Понятно.
Канал принадлежит вам, милорд, разоблачающим тоном заявила Эмили. Даже рыба не передвигается по нему без вашего соизволения. В вашей власти привести к финансовому краху Канонбери и Пеппингтона. Трудно передать их обеспокоенность. Такие убытки могут их погубить. Они очень многое вложили в свой проект.
Саймон пожал плечами, не пытаясь скрыть злорадного удовлетворения:
Ну и что дальше?
Ну, я как раз говорила леди Канонбери и миссис Пеппингтон, что вы, несомненно, примете решение продать сооружение их мужьям.
Чай резко плеснулся в хрупкой фарфоровой чашке в руках Саймона. Несколько капель скатилось по ней и упало на его безукоризненные желтовато-коричневые бриджи.
Черт подери!
Эмили с беспокойством разглядывала пятна:
Позвонить Гривзу?
Нет, не надо ни Гривзу, ни кому-нибудь еще. Саймон со стуком поставил чашку с блюдцем на ближайший столик. Какого черта вы решили, что вправе раздавать подобные обещания леди Канонбери и миссис Пеппингтон? Как, черт возьми, вы собираетесь их выполнять?
Она не собирается выполнять никаких обещаний, поскольку их не давала, мягко заметила Араминта, и в глазах ее заиграли насмешливые искорки. Она собирается посмотреть, как это сделаешь ты, Саймон.
Граф сверкнул на тетушку свирепым взглядом и вновь обернулся к Эмили. Похоже, его жена совершенно уверена в себе, отметил он. Он явно был к ней слишком снисходителен последнее время.
Не угодно ли вам объясниться, миледи?
Эмили откашлялась.
Мне хорошо известно, почему вы хотите обрушить свое возмездие на Канонбери и Пеппингтона, Саймон. Ваша тетя мне все объяснила, и вы имеете полное право наказать их.
Очень рад, что вы это признаете.
Дело в том, милорд, мягко продолжила Эмили, что эти джентльмены уже много страдали, и, право же, не стоит усугублять их несчастье.
В самом деле? И как же они страдали? процедил сквозь зубы Саймон.
У лорда Канонбери, по-видимому, больное сердце. Доктора предупредили его, что он может не протянуть и года. Кроме того, в последние несколько лет он потерпел ряд крупных финансовых неудач. Единственная радость его жизни внучка. Помните ее? Та, которой стало дурно и которая упала в обморок при вашем появлении в бальном зале?
Допустим, помню.
Бедняжка ужасно боялась, что граф Блэйд собирается потребовать ее руки, желая отомстить ее деду, пробормотала Араминта.
Чепуха, возразила Эмили. Как я уже говорила Селесте, Блэйд никогда бы не женился на молодой леди, склонной к обморокам. Ну так вот, внучка самая большая радость в его жизни. Он хочет использовать прибыль от рудных разработок, чтобы обеспечить ей приданое. Если вы погубите Канонбери, она останется без единого пенни. Я знаю, вы не допустите, чтобы бедная девочка осталась бесприданницей.
О господи! пробормотал Саймон.
А что касается Пеппингтона, я с глубоким огорчением узнала, что три года назад в результате несчастного случая на верховой прогулке погиб его любимый сын. И видимо, единственное, что теперь поддерживает несчастного, это сознание, что его внук обещает стать весьма деловым человеком, проявляющим большой интерес к фамильным землям. Пеппингтон надеется оставить ему хорошее наследство.
Не вижу, почему я должен проявлять хоть какой-то интерес к будущему внучки Канонбери и внука Пеппингтонов, заметил Саймон.
Эмили мимолетно улыбнулась.
Я знаю, милорд. Сначала я тоже не слишком задумывалась над этим, но потом начала размышлять, какую важную роль в жизни человека играют его дети и внуки, если вы понимаете, что я имею в виду.
Саймон глядел на нее не отрываясь.
Нет, я не понимаю, что вы имеете в виду. О чем вы сейчас вообще говорите?
О наших детях, милорд. Эмили скромно отпила чаю.
На мгновение Саймон потерял дар речи.
О наших детях? выдавил он наконец. И тут его охватило небывалое, неведомое ранее возбуждение. Уж не говорите ли вы мне, что ждете ребенка?
Ну, пока я этого утверждать не могу. Скорее всего нет. По крайней мере сейчас. Но полагаю, это скоро случится при наших отношениях. Эмили порозовела, но по-прежнему улыбалась.
Араминта вздрогнула и поперхнулась чаем.
Прошу прощения, сказала она, с трудом хватая ртом воздух.
Саймон не обратил на тетушку никакого внимания. В этот миг он думал только о том, как начнет округляться Эмили, вынашивая его ребенка. Он вдруг понял, что до сих пор не слишком-то задумывался о будущем. Все его планы сконцентрировались на прошлом. А теперь Эмили сидит здесь и говорит, что у нее могут быть дети. Его дети.
Вот проклятье! пробормотал он.
Да, я вас понимаю, милорд. Несколько шокирует, когда об этом начинаешь размышлять подобным образом, правда? Но нам, несомненно, нужно задуматься. И признаюсь, именно мысль о том, как мы будем любить и лелеять наших собственных детей, заставила меня понять: вы не можете желать зла внучке Канонбери или внуку Пеппингтона. Жестокость вам не свойственна, милорд. В глубине души вы благородны и великодушны, я-то знаю.
Саймон молча смотрел на Эмили. Он понимал, что ему следовало бы сделать ей хорошее внушение, чтобы она не смела касаться его деловых проблем, но, похоже, был не в силах отогнать видение своего сына у нее на руках.
