Благоразумие, конечно, есть бодрствование разумной в нас силы, как безумие и неразумие, без сомнения, есть опьянение этой силы, производимое страстями, и оно, подобно некоему облаку, находит, сгущается, омрачает разум и не дозволяет ему видеть, что должно; посему здравое состояние разумной силы именуется благоразумием. Но и целомудрием называем также свободу от страстей. [Col. 648] Когда разумная сила приобрела здравый и правильный образ мыслей, тогда страсти ослабевают, опадают, рассеиваются, воспламенение их прекращается и возница ум несется чинно на конях69. Посему благочиние страстей и здравие возницы [ума] именуем целомудрием. Мужеством же называем справедливое движение раздражительной силы, равно как дерзостью движение несправедливое и беспорядочное. И справедливостью называем правдивое владычество души и соразмерность подвластных ей страстей, потому что приведение в гармоничную стройность сил вожделевательной и раздражительной с силою разумною и их взаимное благорастворение способствует нам к приобретению справедливости70. Итак, поскольку узнали мы, сколько частей у добродетели и каковы знание и силы каждой, то рассмотрим еще, как желающему можно преуспевать в них: употребив ли содейственником богатство или в помощники взяв бедность?
Но богатство при множестве мятежей, заботах всякого рода, тысячах разных треволнений оказывается предателем, а не помощником добродетели. Ибо как преуспевать в целомудрии тому, кто непрестанно служит чреву, предан пиршествам, готовит угощения, озабочен устроением лож и столов, у кого не выходят из ума хлебники, повара, пирожники, благовоние вин, стаканы, чаши, всякого рода сосуды и разные припасы? Кто с жадностью пьет нерастворенное вино, сверх меры обременяет чрево, угашает в себе последнюю искру разумной силы, дает всегда новую пищу пламени страстей, как можно более разжигает в себе непотребное сластолюбие, до высшей степени возбуждает свою раздражительность на прислуживающих, тот властителя страстей делает рабом их, владыку обращает в служителя чреву, принявшего от Творца право господства над жизнью низводит в невольники вожделения, князя отдает в плен подданным, делает так, что возницу кони влекут по земле, кормчий не держится уже за руль, не правит всей ладьей, но предает ее треволнениям страстей, заливающим и потопляющим ладью. Такой человек, конечно, не только лишен благоразумия, но даже предан всякому непотребству, не только не имеет мужества, но стал уже невольником враждебных страстей. И нужно ли говорить о справедливости, если сами противники согласны в том, что желающий все большего и большего стяжания не хочет и знать различия между правдой и неправдой, а, напротив того, у таковых все беспорядочно, неопределенно и безразлично? Посему и тем, которые до крайности любят спорить, нетрудно узнать из сказанного, что употребляющим в содейственники богатство нелегко преуспевать в добродетели. А что бедность содействует любомудрию и без нее человеку невозможно преуспевать в совершеннейшей добродетели, сие узнаем немедленно.
Во-первых, недостаток в необходимом принуждает страсти подчиняться разумной силе, [Col. 649] не дозволяет им воспламеняться и вставать на дыбы против возницы, как бывает это у роскошествующих и чревоугодников. А потом душа, избавленная от излишнего бремени, свободная от внешних мятежей, наслаждающаяся всяким безмолвием и тишиною, углубленная сама в себя, усматривает собственное свое достоинство, познает и рабский характер подвластных ей страстей и, пользуясь правом владычества, подвластным ей предписывает благочиние, а беспорядок того или другого из них наказывает через них же самих: то пламенеющей раздражительности противопоставляет вожделение и уступчивостью последнего ослабляет стремительность первого, то эту же распорядительность в наказании обращает и на вожделение и бичом раздражительности сокращает его дальнейшее стремление. Разумной силе в приведении страстей в благочиние содействуют также труды. Ибо нужда скудости возбуждает к трудолюбию и недостаток необходимого приводит к трудам, а обременительность трудов, ослабляя страсти, не дозволяет им воспламеняться, истощая то, что питает их.
