Рэйден (выходит вперед, обращается к публике):
Что за речи слышу я от Мигеру?
Так не говорят в театре Но,
так не говорят в театре Кабуки,
и в Нингё-Дзёрури, театре кукол, говорят иначе.
Откуда этот слог? Этот ритм?
Откуда созвучия концов строк?
Настоятель Иссэн не знал этих созвучий,
не учил меня этому искусству.
Неужели так говорят в театре
на родине моего слуги?
Невероятно!
Тэнси:
Мой дядя, праведник Андзиро Такенучи,
был верным спутником Фурансу Дзабиеру,
светоча истинного учения,
живого бодисаттвы.
Мой дядя принял крещение от Дзабиеру,
омылся водой и вкусил причастие
вместе с сотней родственников
и тремя сотнями слуг.
Отчего бы мне и не знать слов правды,
отчего бы и не учить тебя, темного?
Полагаешь, безликий, ты недостоин света,
лишен благодати,
отвергнут небесами?
Думаешь, тебе одна дорога в ад?
Неверно полагаешь, ошибочно думаешь.
Прислушайся к моим словам
и очистишься!
Мигеру (роняет клюку):
Франсиск Ксавьер[43]? Иезуит почтенный?
Что слышит ныне разум мой смятенный?
Я, значит, буду Господом прощен,
А дядя твой Ксавьером был крещен?!
Немыслимая глупость! Что за бред?
Ксавьер скончался больше сотни лет
Тому назад! Ты писарь в адской школе
И дьявол языком твоим глаголет!
Да, сатана, я знаю точно это:
Франциск де Хасса-и-Аспилькуэта,
Известный как Ксавьер-миссионер,
Мне дальний родственник на наш манер,
Но уж никак не дядя! Соль вопроса
В том, что судьба Мигеля де ла Роса
И жизнь Ксавьера суть разделены
По времени любой любой! страны!
Тэнси:
Тебя это удивляет, каонай?
Тебя это удивляет больше, чем потеря лица?!
Взгляни на меня и уверуй!
Ты родич Фурансу Дзабиеру,
крестителя моего дяди и его семьи?
Воистину благословен день нашей встречи!
Каждому из нас есть чем гордиться,
у каждого есть великая родня:
у тебя чистый сердцем Дзабиеру,
у меня столп учения Иэсу Кирисуто,
Дракон истины,
Мой пращур, предок нашей семьи,
Доблестного клана Такенучи!
Иэсу Кирисуто, сэйнару омо[44]!
Мигеру:
О Jesucristo, Jesu mi señor[45]!
Ну не безумен этот разговор?!
Рэйден:
(взмахивая воображаемым веером, топает ногой)
Иэсу Кирисуто? Кто этот человек?
Будда кириситан?!
Вероучитель тех, кто считает фуккацу,
дарованное буддой Амидой,
происками злого духа Акумы?!
Тэнси:
На острове Хонсю,
что дремлет в тени горы Фудзи,
есть деревня Хэрай, моя тихая родина.
Там на кладбище любой,
о да, любой отыщет старую могилу.
И что же написано на могильном камне?
«Иэсу Кирисуто, начертано там,
основатель рода Такенучи.»
Каждый житель Хэрай знает: это правда,
известная небу и земле[46].
Вступает бива японская лютня с особым звенящим тембром струн. На такой играют слепые монахи, аккомпанируя себе во время очистительных ритуалов.
Вступает бива японская лютня с особым звенящим тембром струн. На такой играют слепые монахи, аккомпанируя себе во время очистительных ритуалов.
Мигеру:
У них в селе могила Иисуса?
Что слышу я? Не праздную ли труса,
Когда моя не тянется рука
Достойно покарать еретика?
Будь мы в Толедо или же в Мадриде,
Так я б тебя зарезал в лучшем виде,
А тут поди зарежь! И ты во мне
Уже поешь осанну сатане!
Тэнси:
Иэсу Кирисуто, мой славный предок,
явился в Хэрай издалека,
пришел молодым, двадцати лет от роду.
Внимай мне!
Двенадцать лет он провел на горе Фудзи
учеником жреца, настоятеля храма
Фудзисан Хонгу Сэнгэн Тайся.
Знал Иэсу богиню цветущих деревьев,
Конохана-сакуя-но-микото,
знавал и бога извержения вулканов,
грозного Асамо-но-ооками.
