В конце концов Дженис Корделия Пламтри очутилась в кресле, стоявшем в телевизионном фойе.
В конце концов Дженис Корделия Пламтри очутилась в кресле, стоявшем в телевизионном фойе.
Ей случалось навещать людей в больницах, где линии на линолеумном полу вели куда-то «Идите по желтой линии, и попадете в акушерское отделение», ну или куда-то еще, но черные линии на сером линолеуме медицинского центра «Роузкранс» водили вокруг по большой неровной петле, в которой зияли удручающие прогалы на перекрестках коридоров. Может быть, здесь суть была в том, чтобы можно было самостоятельно выбрать место назначения телевизионное фойе, пост дежурного медика или твоя «комната» с двумя незаправленными кроватями, без ванны и даже умывальника и с незапирающейся дверью.
В коридорах и фойе имелись окна из армированного стекла, но из них были видны только огороженные дворики, покрытые в это предвечернее время густой тенью и совершенно пустые, если не считать легких столиков и мусорных контейнеров с куполообразными крышками и распашными дверями; туда по большей части было невозможно попасть.
Висевшие по стенам блеклые репродукции акварельных изображений цветов были забраны плексигласом, а не обычным бьющимся стеклом. Она не могла припомнить, каким образом выяснила это, вроде бы она ни разу не прикасалась ни к одной из этих картинок за девять дней столько времени она уже провела здесь.
Думаю, что он похож на вас, продолжал доктор Арментроут. Тучный седовласый психиатр подтащил свое кресло к тому, в которое рухнула она, когда все же сошла с петли, прочерченной на полу, и ввалилась в телевизионное фойе. Он говорил с ней уже минуту или две, но она смотрела мимо него.
За спиной Арментроута, в подвешенном к стене (выше человеческого роста) прикрытом прозрачным плексигласовым щитом телевизоре Хамфри Богарт, сверкая зубами, безжалостным тоном говорил толстяку: «Нам не обойтись без козла отпущения». Цвета на экране не было, и все персонажи и Толстяк, и Богарт, и Джоэл Кэйро, и «стрелок» были черно-белыми, как воспоминания о ком-то.
Пламтри пошевелилась в кресле, обитом клеенкой, и плотнее закутала колени джинсовой курткой, но не отводила глаз от экрана. Убийство, судя по всему, уже свершилось, и козел отпущения должен был смениться.
Ну что еще? спросила она и рассеянно добавила: Кто похож на меня?
Кокрен, тот мужчина, которого доставили из норуолкской больницы, сказал Арментроут. Его жена погибла в минувшее воскресенье, в первый день Нового года, на рассвете завернулась в простыню, обмотала голову плющом и выбежала прямо под машины на 280-м шоссе, в округе Сан-Матео. Пламтри не повернула головы и не сказала ни слова, и доктор продолжил после короткой паузы: Она была беременна, и плод тоже погиб; как вы думаете, это важно? На прошлой неделе он отвез прах в ее родовое поместье, во Францию. Судя по всему, у него там случился острый приступ паранойи, а потом еще раз, когда он сошел с самолета уже в Лос-Анджелесе.
Вот-вот-вот! сказала Пламтри.
Что случилось тем воскресным утром? спросил психиатр таким непринужденным тоном, будто задавал ей этот вопрос по меньшей мере ежедневно.
Жена этого парня бросилась под автобус, резким тоном бросила Пламтри, сами же сказали. Кокошка.
Как вы меня назвали, Дженис? осведомился доктор, чуть повысив голос.
Да не вас, а его. Разве вы сами не так его назвали?
Кокрен.
Арментроут пошевелился, клеенчатое сиденье его кресла громко скрипнуло, и Пламтри ухмыльнулась, не отрывая взгляда от экрана.
Кокрен, громко повторил Арментроут. А почему вы сказали, что это был автобус? Ведь я не говорил, какая ее сбила машина. Почему же вы решили, что это был автобус?
Телеэкран померк было, но тут же вспыхнул снова.
Показывали фильм с Хамфри Богартом; по-видимому, «Мальтийский сокол» Пламтри узнала Элайшу Кука, Мэри Астор и Сидни Гринстрита. Она удивилась тому, что фильм шел в цвете, но быстро сообразила, что теперь чуть ли не все старые кинофильмы раскрасили. Она не могла вспомнить, сколько времени просидела тут, глядя на экран, и растерялась, когда, посмотрев в сторону, увидела в соседнем кресле доктора Арментроута. Распрямила согнутые ноги и вытянула их вперед так, чтобы пятки тапок упирались в пол, а носки торчали вертикально вверх.
Так, что вы говорили, доктор? бодро спросила Пламтри. Не в последнюю очередь для того, чтобы оттянуть продолжение разговора; она вынула из кармана рубашки пластиковый флакон листерина, отвинтила крышку и сделала глоток.
На высоко подвешенном экране Богарт соглашался на предложение Питера Лорре сдать героиню Мэри Астор полиции. «В конце концов, сказал Богарт, это же она убила его». Потом он промямлил что-то насчет миль и лучника. «Неужели жертву убили издалека стрелой? Разве она находилась так далеко, что ее нельзя было достать копьем?»
Но Пламтри уже видела этот фильм, и действие должно было развиваться совсем не так: они ведь решили повесить всех собак на героя Элайши Кука. Наверно, по телевизору показывали другую версию, какой-нибудь режиссерский перемонтаж.
Пламтри посмотрела по сторонам (куда бы сплюнуть), ничего не нашла и неохотно проглотила полоскание.
Извините, я отвлеклась, сказала она Арментроуту. Посмотрела еще раз на экран и добавила: Я люблю фильмы с Богартом, а вы?
