, Эолейр услышал грохот и подумал, что Лысоголовый ногой отбросил кровать в сторону, но быстро сообразил, что все еще находится под ней. А когда смертельный удар так и не последовал, он попытался выбраться наружу, ожидая, что нож вот-вот вонзится в его тело. Когда Эолейр наконец освободился, он увидел, что Лысоголовый больше на него не смотрит. Дверь фургона была распахнута, слабый огонек освещал фургон, и его пламя колебалось под порывами ветра.
Ради Бога, сказал кто-то, у Лысого только нож. Ольверис, кинь ему свой меч.
Еще один человек поднялся по ступенькам в фургон, и Эолейр обнаружил, что его второй спаситель на голову выше первого.
Иди и трахни себя, Астриан. Он увидел, что Эолейр скорчился на полу рядом с перевернутой койкой. Мои извинения, граф. Фатюстит, Астриан. Я не стану отдавать едоку травы свой меч.
Ну, тогда придется обойтись ножами, со вздохом сказал более низкий мужчина, убрал в ножны меч и вытащил из рукава длинный кинжал.