Как вы думаете, у нашего сына будут ваши глаза? медленно произнесла Эмили, словно прочтя его мысли. Я представила сейчас, как он будет бегать по дому. Неугомонный и озорной. Вы станете учить его своим приемам борьбы, как учите сейчас моих братьев. Мальчики обожают подобные вещи.
Я полагаю, мне пора, тихо сказала Араминта поднимаясь. С вашего позволения.
Саймон едва заметил, как удалилась гостья. Когда за ней тихо закрылась дверь, он понял, что все еще смотрит на Эмили, представляя ее с темноволосым золотоглазым младенцем у груди. Или, пожалуй, с зеленоглазой рыжеволосой малышкой.
Саймон? Эмили вопросительно заморгала.
Прошу прощения, но, кажется, кое-какие дела требуют моего внимания в библиотеке, рассеянно произнес Саймон, вставая со стула.
Двадцать три года он цеплялся за прошлое. Это давало ему силы, волю, стойкость. Но он осознал наконец, что в тот день, когда женился на Эмили, он уже ступил в будущее, хотел он этого или нет.
Тем же вечером, входя в один из своих клубов, Саймон все еще пытался отогнать видение Эмили, окруженная их детьми. Он все еще чувствовал неловкость и странную неуверенность в собственных намерениях.
По велению судьбы первыми, кого он увидел в клубе, оказались Канонбери и Пеппингтон.
Перед Саймоном вдруг возникли образы глупой внучки Канонбери, падающей в обморок на балу, и серьезного юноши Пеппингтона, постигающего науку управления земельными угодьями. С глубоким вздохом он направился к двум своим заклятым врагам.
Без дальнейших размышлений Саймон сделал Канонбери и Пеппингтону предложение о продаже канала Огромное потрясение, отразившееся на лицах обоих джентльменов, принесло ему чрезвычайное удовлетворение.
Канонбери поднялся с болезненной медлительностью.
Весьма признателен вам, сэр. По моим сведениям, еще совсем недавно у вас были другие намерения намерения, которые погубили бы Пеппингтона и меня. Можно спросить, что заставило изменить решение?
Это не какая-то уловка, нет, Блэйд? подозрительно спросил Пеппингтон. Последние полгода вы держали нас на грани катастрофы. С чего бы вам отпускать нас теперь?
Моя жена не устает повторять, что я благороден и великодушен по натуре. холодно улыбнулся граф.
Канонбери порывисто сел и взял свой бокал портвейна.
Понимаю.
Пеппингтон пришел в себя от изумления настолько, чтобы смерить Саймона изучающим взглядом.
Канонбери порывисто сел и взял свой бокал портвейна.
Понимаю.
Пеппингтон пришел в себя от изумления настолько, чтобы смерить Саймона изучающим взглядом.
Странные создания жены, не правда ли?
У них, определенно, есть тяга к усложнению жизни мужчин, согласился Саймон.
Пеппингтон задумчиво кивнул:
Благодарю вас за великодушие, сэр. Мы с Канонбери прекрасно понимаем, что не заслужили его. Двадцать три года мы оказались не на высоте.
Мы в долгу перед вами, Блэйд, пробормотал Канонбери.
Нет, сказал Саймон. Вы в долгу перед моей женой. Постарайтесь не забывать этого.
Граф повернулся и зашагал прочь от двух стариков, которых ненавидел в течение двадцати трех лет.
Он вышел в ночь, смутно почувствовав, как его отпустила какая-то тяжесть. Ему стало легче, свободнее, спокойнее, словно он развязал старую ржавую цепь и высвободил какую-то частицу себя, долгие годы томившуюся в плену.
Отчаянное послание Бродерика Фарингдона пришло на следующий день. Эмили как раз рассматривала меню приема. Обсуждение переросло в бурные споры с поваром.
Я не против того, чтобы на столах были некоторые из ваших замечательных экзотических восточных яств, решительно убеждала Эмили этого странного человека с золотой серьгой в ухе. Но не следует забывать: большинство гостей непривычно к заморским деликатесам. Англичане не слишком любят экспериментировать за столом.
Смоук гордо выпрямился.
Его светлость никогда не жаловался на мою кухню.
Ну разумеется, успокаивающе проговорила Эмили. Вы готовите просто превосходно, Смоук. Но боюсь, у его светлости гораздо более изысканный и тонкий вкус, чем у большинства приглашенных. Речь идет о людях, которые не считают ужин удавшимся, если перед ними не поставят гору вареного картофеля и мяса.
Мадам совершенно права, Смоук, вмешалась экономка. Пожалуй, нам надо подать немного заливного палтуса. А также колбасы и, возможно, немного языка
Колбаса! Язык! Смоук пришел в неистовство. Я не позволю, чтобы в этом доме подавали какие-то жирные колбасы или языки.
Ну, тогда прекрасно подойдет немного холодной ветчины, с надеждой предложила Эмили.
Их спор был прерван громким, настойчивым стуком в кухонную дверь. Гарри поспешил ее открыть и после недолгих переговоров с кем-то, стоявшим за порогом, приблизился к хозяйке.
Прошу прощения, мадам. Тут для вас сообщение. Эмили с чувством облегчения отвлеклась от перепалки.
Мне? Где же?
Паренек у дверей, мэм. Утверждает, что может отдать записку только вам. Гарри воинственно поднял свой крючок-протез. Сказать ему, чтобы убирался?
Нет-нет, я с ним поговорю.
Эмили прошла через кухонные помещения к двери и увидела поджидающего ее маленького оборванца.
Ну, дружок, в чем дело?
Мальчишка уставился на рыжие волосы Эмили и ее очки, а потом утвердительно кивнул, словно удостоверившись, что перед ним именно та, кого он ищет.