Арментроут нахмурился в явном замешательстве.
Но почему же вы сказали об автобусе?
«Не спрашивайте почему», весело ответила Пламтри, процитировав недавний рекламный слоган «Будвайзера».
Все персонажи фильма всполошились, услышав стук в дверь. Пламтри вспомнила, что действие происходит в Сан-Франциско, стук в дверь мог означать что угодно. Она вскинула палец, призывая к молчанию, и уставилась на экран.
Раскрашенный Богарт поднялся и открыл дверь в коридоре стояла Мэри Астор, игравшая, по-видимому, собственную сестру-двойняшку. Нет, сегодня определенно показывали какую-то необычную версию фильма. Впрочем, не исключено, что она хорошо известна: возможно, альтернативные версии имеются у самых разных фильмов. У двойняшки Мэри Астор, остановившейся в дверях, на голове была капитанская фуражка, бушлат был испещрен пятнами засохшей крови, на бледном лице застыло напряженное выражение по всем признакам, она была мертва, но она открыла рот и бесполым монотонным голосом произнесла: «Прошу прощения. Мадам позабыла, что мы договорились нынче вечером играть вместе».
Богарт на мгновение застыл, но тут же повернулся и взял двумя руками газетный сверток, лежавший на столе, похожем на алтарь; Гринстрит и Лорре ничего не сказали, когда Богарт вручил его мертвой Мэри Астор: они явно не хотели оставлять отрезанную голову убитого короля у себя. Живая Мэри Астор сидела на диване и остановившимся взглядом созерцала своего мертвого двойника, застывшего в дверях.
Новые наручные часы Пламтри бибикнули три раза. Она даже не взглянула на них.
Арментроут усмехнулся:
Дженис, вы обзавелись пейджером?
Пламтри повернулась к нему и улыбнулась.
Это мой zeitgeber, сказала она. Его дал мне доктор Мьюр. Zeitgeber в переводе с немецкого означает «податель времени». Доктор Мьюр считает, что
Он не доктор, а всего лишь интерн. И ваш лечащий врач не он, а я. Доктор Арментроут резко наклонился вперед и посмотрел на ноги Пламтри. Скажите-ка, Дженис, это Мьюр привязал зеркало к вашему колену? Его добродушного настроения как не бывало. Это для того, чтобы он мог заглядывать вам под юбку?
Пламтри немного задержалась с ответом, и изображение в телевизоре задрожало, но уже в следующий миг она укоризненно улыбнулась ему.
Конечно, нет, какая глупость! Она наклонилась и размотала пластиковую ленту, которой к колену был привязан двухдюймовый металлический диск. Утром у меня была дюжина таких; наверно, я просто забыла отцепить это. Они нужны для Она умолкла на секунду, а потом горделиво произнесла: для инфракрасной системы анализа движения. Доктор Мьюр посадил меня перед компьютером и велел выполнить тест, и, пока я занималась этим, компьютер измерял сколько я двигаюсь. У меня были движения даже по пятьдесят миллиметров за секунду! Докт мистер Мьюр полагает, что у меня разлажены циркадные ритмы. Zeitgeber настроен так, чтобы подавать сигналы каждые пятнадцать минут и таким образом поддерживать у меня чувство времени. Когда «сейчас».
Арментроут откинулся в кресле.
Когда «сейчас», повторил он и через несколько секунд указал на телевизор. Вы за разговором пропустите ваш фильм с Богартом.
Все равно он уже кончается, ответила она.
Он открыл было рот, но передумал и сказал явно не то, что собирался:
Но, Дженис, ведь у вас и так есть разные zeitgeber. Я заметил, что вы берете с собой в кровать первую страницу газеты, так что наутро знаете, какой наступил день, и редко говорите «привет» или что-то в этом роде, не взглянув на часы или в блокнотик, который носите в своей сумке.
Но, Дженис, ведь у вас и так есть разные zeitgeber. Я заметил, что вы берете с собой в кровать первую страницу газеты, так что наутро знаете, какой наступил день, и редко говорите «привет» или что-то в этом роде, не взглянув на часы или в блокнотик, который носите в своей сумке.
Ее часы снова запищали, и телевизионный экран потемнел.
Пламтри напряженно выпрямилась; ее часы почему-то производили шум она чувствовала вибрацию на запястье. Она не прикасалась к ним и не смотрела на них. Возможно, им полагалось производить шум. Нужно будет проследить.
Доктор Арментроут все так же сидел рядом и испытующе разглядывал ее.
Итак, сказал он, чувствуете ли вы какой-нибудь прогресс после двух лет лечения?
У нее похолодело в животе, но, глубоко вздохнув и быстро поморгав, она удержала наворачивавшиеся на глаза слезы. «Все в порядке, сказала она себе. Это все равно что повторно пережить похороны тети Кейт».
Кажется, да, невозмутимо ответила она.
Дженис, я обманул вас, сказал на это Арментроут. Вы находитесь здесь всего девять дней. Но ведь вы поверили мне, да?
Мне послышалось, что вы сказали «длительного», прошептала она. Ее часы продолжали пищать. Доктор ничего не говорил по этому поводу. Может быть, сегодня всем пациентам раздали эти дурацкие пищащие часы как часть терапии по выправлению мозгов. Чтоза чушь!
В конце концов Арментроут перевел взгляд с лица Пламтри куда-то за ее плечо.
А вот и мистер Кокрен, сказал он и, деловито поднявшись на ноги, расправил полы своего длинного белого халата. Как раз вовремя, для того чтобы провести групповое занятие по самооценке. Возможно, он расскажет нам что-нибудь забавное о своем пребывании во Франции. И спросил, не опуская взгляда: Дженис, вам доводилось бывать во Франции?