Аля вскакивала на Олины вскрики и стоны, с испугом вглядывалась в ее искаженное гримасой лицо. Ей было жалко подругу, но помочь Оле она не могла. Только удивлялась почему все так? Ведь любовь это огромное счастье! К тому же любовь первая и взаимная! А Оля совсем не выглядит радостной и счастливой. Это же все неправильно, верно?
Неужели и у нее, у них с Максимом, все будет так же? Верить в это совсем не хотелось.
Но счастливое каникулярное время подходило к концу. Через три дня они уезжали. Софья сетовала, что мало была на море, девочки хихикали и посмеивались над заядлой преферансисткой.
Последние дни Софья решила наверстать упущенное и с раннего утра до обеда торчала на море. Конечно же, обгорела и попала в медпункт с высоким давлением.
Не выходя, Аля сидела у нее в комнате.
Софья злилась, возмущалась, кричала, что караулить ее не надо, что она сама виновата. Но Аля ее не слушала: носила из столовой еду и просто сидела рядом.
Последние дни Оля появлялась в их комнате реже и реже. Все понятно влюбленных ждало расставание. Она ходила заплаканная, опухшая от поцелуев и слез. Провожал их с Софьей и Алей Леннон, Алеша.
Аля с Софьей уже сидели в вагоне и старались не смотреть на влюбленных картина была душераздирающей. Оля, привстав на носки, никого не стесняясь, обцеловывала растерянное безбровое и красное от смущения Алешино лицо. Он пытался мягко отстранить ее, но она принималась отчаянно и громко плакать и прижималась еще сильнее.
Раздался второй звонок, суровая проводница приказала отъезжающим зайти в вагон. Оля, казалось, ее не слышала.
Иди за своей дурой, велела Софья Павловна. Иначе останется. Вот ненормальная! Просто истеричка, ей-богу!
Аля обиделась за подругу:
Ты ничего не понимаешь! гневно сказала она. Просто у них любовь!
Где уж мне, презрительно фыркнула Софья. Истеричка твоя Оля и дура так вцепиться! Он ведь со страху обделается. Да забудет она эту любовь через неделю! Не веришь? Увидишь!
Аля махнула рукой и выскочила в тамбур. Матерясь, проводница затаскивала сопротивляющуюся Олю в вагон.
Иди уже, кавалер! крикнула она Алеше, и он со всех ног побежал по перрону и через пару секунд скрылся за дверями вокзала.
Аля уложила Олю на полку, накрыла теплой кофтой и села рядом, держа за руку. Оля всхлипывала все тише и наконец о чудо! уснула.
У истеричек всегда так, холодно бросила Софья, сначала горькие слезы, а потом крепкий сон. Не переживай, девочка. С ней все будет в порядке.
Аля нахмурилась и ничего не ответила. Но на Софью была зла зачем она так?
Оля разбудила Алю глубокой ночью та крепко спала под мерный перестук вагонных колес. Вытащила ее в коридор и там, сделав «страшное» лицо, свистящим шепотом сказала, что «у них все было. Понимаешь, все». Испуганная Аля долго не могла взять в толк, о чем речь. Наконец до нее дошло:
И ты не побоялась? И не пожалеешь?
Оля, с лицом партизанской героини, приговоренной к казни, сказала твердое «нет». Ни о чем и никогда не пожалею. Я люблю его, понимаешь? И после десятого класса мы точно поженимся!
Аля была поражена. Смелая Оля, не ей чета. Вот она бы испугалась и ни за что не согласилась. Ни за что. А если беременность? Бедная Оля! Она, кажется, не понимает всего ужаса.
С той ночи Аля осторожно, исподтишка, разглядывала подругу нет ли никаких изменений? Изменений, слава богу, не наблюдалось, и через месяц, начитавшись медицинских справочников, Аля окончательно успокоилась.
Первое сентября было сумбурным и суматошным, все разглядывали друг друга, искали перемены, обменивались впечатлениями по поводу каникул.
Оля в шумных разговорах не участвовала, была словно в стороне, в себе, в своих мыслях. Девочки поглядывали на нее с интересом и пытались выведать правду у Али. Та молчала.
С Олиной любовью все было неплохо, Леннон писал короткие письма и пару раз в неделю звонил. В те дни Оля не выходила из дома, карауля телефонный звонок.
А вот дома у нее все было ужасно. Родители разводились. Валера уходил к любовнице, молодой танцовщице из их же ансамбля. Катя рыдала, проклиная мужа и разлучницу. С той она, разумеется, была знакома. И было понятно, что из коллектива ей придется уйти. К тому же начался раздел имущества, и вот это было страшно. Мало того, что делилась квартира, делилось все, от чайной ложки до горы того, что притаскивалось с гастролей. Делилось грязно, нехорошо. Сначала застукали Валеру, когда тот вывозил потихоньку барахло среди ночи. Потом отомстила Катя, в его отсутствие продав оптом какому-то узбеку в полосатом халате рулоны тканей и несколько магнитофонов. Деньги, естественно, Катя присвоила.
Олины родители били посуду, стоял постоянный ор, соседи вызывали милицию, Даша пряталась в туалете, Оля, тщетно пытаясь убедить родителей угомониться, не выдерживала и сбегала из дома. Софья жалела ее и предлагала пожить у них, пока все устаканится.
Зареванная Оля объясняла, что если ее там не будет, то Катя с Валерой точно поубивают друг друга.
«Как жалко девочку! сетовала Софья. Какие мелкие, ничтожные люди! Кошмар!»
Из-за всех домашних проблем у Оли начались головные боли, и, как это часто бывает, ее роман отошел на второй план. Какой уж тут роман, когда по дому летают тарелки!