Почему же коснеешь в неблагодарности, видя сочетание нищеты с праведными, и клевещешь на это орудие добродетели, поступая подобно тому, кто хвалит в доме седалища, скамьи, ложе, двери и красоту зданий, смеется же над орудиями строителя и плотника, порицает топор, сверло и все прочее, чем делается каждая вещь в доме? А о том, что преуспевать в добродетели гораздо удобнее при бедности, нежели при богатстве, свидетельствуют сами питомцы нечестия, свидетельствуют и у эллинов бывшие любителями мудрости и единственным наставником имевшие закон естественный. Ибо все они при нищете преуспевали в нравственной добродетели, и притом не слыхав еще Божиих словес, ясно взывающих: кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником (Лк. 14:33). Однако же им и естества достаточно было к научению, потому что Божие слово не новые преподает уроки, но напоминает законы естественные, и те самые письмена природы, которые по нерадению людей испортило время, Творец природы начертывает снова через Своих проповедников. Посему если и Сократ, и Диоген, и Анаксарх71, и подобные им, возлюбив приобретение нравственной добродетели, отвергли приобретение богатства и нищету приняли в содейственники благого приобретения, и поступили так, будучи слепы, чтобы разглядеть истину учений, не ожидая Царствия Небесного, не зная в точности действительного блага, то почему же ты, возлюбленный, обвиняешь нищету, при которой поприще добродетели протекает удобно, путь неровный и трудный для совершающих его делается ровным и легким? [Col. 652]
Во-первых, недостаток в необходимом принуждает страсти подчиняться разумной силе, [Col. 649] не дозволяет им воспламеняться и вставать на дыбы против возницы, как бывает это у роскошествующих и чревоугодников. А потом душа, избавленная от излишнего бремени, свободная от внешних мятежей, наслаждающаяся всяким безмолвием и тишиною, углубленная сама в себя, усматривает собственное свое достоинство, познает и рабский характер подвластных ей страстей и, пользуясь правом владычества, подвластным ей предписывает благочиние, а беспорядок того или другого из них наказывает через них же самих: то пламенеющей раздражительности противопоставляет вожделение и уступчивостью последнего ослабляет стремительность первого, то эту же распорядительность в наказании обращает и на вожделение и бичом раздражительности сокращает его дальнейшее стремление. Разумной силе в приведении страстей в благочиние содействуют также труды. Ибо нужда скудости возбуждает к трудолюбию и недостаток необходимого приводит к трудам, а обременительность трудов, ослабляя страсти, не дозволяет им воспламеняться, истощая то, что питает их.
Почему же коснеешь в неблагодарности, видя сочетание нищеты с праведными, и клевещешь на это орудие добродетели, поступая подобно тому, кто хвалит в доме седалища, скамьи, ложе, двери и красоту зданий, смеется же над орудиями строителя и плотника, порицает топор, сверло и все прочее, чем делается каждая вещь в доме? А о том, что преуспевать в добродетели гораздо удобнее при бедности, нежели при богатстве, свидетельствуют сами питомцы нечестия, свидетельствуют и у эллинов бывшие любителями мудрости и единственным наставником имевшие закон естественный. Ибо все они при нищете преуспевали в нравственной добродетели, и притом не слыхав еще Божиих словес, ясно взывающих: кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником (Лк. 14:33). Однако же им и естества достаточно было к научению, потому что Божие слово не новые преподает уроки, но напоминает законы естественные, и те самые письмена природы, которые по нерадению людей испортило время, Творец природы начертывает снова через Своих проповедников. Посему если и Сократ, и Диоген, и Анаксарх71, и подобные им, возлюбив приобретение нравственной добродетели, отвергли приобретение богатства и нищету приняли в содейственники благого приобретения, и поступили так, будучи слепы, чтобы разглядеть истину учений, не ожидая Царствия Небесного, не зная в точности действительного блага, то почему же ты, возлюбленный, обвиняешь нищету, при которой поприще добродетели протекает удобно, путь неровный и трудный для совершающих его делается ровным и легким? [Col. 652]
И говорим это, не богатство осуждая, не злом врачуя зло. Ибо если богатство худо, то хула падает на Давшего его. Напротив того, говорим, что богатство и бедность Самим Творцом предлагаются людям, как некие вещества или орудия, и люди, имея их, как художники, могут или изваять образ добродетели, или слепить кумир порока. Но при богатстве едва ли кто и несколько членов добродетели изваяет во всей красоте, а при бедности многие могут произвести целый образ. Поэтому не будем осмеивать бедность, эту мать добродетели, и клеветать на богатство, но станем обвинять не пользующихся им как должно. И железо дано людям как содейственник при строительстве дома, в земледелии, мореходстве и как помощник в других искусствах, нужных для жизни. Но с неистовством нападающие друг на друга не дают железу служить только для необходимых потребностей, а употребляют его для убийства друг друга. Однако не железо обвиняем за это, но осуждаем злобу употребляющих его во зло. Так и вино дано людям для веселия, а не для того, чтобы безумие овладело сердцем, но любящие неумеренность и предавшиеся пьянству сего родителя веселия делают отцом безумия. И мы, произнося справедливый приговор, употребляющих Божий дар во зло называем винопийцами, пьяницами, людьми дурными, а в вине видим Богоданный дар. Так будем судить и о богатстве, и о пользующихся богатством: первое освободим от обвинения, а последних, если будут справедливыми его распорядителями, увенчаем великими похвалами, а если, извратив порядок, окажутся рабами богатства, исполняющими всякое его повеление и услуживающими во всяком дурном деле, то вынесем им приговор, обвиняющий в худом поведении, потому что поставленные властелинами нарушили право владычества и господство променяли на рабство72.
