Поздним вечером Харриет еще не спит и смотрит телевизор (ей нравится шоу «Реальный мир: Филадельфия» на Эм-ти-ви). Я лежу в кровати и пытаюсь читать «В дороге» книгу, для которой, как мне кажется, сейчас самое время. Но у меня никак не получается продвинуться дальше начала возможно, потому, что уже на третьей странице какой-то мужик велит героине приготовить ему завтрак и подмести пол и при этом называет ее шлюхой. Он же упоминает в бытовом разговоре Шопенгауэра, и рассказчик дает нам понять, что круче этого парня в мире нет. Читать этот женоненавистнический бред невыносимо, тем более сейчас, когда я сама нахожусь в дороге и путешествую по Америке. Я пытаюсь уснуть, но телевизор мешает. Каждый вечер я накрываю голову подушкой, чтобы приглушить «Реальный мир».
Композитор не ест после полудня и по вечерам оккупирует фургон, сочиняя христианский мюзикл Ким называет его «музыкой для молитвы и восхваления Господа». Мюзикл поставят в театре какого-то маленького городка. У нас возникает проблема: мы-то едим после полудня и по вечерам хотим ужинать, но вынуждены довольствоваться ближайшим к отелю рестораном. Останавливаемся мы, как правило, в отелях у пригородных торговых центров, таких как «Хэмптон Инн», «Говард Джонсон» или «Рамада Лимитед» (там проще всего найти парковку для нашего транспорта), и потому наши ужины что в Мэне, что в Мэриленде, что в Джорджии однообразны и тоскливы.
«Вся эта чертова страна филиал Руби Тьюздей[31]», пишу я в письме друзьям (тема письма: «Все еще едем»). Меня начинает раздражать монотонный пейзаж одноэтажных пригородов. Я «в отчаянии», как выразилась бы мама. Мы в сельской глубинке Джорджии, и я хочу, чтобы она была похожа на сельскую глубинку Джорджии. Хочу пойти в местную закусочную, где официантка по имени Пэм назовет меня душечкой и поставит передо мной кусок свежего персикового пирога. Вместо этого я иду в «Руби Тьюздей» и ем «креветки по-луизиански». Креветки имеют вкус еды, разогретой в микроволновке, и я не понимаю, почему ем креветки по-луизиански в Джорджии, ведь я могу попробовать их, когда мы доберемся до чертовой Луизианы. Я хочу персиковый пирог. Сладкий чай. Официантку по имени Пэм.
В «Руби Тьюздей» крутят один и тот же саундтрек рок-музыку, бесцветную, незапоминающуюся и оттого особенно раздражающую. Мне кажется, что эту музыку специально выбрали корпоративные шишки из «Руби Тьюздей», чтобы давить на психику посетителей и заставлять их заказывать больше блюд. А может, я слишком загоняюсь и преувеличиваю воздействие музыки на психику? Сидя за столиком с Харриет и Ким, я чертыхаюсь через слово.
Я поехала в это чертово турне не для того, чтобы побывать во всех чертовых «Руби Тьюздей» США, негодую я и протыкаю вилкой резиновую креветку.
Хочешь мои ребрышки? предлагает Харриет.
Нет, я хочу увидеть Америку, ворчу я.
Так вот же она, говорит Ким.
1999 годВколов себе дозу гормонов (два укола дважды в день: маленький шприц в бедро, большой шприц в верхний боковой квадрант ягодицы), ты выбрасываешь использованные шприцы в бутылочку из-под апельсинового сока, чтобы уборщики не укололись, когда будут выносить мусорные мешки. Ариэль, соседка по комнате, косится на бутылку со шприцами и черно-голубые синяки, расцветающие на твоей коже, и взгляд ее полон тревоги и отвращения. Соседям-первокурсникам, вынужденным делить комнату в общежитии, и так приходится во многом друг к другу притираться, но Ариэль не повезло особенно: к ней подселили деревенщину из Аппалачии, которая в буквальном смысле спустилась с гор и не ведает ничегошеньки ни о жизни в городе, ни о хип-хопе, ни о западноевропейском литературном каноне. Гардероб этой странной особы состоит из строгих офисных костюмов, потому что до приезда в Нью-Йорк она именно так себе представляла повседневную одежду типичного ньюйоркца (видела в новостях репортажи о банкирах с Уолл-стрит). А еще ей нечем платить за обучение, и именно поэтому через пару недель после приезда в Нью-Йорк, увидев объявление в университетской газете («Помоги женщине стать матерью и заработай 5000 долларов!»), она стала донором яйцеклеток.
Ты не в курсе, сколько на самом деле денег у твоих родителей, и не до конца понимаешь, почему они тебе не помогли. Лишь через десять лет ты узнаешь, что случилось, потому что это попадет в заголовки: твои родители любящие, щедрые, финансово ответственные годами прилежно откладывали деньги на обучение троих своих детей, но, когда время пришло, обнаружили, что стоимость обучения в колледжах «Лиги плюща»[32] выросла и накопленных средств едва хватит на пару семестров. В 1999 году СМИ не писали о кризисе платного образования, который коснулся как частных, так и государственных колледжей, и твои родители не знали, что с аналогичной проблемой вскоре столкнется весь средний класс, включая его верхушку.
Они умоляли тебя найти вариант подешевле, но ты твердо решила: или Колумбийский университет, или ничего. Студенческого гранта хватит на один семестр, а дальше ты возьмешь федеральный студенческий займ, добавишь родительских денег (которые покрыли бы все время обучения в государственном колледже) и останется лишь устроиться на работу и зарабатывать столько, чтобы платить восемь тысяч долларов за семестр и еще на что-то жить. Это тебе по силам, сказала ты, не сомневаясь, что в Нью-Йорке возможностей заработать будет предостаточно.