К Новому году все успокоилось квартиру наконец разменяли, и Оля с Катей переехали в соседний переулок, в маленькую двухкомнатную квартирку с окнами, выходящими в темный узкий двор. Валера отбыл в новый район, в Теплый Стан далековато, зато квартира новая и просторная. У них с молодой пассией были большие планы.
После переезда Катя впала в отчаяние. Бродила по маленькой темной квартире, натыкалась на углы и неразобранные коробки, чертыхалась, безостановочно плакала, крыла бывшего и его молодую и пила. Сначала понемножку, по пару рюмок коньяку на ночь. А потом все больше и больше.
Бедную Катю уволили, а через два дня ее еле успели вытащить из петли по счастью, из школы вернулась Оля.
Катю положили в больницу. Вернее, в лечебницу для психиатрических больных.
Оля навещала мать по воскресеньям. От Алиной помощи отказывалась было ясно, что ей неудобно перед подругой.
Теперь они снова жили вдвоем с Дашей, только теперь все изменилось денег не было, тоска хоть вой.
Как-то Оля обронила, что с матерью, видимо, дело серьезное и вряд ли она вернется в прежнее состояние.
Аля растерялась и ничего не спросила, было неловко.
И как было жаль бедную Олю! Чтобы все так и сразу! Кстати, Леннон тоже пропал. Писать и звонить перестал как отрезало.
Хорошо, что Оля не так страдала по этому поводу просто было не до того.
Десятый класс обещал быть сложным: подготовка к поступлению в вуз, предчувствие новой, взрослой жизни.
Аля корпела над учебниками и размышляла, в какой институт подавать документы. Мечтала об университете, журналистике. Классная руководительница отговаривала:
Ой, Добрынина, зря. Зря ты туда собралась. Во-первых, там одна золотая молодежь, а ты в этот коллектив не впишешься, ты у нас с другой планеты. Во-вторых, там же одни блатные, Аля, просто так никого не берут. Нет, есть, конечно, процент людей с улицы, но ничтожный рабфак, отслужившие армию. И вообще что это за профессия? Выбиваются и становятся звездами единицы так, чтобы поехать иностранным корреспондентом за границу, например. Нужны огромные связи. А если их нет будешь пописывать серые статейки в каком-нибудь затрапезном журнальчике типа «Заборы и калитки». Подумай о чем-нибудь попроще, Аля. С твоим аттестатом тебе все дороги открыты.
Жалко было расставаться с мечтой. Поделилась с Софьей. Та погрустнела:
Твоя классная права, но я попробую.
Дней пять сидела на телефоне. Аля ни о чем не спрашивала, но видела, что Софья расстроена. Исчерпав все возможности, развела руками:
Увы, Аля, не получилось. Может, и вправду в другое место?
Аля молча кивнула. Ну раз так, то она и думать не станет. К концу учебного года решит. Раз не получилось с мечтой, пусть будет все что угодно.
Оле было не до учебы. Неожиданно уехала в деревню Даша тяжело заболела ее сестра. Катю то выписывали, то снова клали в больницу. Оля моталась к матери, готовила какую-то нехитрую еду, пыталась навести в квартире порядок, но все валилось из рук. Оля плакала, ненавидела весь мир, наплевала на учебу и, как сама говорила, превратилась в законченную психопатку.
Полногрудая, она похудела до неузнаваемости, старые знакомые не признавали в ней прежнюю Олю, балагурку, веселуху, острую на язык. Даже выражение лица у нее стало другим: пропали пышные, румяные, кокетливые щечки в ямочках, полные яркие губы сжались в тугую бледную полоску. Остались одни глаза большущие, навыкате, ярко-голубые, когда-то блестящие, полные жизни, а теперь пустые, холодные, с какой-то недетской мукой во взгляде.
По вечерам Оля звала подругу. Аля понимала, что ей и скучно, и тоскливо, и невыносимо от одиночества. Со вздохом откладывала учебники и шла в Угловой переулок.
Ничего не комментируя, Софья провожала ее печальным и понимающим взглядом.
Новый год Аля с Олей решили отметить вдвоем. Софья, кажется, не обиделась, сказала, что позовет Мусю и Машу: «Мы уж как-нибудь, по-стариковски, не думай о нас».
По вечерам Оля звала подругу. Аля понимала, что ей и скучно, и тоскливо, и невыносимо от одиночества. Со вздохом откладывала учебники и шла в Угловой переулок.
Ничего не комментируя, Софья провожала ее печальным и понимающим взглядом.
Новый год Аля с Олей решили отметить вдвоем. Софья, кажется, не обиделась, сказала, что позовет Мусю и Машу: «Мы уж как-нибудь, по-стариковски, не думай о нас».
С большим трудом Аля заставила подругу сделать генеральную уборку, и на окнах наконец появились занавески. Днем тридцать первого Аля притащила маленькую живую елочку, поставила ее в углу и нарядила.
Вернувшись из больницы от Кати и увидев елку, Оля села на стул и, закрыв лицо руками, горько расплакалась.
Аля приготовила салат оливье, селедку под шубой и жареную курицу. Софья дала сухой колбасы, коробку конфет и бутылку шампанского.
Стол Аля накрыла в комнате, с трудом отыскав скатерть и остатки сервиза он тоже был поделен пополам и вытащив из обувной коробки хрустальные бокалы.
Включили телевизор, сели за стол, с горем пополам, залив скатерть и стулья, открыли шампанское, и Аля подняла бокал:
Чтобы все наконец наладилось, Олька! И все прошлое ты забыла как страшный сон! Ну вспомни, как было у меня! Хоть вешайся, правда? А ничего, все наладилось. И у тебя все наладится!