Внимай мне!
Летал он на пятицветных облаках,
взбирался к вершине по лезвию меча,
отдыхал в саду вечности,
смывал с себя грязь мирских желаний,
сподобился просветления,
видел насквозь землю и небо.
Верь мне!
Мигеру:
Господь мой Бог учился у жреца?
О да, я слышу речи мудреца!
Но коль ты прав с кощунствами своими,
Кого ж распяли в Иерусалиме?
Тэнси:
О, тебе ведомо сокрытое!
Ты поминаешь славный град Ерушарайму?
Неслыханная радость!
Немыслимая мудрость!
Да, там не приняли учения Иэсу,
возложили на него руки свои,
смеялись над kamisama[47], бичевали,
приговорили к смерти.
Но впрок пошла Иэсу наука Фудзиямы,
бессмертной горы[48]!
На кресте распяли Исукири,
названного брата Иэсу,
уроженца Хэрай, последовавшего за учителем.
Сам же Иэсу бежал из Ерушарайму,
бежал с двумя священными реликвиями.
Мигеру:
Реликвии? Наука? Брат? Бежал?!
Да ты меня зарезал без ножа!
Тэнси:
Ничего не взял он с собой,
только ухо несчастного Исукири,
отдавшего жизнь за брата,
и прядь волос своей матери.
Долгий путь ждал Иэсу,
но он вернулся в безмятежный Хэрай,
и уже навсегда.
Танцует, взмахивая рукавами.
Мигеру:
О боже, ухо! Ухо? Прядь волос?
Безумие, откуда ты взялось?!
На Quemadero[49] нет таких костров,
Чтоб сжечь тебя за каждое из слов!
Тэнси (продолжает):
Назвался именем Дайтенку Таро Дзураи,
растил чеснок в огороде,
взял в жены Миюко, добрую женщину,
родил трех дочерей,
от которых пошел наш клан.
И умер в возрасте ста шести лет,
дождавшись внуков и правнуков.
Мигеру:
О, крест и грех! Вино и опреснок[50]!
Ты говоришь: выращивал чеснок?!
До ста шести? Родил трех дочерей?
Да ты, паскуда, хуже чем еврей!
Они распяли нашего Христа,
А ты его принудил жить до ста!
Тэнси:
Ты, человек без лица!
Ты предпочитаешь смерть,
ужасную гибель в молодые годы?
Тебе не нравится жизнь долгая,
жизнь счастливая?
О, я вижу в тебе тайную мудрость,
недоступную простакам!
Вижу дорогу в рай!
Тесны врата и узок путь,
ведущие к жизни истинной,
вечной,
и мало тех, что находят их.
Обуй сандалии, которые я тебе предложу,
иди узким путем, каонай,
и достигнешь порога счастья!
Мигеру:
Сандалии? Давай-ка сапоги!
Ты, еретик, указывай другим.
Рыдай, мой разум! Сердце, горько плачь!
Жаль, я не инквизиторский палач.
Уж я бы показал тебе, дружок,
Как тесен наш испанский сапожок[51]!
Глава шестая. Бамбук растет крестом
1. «Вы все поняли?»
Боюсь, они проговорили до утра. О чем? Не знаю, я уснул. Болтовня Мигеру и Тэнси убаюкала меня лучше материнской колыбельной. Да, уснул сладким сном и нисколечко не жалею. В моем положении хорошенько выспаться дороже всех проповедей мира. Гора Фудзи, могила в Хэрай, ухо названного брата, пращур клана Такенучи, варварский город Ерушарайму все это не интересовало меня ни в малейшей степени.
Утро выдалось пасмурным.
Кряхтел весь лес. Конечно же, кряхтели мы и господа, и слуги но все усердно делали вид, что скрипят ветви под собственной тяжестью и стволы под натиском ветра. Слуги рылись в котомках, доставали жалкие остатки припасов. Еды хватало на самый нищенский завтрак. Щиколотка господина Сэки распухла, вдоль ступни залегли синие, местами черные полосы. Пренебрегая заверениями старшего дознавателя, что это сущие пустяки, инспектор Куросава ощупал пострадавшую ногу. Затем он велел сделать то же самое Кицунэ-дзару. В действиях обоих читался большой опыт.
Танцует, взмахивая рукавами.
