Поэтому спросим их: целомудрие, справедливость и прочие части добродетели признают ли они благами и причиною благ или сопричисляют к тому, что худо? Но этого никогда не скажет и сам отец греха. Ибо можно ли сказать сие тому, кто с делателями сих добродетелей ежедневно ведет брань, как
с противниками, и всегда противопоставляет целомудрию невоздержность и справедливости неправду? Посему необходимо и им признаться в этом вместе со своим учителем и не покушаться превзойти в пороке самого виновника греха, ибо, по слову Господню, ученик не выше учителя (Мф. 10:24). Посему еще спросим их: если добродетели сии прекрасны, и из прекрасных прекраснейшие, если они блага, и наилучшие из благ, и никто, если не крайне безрассуден и лишен здравого смысла, не будет спорить, что сие действительно так, то, конечно, и любителям их надлежит именоваться прекрасными и добрыми и иметь плод, не только равный трудам, но и во много крат их больший. Ибо не странно ли это? Земледелец, вложивший в землю семена, в награду за труды пожинает во много раз больше посеянного, а также и садовник, сажающий деревья, имеет утешение в уродившихся плодах, а у одних тех, которые заботятся о добродетели, сделались хранителями этого божественного сада и в попечении об этих насаждениях пролили много пота, истощили много труда, и труд бесплоден, и пот не вознагражден? Занимающиеся упражнением тела и голоса получают венки, принимают награды, удостаиваются рукоплескания зрителей, а добродетель менее ценится, нежели искусство борца и кулачного бойца? И для этого величайшего подвига нет ни зрителей, ни мздовоздаятеля, ни почести, ни награды, ни венка? И представляющие трагедии и комедии имеют в виду то, для чего упражняются в искусстве, в надежде венцов переносят труды; и правящие колесницами отваживаются на опасности в ожидании победы, в чаянии похвалы зрителей, а притом берут плату и с тех, чьего завода кони; [Col. 725] и кормчий, имея целью пристань, осмеливается бороться с волнами и, ободряемый желанием получить прибыль, выносит бури; и кожевник, и медник, и всякий занимающийся каким-либо ремеслом ждет конца трудов и, с утомительностью ремесла соединив чаяние выгоды, находит срастворенное с трудами удовольствие, а только одно упражнение в добродетели (пожелает ли кто назвать его искусством, или наукой борьбы и подвижничества, или возделыванием и насаждением) не имеет доброй цели, которая могла бы утешать во время трудов? Напрасно преуспевают в целомудрии целомудренные и, борясь со многими и различными страстями, силятся угасить их пламень? Напрасно делатели справедливости ведут брань с неправдою, удерживаясь от чужого и расточая свою собственность? Бесполезно и приобретение мужества для преуспевающих в нем, потому что, великодушно перенося встречающиеся им огорчения, не имеют Мздовоздаятеля?
Но это не так, совершенно не так. Ибо стяжание добродетели достойно удивления и приобретения. Это скажете и вы, невольно понуждаемые совестью. Ибо ведение сие врожденно человеку, и никто из обладающих оным не имеет нужды в дополнительном слове, от Бога ли сообщаемом или передаваемом людьми, потому что для научения их достаточно врожденного разума. Свидетельствуют и делатели греха, которые совершают его тайно и, если бывают открыты, сами себе придумывают оправдание, потому что подкапывающие стены, гробокопатели, похитители, прелюбодеи, убийцы и все, отваживающиеся на что-либо сродное с этим, стараются делать это, употребив в содейственники темноту, а если кто покусится что-либо такое сделать и днем, то в помощь себе берет отсутствие людей. Посему тем самым, что покушаются скрыть, показывают, как понимают свой поступок, ибо не стали бы скрывать, если бы полагали, что поступают хорошо, а покушаясь утаить и страшась быть открытыми, сознаются, что делаемое ими худо.
Поэтому и вы, крайне неблагодарные, знаете, какое благо приобретение добродетели и с какими весьма великими трудами сопряжено оное. А потому необходимо, чтобы оно, столь похваляемое (и всеми противниками) и достигаемое с великими трудами, имело достойное воздаяние. Между тем видим, что в настоящей жизни многие домогаются сего приобретения и ради него претерпевают великие труды, но не все пользуются за это похвалою и честью: одни устами всех прославляются, как любители добродетели, делаются именитыми и по кончине имеют приснопамятную славу, а другие совершенно неизвестны и от всех сокрыты, подобны жемчужине, кроющейся в глубине моря и заключенной в раковине. [Col. 728] Посему, примечая это, размыслим сами с собой, почему одни из предпочитающих всему Божественное весьма славны, а другие совершенно не известны; потом рассудим, что Творец и Судия всяческих, как справедливый, сделает справедливое мздовоздаяние Своим подвижникам, и весы правосудия не потерпят, чтобы нарушена была правда. А после сего, усматривая, что те и другие скончались, но одни в великой славе, а другие в крайнем уничижении, как самые обыкновенные люди, заключим еще, что Бог уготовил некую иную жизнь, в которой хорошо живших вознаграждает по достоинству. Ибо тем, что некоторых почтил известностью, дал Он видеть, каковы венцы добродетели, а тем, что не все делаются славными и именитыми в настоящей жизни, открывает нам жизнь ожидаемую. И честь, воздаваемая некоторым, служит знаком правды Божией, а то, что не все делатели добродетели получают здесь равное воздаяние, указывает на жизнь будущую и утверждает в надежде чаемых благ.
