Аделин испугалась, что не сможет подняться с лавки, но та сила, которая испокон веков поднимала ведьм и вела их на костер гордыми и несломленными, поставила на ноги и ее, и Аделин вышла из камеры с прямой спиной и гордо поднятой головой. Вот ступеньки, ведущие наверх, а там, снаружи, наверняка солнечно, и от места казни пахнет свежесрубленным деревом, и люди собираются, чтоб посмотреть, как от Аделин Декар, ведьмы Западных пустошей, останется только горка пепла.
И она даже колдовать не сможет! Мелькнула заманчивая мысль: вот бы вызвать грозу и бурю, заставить пласты земли двинуться с места и обрушить Инеген, выгнать медведей из лесов, чтобы разогнали зевак, но Аделин сразу же отогнала ее. Она не может колдовать, не может защищаться, да если бы и могла, что толку? Бастиан тогда будет первым, кто ее остановит. И с разочарованием решит, что она все-таки была виновна.
Но Курт Гейнсборо считает себя филином! Воистину, у убийцы девушек есть чувство юмора.
Когда они вышли из участка и добрались до площади, то Аделин, ослепшая от яркого летнего солнца и оглушенная запахами и звуками, поняла, что посмотреть на ее казнь пришел весь Инеген. К полицмейстеру и офицерам присоединились бритоголовые здоровяки из личной охраны бургомистра: взяв Аделин в кольцо, они провели ее к помосту, сложенному у подножия памятника Георгу. Гейнсборо-старший, который сейчас выглядел как ребенок, наконец-то получивший желанные подарки на Новый год, грубо дернул Аделин за руку и толкнул к ступеням. Она споткнулась и упала, больно ударившись коленями об острую грань ступеньки. Бургомистр осклабился.
Давай, поднимайся, тварь.
Он бы, конечно, хотел, чтобы сейчас в Аделин бросали гнилыми помидорами и комьями грязи, но таких подлецов в Инегене и окрестностях не было. Откуда-то издалека донеслось тоскливое уханье, и градоначальник потемнел лицом.
Перед глазами мелькнула серая завеса обморока. Когда она рассеялась, то Аделин увидела, что уже стоит на помосте и один из помощников бургомистра со знанием дела прикручивает ее к столбу. Что-то мягко опустилось на плечо повернув голову, Аделин с удивлением и радостью увидела верного Куся, который привычно взял ее за ухо клювом и негромко гукнул.
Маленькая светлая душа прилетела, чтобы разделить участь любимого человека.
«Боженька, миленький, по-детски подумала Аделин, уже почти ничего не видя от слез и задыхаясь от безнадежного горя. Пожалуйста, я очень тебя прошу. Пусть это будет быстро. Пусть как будто погаснет свет, и все закончится».
Потом слезы вдруг иссякли, болезненный спазм освободил ее горло, и Аделин рассмеялась. Благородный дух прошел свой путь до конца и посрамил злой и неправедный суд. Она скользнула взглядом по людям на площади. Вот рыдают Золли и Элин: обе одеты в траур, обе держат в руках темно-красные цветы, которые приносят на похороны. Родители демонстративно держались в стороне от дочерей, не одобряя то, что они оплакивали ведьму у всех на глазах. Сочувствие это понятно, но бургомистр наверняка это припомнит, и нормальной жизни тогда не будет: Аделин казалось, что она слышит их мысли. Вот женщины с окраин Аделин лечила их мужей, их детей и родителей, помогая доктору Холле во время зимней лихорадки. Женщины выглядели так, словно потеряли самого близкого человека. Вот Мари одна, без Барта, заплаканная. Уве не было Аделин надеялась, что он еще ни о чем не знает. Ему расскажут, конечно, он увидит газеты, но не сегодня, не сегодня
На площадь вышел бургомистр, и люди приветствовали его гробовым молчанием. «Все понимают, что я невиновна, подумала Аделин. И знают, почему он подписал разрешение на казнь». Спустя несколько мгновений к нему присоединился Бастиан в официальном инквизиторском мундире он был похож на человека с парадного портрета: безликого, бесчувственного, застывшего в равнодушии. Только шрамы багровели, выдавая волнение.
На площадь вышел бургомистр, и люди приветствовали его гробовым молчанием. «Все понимают, что я невиновна, подумала Аделин. И знают, почему он подписал разрешение на казнь». Спустя несколько мгновений к нему присоединился Бастиан в официальном инквизиторском мундире он был похож на человека с парадного портрета: безликого, бесчувственного, застывшего в равнодушии. Только шрамы багровели, выдавая волнение.
«Я буду сильной», мысленно пообещала ему Аделин. Бастиан демонстративно не смотрел в ее сторону. Он был таким, каким и положено быть инквизитору на казни ведьмы: спокойным, уравновешенным, заледеневшим.
Да что ж вы делаете! заорал кто-то из толпы. Да где ж такое видано!
Сдурели!
Она ни в чем не виновата, а вы? За что казните-то?
Совсем ума лишились!
Папаша! прокричала одна из женщин с окраин. Сжечь бы твоего сынка вместо невинной души!
Да! Заслужил!
Отпустите ее!
Бургомистр посмотрел на одного из крикунов так, что тот сразу осекся. Бастиан остановился возле помоста, по-прежнему не глядя в сторону Аделин. Теплый ветер трепал его волосы, и Аделин вспомнила, как совсем недавно и уже в прошлой жизни они танцевали на балу. Позавчера, это было всего лишь позавчера Теперь тот танец казался сном.
Вот и все. Все кончилось.