Мигеру:
О боже, ухо! Ухо? Прядь волос?
Безумие, откуда ты взялось?!
На Quemadero[49] нет таких костров,
Чтоб сжечь тебя за каждое из слов!
Тэнси (продолжает):
Назвался именем Дайтенку Таро Дзураи,
растил чеснок в огороде,
взял в жены Миюко, добрую женщину,
родил трех дочерей,
от которых пошел наш клан.
И умер в возрасте ста шести лет,
дождавшись внуков и правнуков.
Мигеру:
О, крест и грех! Вино и опреснок[50]!
Ты говоришь: выращивал чеснок?!
До ста шести? Родил трех дочерей?
Да ты, паскуда, хуже чем еврей!
Они распяли нашего Христа,
А ты его принудил жить до ста!
Тэнси:
Ты, человек без лица!
Ты предпочитаешь смерть,
ужасную гибель в молодые годы?
Тебе не нравится жизнь долгая,
жизнь счастливая?
О, я вижу в тебе тайную мудрость,
недоступную простакам!
Вижу дорогу в рай!
Тесны врата и узок путь,
ведущие к жизни истинной,
вечной,
и мало тех, что находят их.
Обуй сандалии, которые я тебе предложу,
иди узким путем, каонай,
и достигнешь порога счастья!
Мигеру:
Сандалии? Давай-ка сапоги!
Ты, еретик, указывай другим.
Рыдай, мой разум! Сердце, горько плачь!
Жаль, я не инквизиторский палач.
Уж я бы показал тебе, дружок,
Как тесен наш испанский сапожок[51]!
Глава шестая. Бамбук растет крестом
1. «Вы все поняли?»
Боюсь, они проговорили до утра. О чем? Не знаю, я уснул. Болтовня Мигеру и Тэнси убаюкала меня лучше материнской колыбельной. Да, уснул сладким сном и нисколечко не жалею. В моем положении хорошенько выспаться дороже всех проповедей мира. Гора Фудзи, могила в Хэрай, ухо названного брата, пращур клана Такенучи, варварский город Ерушарайму все это не интересовало меня ни в малейшей степени.
Утро выдалось пасмурным.
Кряхтел весь лес. Конечно же, кряхтели мы и господа, и слуги но все усердно делали вид, что скрипят ветви под собственной тяжестью и стволы под натиском ветра. Слуги рылись в котомках, доставали жалкие остатки припасов. Еды хватало на самый нищенский завтрак. Щиколотка господина Сэки распухла, вдоль ступни залегли синие, местами черные полосы. Пренебрегая заверениями старшего дознавателя, что это сущие пустяки, инспектор Куросава ощупал пострадавшую ногу. Затем он велел сделать то же самое Кицунэ-дзару. В действиях обоих читался большой опыт.
Перелома нет, сказал инспектор.
Слуга, похожий на обезьяну, кивнул.
Сильное растяжение. Вероятно, надрыв связок.
Слуга кивнул еще раз.
Хорошо, что у нас есть лошади. Фудо-сан, вы, кажется, собирались наложить господину Сэки тугую повязку? Очень разумное решение.
Вы слишком любезны, пробормотал Сэки Осаму.
На лице его застыла обычная брюзгливая гримаса. Лишь под глазом билась, оттягивая нижнее веко, синяя жилка. Это было единственное, что выдавало истинное состояние старшего дознавателя.
Я не заслуживаю такого ухода. К чему тратить на меня ваше драгоценное время?
Впрочем, когда архивариус начал бинтовать ногу полосами ткани, господин Сэки не стал ему мешать или выказывать неудовольствие вслух. Он просто уставился на Кицунэ-дзару, словно ожидал, что тот кивнет в третий раз или еще как-то выкажет свое отношение к происходящему, дав хромому дознавателю повод облегчить душу бранью.
Умная обезьяна сбежала к ручью за водой.
Мигеру седлал лошадей. Мой безликий был мрачнее тучи. Маски он не снимал, но мне не требовалось видеть его лицевую плоть, чтобы определить: Мигеру чем-то обеспокоен. Неужели ночной беседой с Тэнси? Я наскоро перебрал в памяти содержание их разговора. Нет, ничего такого, о чем следовало бы беспокоиться. Наверное, у Мигеру болел живот. Другая причина мне на ум не шла.