Посему Правитель всяческих в настоящей жизни не всех, живших хорошо, провозглашает таковыми, а также и не всех, живших порочно, наказывает, но иных предает наказанию, показывая сим справедливость определения Своего и тем же устрашая и призывая к покаянию прочих, а не истребляет всех делателей дурного, и сим опять предуказует нам будущую жизнь. Ибо если бы не было иной жизни по преселении отсюда, то терпели бы явную несправедливость наказанные здесь, так как другие избегли наказания;
терпели бы очевидную несправедливость и крайне возлюбившие любомудрие, но не воспользовавшиеся за это ни малым вниманием и честью, тогда как другие, подобно им преуспевавшие в жизни, проходили таковую в великой славе. Но Источник правды наименовать несправедливым это выше всякой хулы, и никакой большей меры безумия уже нет. А если праведен (как и действительно праведен) над всем Надзирающий и все, что ни делается, видит, судит праведно и ровно держит весы правосудия, а когда угодно Ему уклонить их, и тогда полагает на них приговор человеколюбия, а не приговор неправды, то есть другая жизнь, в которой и избежавшие наказания здесь понесут достойную казнь, и не воспользовавшиеся в настоящей жизни честью за труды, подъятые ради добродетели, получат воздаяние за пролитый ими пот.
Но, может быть, и вы сами сознаетесь в этом. Ибо и дети эллинов, которым не проповедовал ни пророк, ни апостол, ни евангелист, руководясь одною природою, предполагали, что сие действительно так, хотя и подвергались многим заблуждениям, к истинным мнениям примешав мифические; ибо и поэты и философы верили и учили и в письменах оставили память такого учения, что по преселении отсюда будут и наказания людям порочным, и милости мужам праведным83. Потому, вероятно, и вы, [Col. 729] убежденные и наученные природою и понуждаемые тем, что недавно нами сказано, согласитесь и признаетесь, что сие действительно так, но предположите, что будет или упокоение, или наказание только душ, тело же, как совершенно бесполезное и неразумное, будет брошено и предано гниению. Какое же основание душе, подвизавшейся и побеждавшей вместе с телом, одной быть увенчанною или, по разлучении с телом, одной подвергнуться мучению? Тогда наказываемая душа справедливо бы сказала Судие: «Не одна я преступала Твои законы, Владыка, но вместе с телом блуждала по стремнинам порока.
Если должно говорить правду, оно-то и увлекло меня в бездну греха. Его очами уловленная, обкрадывала я чужие ложа и засматривалась на красоту, принадлежащую другому; ими понуждаемая обратить взор, пожелала достояний и имуществ. И потом впала в глубину неправды, потому что страсти тела поработили меня и лишили дарованной мне Тобою свободы. Я принуждена была услуживать потребностям тела, как с ним соединенная и разделяющая его рабство. Чрево вынуждало меня к чревоугодию, а чревоугодие производило многоядение, а многоядение порождало помыслы делать неправду. Часто с негодованием повиновалась я нуждам плоти, с беспокойством и крайнею скорбью принуждена бывала услуживать ее похотениям; часто противилась и мужественно отражала их нападения, но непрерывность брани нередко преодолевала меня, и я, несчастная, отдавалась в плен, покоряясь этой сестре, и в изнеможении скорбела об этом. Ибо снова подвергалась мучениям, питая плоть, терпела от нее козни, снова испытывала беспорядочные ее движения и не знала, что делать. И изнурение ее причиняло мне великую скорбь, и попечение о ней делало борьбу более упорною и возжигало новую брань. Поэтому не меня одну, Владыка, предавай наказанию, но или вместе с телом и меня освободи от злостраданий, или вместе со мною и его подвергни мучению».
Но и тело, хорошо послужившее изволениям души (если только будет дан ему какой-либо голос), скажет подобным образом праведному Судие: «Как скоро создал Ты меня, Владыка, тотчас вдохнул в меня душу. Но если о всяком пути естества заключать по началу, то прежде сподобилось я создания, потом уже вложил Ты в меня жизненную силу души. Наслаждалось я с нею и жизнью в раю; одно и то же время чревоношения проводили мы в материнской утробе; вместе по окончании мук рождения вошли в эту жизнь, насладились сим светом [Col. 731] и стали дышать воздухом, вместе совершили путь жизни. Душа сама по себе никогда не сделала ничего доброго, но, употребляя в содейственники меня, плоть свою, собирала богатство добродетели. Я, терпя изнурение от поста, бдения, возлежаний на голой земле и всякого другого злострадания, через это скопило ей богатство. Я ее, молящуюся, ссужало слезами, ей, доведенной до воздыханий, на служение духу давало сердце. Моим языком прославляла она Тебя; мои уста употребив в орудие, приносила она Тебе моление. Мои руки воздевая к небу, пожинала плоды Твоего человеколюбия. Моими носимая ногами, приходила в Твои святые храмы. Моими пользовалась ушами для принятия Твоих словес. Моими очами смотря на солнце, на луну, на сонм звезд, на небо, землю, море и всю видимую тварь, возводилась к созерцанию Тебя и по величию и красоте видимого умопредставляла себе Создателя; с помощью Моих очей похищала скрытое в письменах сокровище. Мои употребив в орудие персты, начертала в письменах Божественные