Бургомистр поднялся на помост и звонко, так, чтобы слышали все, произнес, указывая на Аделин:
Эта женщина, Аделин Декар, виновна в злонамеренном волшебстве! Сводя личные счеты с моим сыном, она, Гейнсборо-старший обернулся и снова ткнул в Аделин пальцем, свела его с ума направленным магическим ударом! Пусть ее смерть спасет всех нас и защитит от зла!
В толпе засвистели, и кто-то запустил в бургомистра надкушенным бутербродом, почти попав. Молодчики из охранного отряда тотчас же вытащили новенькие многозарядные пистолеты, не скрывая удовольствия от того, что сейчас пустят их в дело. Площадь снова окутало тишиной.
Кому нужно заступаться за ведьму и ловить пулю?
Бургомистр осклабился и, подхватив факел из рук помощника, ткнул им в вязанку хвороста. Золли вскрикнула, выронила цветы и уткнулась лицом в плечо подруги. Аделин казалось, что нарядная картинка Инегена, залитого ярким летним солнцем, рвется и расползается перед ее глазами, словно ветхая тряпка. От ужаса ее начало мутить. Она бы упала, но веревки держали ее крепко.
Язычки огня маленькие-маленькие, тихие побежали по хворосту и дровам, и вот тогда Аделин наконец-то обрела голос и закричала:
Нет! Нет, умоляю вас! Пожалуйста, нет! Я невиновна!
Огонь медленно подползал к Аделин, она уже чувствовала его обжигающее дыхание. Дыма не было значит, она сгорит заживо, а не задохнется.
Она не заслужила даже такой милости. Бургомистр хотел, чтобы она мучилась.
В отчаянии Аделин ударилась затылком о столб, но обморок, который до этого был совсем рядом, отступил. Мир был широким и ясным, под Аделин разгорался костер, и все было кончено.
Нет прошептала Аделин, глядя на затылок Бастиана. Он по-прежнему стоял к ней спиной, и от него веяло январским холодом. Сейчас инквизитор не имел ничего общего с тем человеком, который вчера пришел в камеру осужденной ведьмы.
Когда Бастиан поднял руку, приказывая всем смотреть на него, Аделин почувствовала, что лишается рассудка. Ей хотелось смеяться и петь, плевать зеленым огнем и извергать пугающие пророчества.
Мы все действуем по закону, как вчера сообщил господин Гейнсборо, сказал Бастиан, и, повинуясь беглому движению его руки, полицмейстер подбежал к нему с книгой в руке. Кодекс инквизиции, статья восемнадцать, «О милосердии к казнимой ведьме». Инквизитор имеет право спасти осужденную ведьму от смерти, взяв ее в жены с горящего костра.
Аделин не сразу поняла, что происходит. Зато офицер Бруни сориентировался сразу же: толкнул одну из заготовленных бочек, и вода выплеснулась на дрова, вызвав довольные возгласы и овацию. Лицо бургомистра налилось багровым: казалось, его вот-вот хватит удар от ярости.
И я, Бастиан Беренгет, по милосердию Господа нашего и ради святости закона беру эту женщину в жены. Бастиан вздохнул и, наконец-то обернувшись к Аделин, спросил: Господин Моше! Где кольца?
Люди расступились, как волны, казалось, по площади плывет огромный кит. Моше сунул руку в карман, вынул бархатный мешочек и бросил Бастиану, тот ловко поймал его.
Готовы в лучшем виде, милорд! довольно крикнул он.
Готовы в лучшем виде, милорд! довольно крикнул он.
«Ты с ума сошел», только и смогла подумать Аделин. Нет, этого не может быть. Она умерла, конечно, она умерла. Сгорела заживо и теперь видит райский сон в посмертии. Этого ведь не может быть на самом деле Но Бруни проворно опрокидывал бочки с водой, и огонь гас с отвратительной вонью и шипением, и люди на площади кричали что-то радостное.
Бургомистр обманчиво мягкой походкой приблизился к Бастиану. Правую часть его лица оттягивало вниз в пугающей гримасе. Казалось, Гейнсборо-старшего вот-вот хватит удар.
Что за шутки? хрипло поинтересовался он. Какое «беру в жены»? Как вы смеете?
Бастиан одарил его невинной улыбкой, но в его глазах клубилась тьма, и за ней плыло нечто такое, от чего надо было бежать без оглядки.
Все именем закона, напомнил он и вынул из кармана желтый листок телеграммы. Разве мы живем не ради этого? Вот и ее величество полностью поддерживает и одобряет мое решение. И своей владычной волей благословляет этот брак.
Бургомистр посмотрел на телеграмму так, как мог бы смотреть на кусок еды, который вырвали у него изо рта.
Вы за это ответите, прошипел он, и тогда Аделин все-таки лишилась чувств.
Да уж, физиономии были у них залюбуешься. Что у Гейнсборо, что у его молодчиков. Я уж испугался, что их сейчас паралич разобьет, всех сразу. А у нас столько лекарств нет, чтобы их вылечить.
Под щекой чувствовалась прохладная грубая ткань подушки, но Аделин подумала, что все-таки умерла. Она не могла сейчас лежать на кровати, накрытая тонкой простыней, среди запахов лекарств. И уж тем более рядом с ней нечего было делать Бастиану Аделин чувствовала пряный аромат его духов. Столичные, дорогие, здесь такие были только у него.
Да, Бастиан был с ней. Аделин всей кожей ощущала его тепло и захлебывалась в том, что можно было назвать благодарностью.
Все хорошо, слышите? прозвучал над Аделин ободряющий голос. Все уже хорошо. Не надо плакать.
Что-то острое клюнуло Аделин в руку. Она открыла глаза и увидела доктора Холле, который убирал шприц. Врач выглядел так, словно у него был личный, очень важный праздник.