Но почему именно Колумбийский университет, можешь объяснить? спросил отец в апреле последнего школьного года, когда до внесения денег за обучение оставались считаные дни. Пока Фернандо туда не поступил, никто слыхом ни слыхивал об этом месте. Кто еще из наших знакомых отдает такие бешеные суммы за образование детей? Кроме родителей Фернандо?
Вы с Фернандо встречались в старших классах. Его родители нью-йоркские евреи, да еще смешанной расы переехали в ваш город несколько лет назад по причинам, остающимся для всех загадкой; в аппалачском захолустье к небелым нехристианам никогда не относились тепло. Даже тебя, италоамериканку, здесь считали чужой, а твои черные волосы явным признаком аутсайдера; учительница в рекомендательном письме назвала тебя «городской девушкой», хотя ты никогда не жила в городе с населением больше трех тысяч человек. Когда Фернандо праздновал бар-мицву[33], в местном «Холлмарке»[34] для такого случая не нашлось поздравительных открыток; по просьбе гостей магазин заказал одну коробку, и все подарили Фернандо одинаковые открытки. Однако по неведомой причине родители Фернандо выбрали именно твой город и тем самым изменили твою судьбу, повлияв на место твоего будущего проживания. Ведь это Фернандо познакомил тебя с Северо-Востоком США регионом, который прежде существовал для тебя лишь в литературной плоскости и ассоциировался исключительно с поэтами-трансценденталистами XIX века из школьной программы по литературе одиннадцатого класса. «Пока нить твоей паутины не зацепится за что-то, о моя душа»[35]. Во всех этих стихотворениях говорилось о холоде, смерти или о том, как кто-то умер, замерзнув в снегу. Произведения Готорна, Эмерсона, Торо, Уитмена, Дикинсон и Фроста словно вырубили из одной ледяной глыбы. Северо-Восток представал в твоем воображении краем пилигримов, коротавших долгие зимы в размышлениях о Боге. Они выискивали душу в паутине и философствовали на скучные темы, совсем не располагающие к спорам. Ты же предпочитала горячие луизианские ночи Роберта Пенна Уоррена, обжигающий, как свежеиспеченное печенье, Арканзас Майи Энджелоу, безумные болота Флориды Зоры Нил Хёрстон[36].
Пока ты в одиннадцатом классе не начала встречаться с Фернандо и не съездила в Нью-Йорк с его родителями, тебе и в голову не приходило считать Северо-Восток особенной точкой на карте США. Ты не знала, что и спустя сто пятьдесят лет после трансценденталистов он остается тем местом, куда стоит отправиться юному созданию, желающему в один прекрасный день заявить о себе как о деятеле американской литературы, музыки или живописи, не говоря уже о политике, науке и финансах. Ты и не подозревала, что именно на Северо-Востоке богатые и влиятельные люди определяют, что будет читать вся страна, что будет слушать вся страна, о чем будет думать вся страна. Ты ошибочно полагала распространенное заблуждение среди подростков из американской глубинки за пределами северо-восточного региона, что американская культура, как и американская земля, находится у всех под ногами и каждый может возделывать ее и снимать урожай.
Но все изменилось после встречи с Фернандо. Он был на год старше тебя. В младших и средних классах он учился в округе Колумбия, в частной школе, расположенной в нескольких часах езды от дома. Он единственный в твоей государственной старшей школе, кого приняли в университет «Лиги плюща». А его родители единственные люди в городе, которые понимали, как это престижно учиться в Колумбийском университете; именно поэтому, когда ты поступила туда годом позже, их возмущению не было предела («Ее-то как приняли?» изумлялись они).
На первом курсе Фернандо звонил тебе из общежития и хвастался своей нью-йоркской жизнью: рассказывал, в каких музеях побывал («Ты хоть знаешь, кто такой да Винчи? Конечно нет, куда там!») и на какие концерты ходил в Линкольн-центр («Я только что познакомился с Йо Йо Ма[37]». «Познакомился? Серьезно?» «Ну, я его видел»). Он хвалился своими подработками («Я снялся в рекламе Докерз[38] и заработал двести баксов») и начитанностью («Поэзию у нас ведет Кеннет Кох[39], и, представляешь, я только сейчас понял, что вся наша система образования в Виргинии никуда не годится. Ты знаешь Листья травы?» «Это сборник одного из поэтов-пилигримов?» «Да нет же, это Уолт Уитмен. Величайший американский поэт, Джесс, ну ты чего вообще?»). Даже еда становилась поводом задрать нос («Вчера мы ели суши с Дэном. Вообще-то он кореец, но отлично знает мандаринский диалект и работает шеф-поваром в Нобу. А сам родом из Калифорнии. Специалист по русской литературе, между прочим». «Но суши это же сырая рыба? Как такое можно есть?» «Господи, Джесс, ну ты и идиотка!»). И ты решила во что бы то ни стало тоже поехать в Нью-Йорк. Подумала, что жизнь там станет для тебя прививкой от будущих обвинений в идиотизме; невежество выветрится вместе с запахом коровьих лепешек, и Фернандо наконец начнет воспринимать тебя как ровню. Учителей и родителей беспокоило, что ты стремишься в Нью-Йорк из-за Фернандо, который был известным бабником (и ты об этом тоже знала), однако он давно перестал быть целью твоей операции и остался лишь средством сбора информации о недоступном месте, казавшемся тебе залогом будущего успеха.