Но, может быть, равным образом, иной из умеющих только делать возражения на хорошо сказанное спросит: почему Творец богатство даровал не всякому человеку, но одним определил жить в богатстве, а другим дал в удел бедность и жизнь сделал исполненною великого неравенства? Но и мы охотно спросим возражающего: почему Создавший телесные члены не всем назначил одну и ту же деятельность, но глазам поручил различение цветов и очертаний, слуху дал способность различать голоса и звуки, ноздрям ощущать запахи и отличать зловонное от приятного, языку судить о качестве вкусов, знать различие сладкого, кислого, пряного, горького, жирного, ногам дал силу ходить, рукам силу производить всякого рода работы, чрево сделал приемником пищи, [Col. 653] печень местом ее очищения, голову сокровищницей мозгов, сердце источником теплоты, в трахеях заключил дыхание и кровеносные сосуды сделал проводниками крови каждый член предназначил для особой деятельности? Все поименованные члены и те, о которых умолчано, служат к совершенству единого тела; впрочем, каждому вверено нечто особое, хотя служит он и делу общему. Глаз служит путеводителем ногам, указывает, где гладко, и отвращает от мест неровных, но его самого носят ноги. Ухо, принимая в себя звуки, возбуждает глаз к зрению и посредством зрения открывает причину, производящую звук. И сказанное нами да будет подтверждено апостольским свидетельством: Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны. Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее, и которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения (1 Кор. 12:2123). И никто, если не совершенно расстроен в уме, никогда не огорчался, видя различную деятельность в членах. Напротив того, всякий любит Творца и удивляется Ему, что так премудро отличил каждый член, уделил каждому приличную потребность, частную пользу сделал общею, потому что не одно зрение наслаждается видимым, не одно ухо слышимым, не одни уста вкусом, не один нос обонянием, не одни ноги пользуются хождением, не одни руки занимаются работою, не одно чрево наслаждается пищею, не одно сердце теплотою, не один головной мозг чувством, но каждый член имеет свою особенную деятельность, доставляет же пользу целому. Один член все тело согревает, другой все тело питает, иной же другую какую-либо дань приносит всему живому существу, и разнообразие деятельности разделено на все члены тела, все же пользуются друг от друга и достигается общая польза. Ухо не гневается на то, что не видит, глаз не негодует на то, что не слышит, но каждый член любит пределы естества и отдает ту подать, какую изначала велено ему приносить. Но ты крайне гневаешься, что не ко всякому человеку льются отовсюду потоки богатства, не все живут в великолепных домах, не все украшают тело отличием должностных и воинских одежд, не все ездят на конях и мулах, не у всякого есть рой слуг, готовых на всякие услуги, не у всякого позлащенные ложи, мягкая и нежная постель, искусные повара, придуманные удовольствия, отовсюду стекающиеся забавы, воспламеняющие сластолюбие. И как человеку приобрести целомудрие, возбуждая против него столько врагов, изгоняя его из всех составов души и тела? Как ему получить навык благоразумия, [Col. 656] столько тяжести взгромоздив на разумную силу? И что говорить о целомудрии, справедливости, мужестве, благоразумии, когда не терпят слышать даже их имен? Да и как богатство может быть приобретено всеми, когда все состоят в одинаковом достоинстве? Как получишь необходимое, когда права всех равны и у всех одинаково изобильный достаток? Кто согласится служить, имея такое же во всем изобилие? Кто захочет стоять при очаге и готовить еду, если не принуждает его скудость? Кто будет печь хлеб или молоть жерновом пшеницу, решетом отделять отруби, месить тесто, сажать в печь, терпеть пылающий огонь? Кто рабочих волов поведет под ярмо, станет обрабатывать землю и, сжав, что выросло и созрело, передавать на гумно, отделять от соломы, если бедность не понуждает к трудам? Кто займется обтесыванием камней, повезет их на постройку домов и, искусно приладив один к другому, будет строить дома, если не вынудит его скудость и не побудит к работе? Кто возьмется за кораблестроительное искусство, будет кормчим, станет промышлять торговлей, мореходством? Кто будет ткачом, кожевником, горшечником, медником? Если бы все приобрели равные состояния, это не позволяло бы служить друг другу, но неизбежно произошло бы одно из двух: или каждый человек был бы вынужден со тщанием заниматься всеми искусствами сразу, или все вместе погибли бы от недостатка вещей необходимых. А что одному человеку заниматься всеми искусствами невозможно, об этом нет нужды и говорить, потому что свидетельствует о сем опыт. Если бы вдруг кто пожелал изучить два искусства, то оба погубил бы, потому что одно стало бы вредить другому. Ум, делясь между обоими и будучи не в состоянии обнять того и другого, хотя из обоих схватывает некоторые части, но ни об одном не получает точного и совершенного сведения. Поэтому оставалось бы всем потерпеть конечную гибель по причине равно изобильного у всех достояния, и со всеми случится то же, что бывает с тем, кто уничтожает в себе пресыщением удовольствие от вкушения пищи. Последние частым употреблением лакомых яств ослабляют позыв к пище, а первые по привязанности к имению желают нуждаться в самом необходимом и гибель при богатстве предпочитают жизни при бедности. Но их оставим в их безумии, сами же и из сего докажем Божию попечительность и покажем, что сие так называемое неравенство служит средством для достижения жизни приятной и основанием наилучшего гражданского образа жизни. Ибо окажется, что Правитель всяческих и при этом имел в виду равенство. [Col. 657]